Первый судья Лабиринта - Алексей Кирсанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нечто искусственное.
Это — Латушкин Андрей.
Почему-то в серебряной части он не смог прочитать имени. Не успел?
«Виртуал, — понял Андрей. — Значит, я частично виртуален? Но зеленые лучи — вполне настоящие, так чье же это»?
Кольцо тоже пропало, но почти сразу заколыхались клочья сиреневой дымки. Они сползались друг к другу, наконец слившись в одно. Образование напоминало языки пламени по краям обруча, через который прыгают тигры в цирке… Только вместо тигра в центре стоял Андрей.
«Это… внешний облик. Мое лицо. Нет, не мое, я не так выгляжу. И еще здесь — привычка курить сигареты. Действительно, я же никогда не курил, даже не пробовал»…
Обруч будто растворился. Какое-то время Андрей провел в пустоте, но вот все три образования появились снова, одновременно, каждое — на своем месте.
Традиционных размеров паутина. Неоднородная только.
«Вот он, Латушкин Андрей. Эссенциалист. Три в одном, даже четыре. Латушкин…»
Стоп.
Латушкин.
Да это же Стас!
Так вот от кого зеленые лучи. Поэтому и воспоминания у Андрея такие… странные. Общие со Стасом.
А он носил какое-то другое имя.
Интересно, кто и как это сделал? Как это вообще можно сделать? А ведь Стас ни при чем. Или… при чем?
Андрей снова сосредоточился на паутине.
Между сияющей, сине-зеленой и сиреневой частями угадывались темные ободки.
Слой, состоящий из ничего. Пустота.
Три части, три соединенные на время части.
И не надо быть высоким магистром, чтобы понять, что это время подходит к концу. Начинается отторжение. Как у импланта.
Андрей вылетел из океана подпространства, словно поплавок, наполненный воздухом, из-под воды. Резко сел, закрыв лицо руками.
Распад. Так вот откуда жажда. К чему все эти копания, если жить осталось сутки-двое, не больше?
Безразличие навалилось, как душная пуховая перина.
Все напрасно, напрасно, напрасно…
Андрей обвел пустым взглядом комнату. Шкаф, стол, компьютер…
А над компьютером — диплом.
Диплом!!!
Фениксы не умирают!
Он вскочил, распахнул шторы, бросился к диплому.
«Корректор первого звена. Латушкин Андрей»…
В академии ходили слухи, что диплом защищен магией. Его нельзя уничтожить, и он хранит сущность владельца.
И его имя.
Но имя здесь все то же, а где же…
Паутина в нижнем углу!
Трясущимися руками Андрей выковырял диплом из-под стекла, положил на стол и накрыл ладонью паутину.
«Всеволод Сергиенко. Корректор первого звена».
Сева Сергиенко, нерешительный, недальновидный, зацикленный на Стандарте. Совершивший только один настоящий поступок в жизни.
Значит — Сева, Стас, виртуал и кто-то еще. Четыре сущности, а жизнь одна.
«Продолжительность жизни человека зависит в первую очередь от самого человека». Двенадцатый постулат.
«Жизнь имеет ценность лишь тогда, когда имеет смысл». Тринадцатый, последний.
— Нет. Я не Сева, не Стас. Я Андрей. И я еще не все сделал, чтобы умирать. А имеет ли это смысл — какая разница.
Человек, состоящий из четырех частей, успел ошибиться. Необходимо было исправлять положение. Последствие ошибки, страшное ее детище, занимало и места-то всего ничего на флешке. Ее и найти-то сложно, среди фотографий и игрушек маленький файл, который может обнаружить лишь тот, КТО ЗНАЕТ.
Но на флешку он скопировал лишь резервную копию, а оригинал остался в Конторе, причем на нескольких компьютерах сразу…
Избавиться от него можно лишь самым варварским способом. Как Андрей ни прикидывал возможные варианты, все равно упирался в один: полное уничтожение носителей и всей сопутствующей документации.
А еще нужно сделать вот что…
Выскочив на улицу, Андрей первым делом бросился в магазин фототоваров и купил простенькую «мыльницу».
Когда-то Сева очень любил снимать. Очень. Фотография доставляла ему наслаждение, соизмеримое разве что с анализированием паутины.
Стас считал беготню с фотоаппаратом глупостью.
А еще Стас, например, никогда не ел овсянку. А разве хоть один житель Лабиринта ест на завтрак что-то, кроме овсянки?
Лабиринт.
«Это мир, где я живу. Жил».
Стас сидел в ванной по часу, напустив пару и вылив полфлакона шампуня зараз. Сева предпочитал контрастный душ.
Андрей не зря купил фотоаппарат. Вспомнить (не прочитать инструкцию и разобраться, а именно «вспомнить», на что и как нажимать) последовательность действий и щелкать, щелкать, пока не останется память об этом занятии: да-да, я много снимал.
Дом, освещенный утренним солнцем, кошка, изящный автомобиль, вороны в мусорном баке, сорока с изумительным оперением, клумба с альпийской горкой…
Девушка в белом, толстая мороженщица… Прудик, канава. Забор с витой решеткой. Школьный двор.
Мальчишки, играющие в футбол.
Вихрастый задира зевает на воротах. Долговязый хавбек чешет затылок. Бомбардир-коротышка сосредоточенно поджимает губы и несется вперед. Стоппер, который отдыхал и ковырял ногу, бросает свое увлекательное занятие и летит на помощь бомбардиру. Это наши.
Команда соперников не столь симпатична: прилизанные домашние мальчики без отличительных черт.
Надо еще поснимать наших.
Андрей присел, чтобы быть вровень с ребятами. Из этого положения фигуры футболистов получаются лучше: во весь рост, четкие и неискаженные. Тем более что ребята еще маленькие, лет двенадцати.
Вихрастый поймал мяч, летящий ему в руки, вбросил его и посмотрел на часы.
— Мне пора, — грустно сказал он.
— Нормально! А стоять за тебя кто будет?
Вихрастый пожал плечами, отошел от ворот, скинул перчатки, поднял сумку и ветровку:
— Да вон хоть дядя постоит!
Махнул друзьям рукой и ушел.
Игра на миг приостановилась. Начинали четыре на четыре, теперь у одной команды вратаря нет. Обидно.
Андрей кивнул им и оказался в воротах.
Стас смотрит футбол лишь по телику и только во время крупных чемпионатов. Сева такой игры вообще не знает. Сева играет в хоккей на песке и травяной баскетбол.
Ну так что же?
Андрей не стал долго раздумывать. Пацан, продолжающий бузить в душе почти каждого взрослого мужчины, готов поддержать любую игру с мячиком. Пусть он и не знает правил.
Не пустить в ворота — это как в хоккее. От своих мяч руками не брать — тоже понятно. Ну и ладно, так даже веселее.
Незаметно для себя Андрей увлекся. Команда окончательно стала «его», счет (а ведь наши проигрывали, проигрывали) почти сравнялся, и коротышка — бомбардир вновь летел в атаку.
А Андрей рвался на части от желания поиграть и от еще более жгучего желания поснимать дальше.
Но игровой азарт быстро все пересилил.
Через десять минут Андрей, именно Андрей, а не Стас или Сева, играл в футбол.
Матч закончился со счетом восемь-шесть в пользу команды «наших». Мальчишки с веселым галдежом пожимали голкиперу руку.
Андрей испытывал радость и даже гордость. Он еще что-то может!
А значит — пора двигаться дальше.
ГЛАВА 7
Совещание
Я проснулся от ощущения чьего-то присутствия. Первый раз такое, обычно сплю крепко.
— Станислав…
Главный дознаватель! Скажите, какая честь!
Я сел, зазвенев цепями, как Кентервильское привидение.
— Простите. Я разбудил вас.
Конечно! Чего приперся вообще!
— Я лишь хотел сказать, что… Знаю, что вы не виноваты.
— Откуда? — мрачно усмехнулся я.
— Я разговаривал со Светланой…
— Как она там? — перебил я.
— С ней все в порядке, не беспокойтесь. Ее в замке нет.
— А где она?
Трибунальщик замялся.
— У меня дома.
Оп-па! Вот даже как? И как же это понимать?
Не могу объяснить, что я почувствовал. Пауза затянулась, и дознаватель поспешно добавил:
— Не поймите превратно, Станислав. Просто ей лучше быть подальше отсюда. Она вне подозрений, и в этом шеф со мной согласен.
— Я рад.
Я действительно был рад за Светку. Камера — не подходящее для нее место. Но сердце предательски дрогнуло…
— Так что же она… сказала?
— Я понял, для чего вам нужна была вымышленная анкета.
— И для чего? — пожал я плечами.
— Простите, что говорю это, поскольку вы не просили. Вынуждают чрезвычайные обстоятельства.
Он присел на край топчана и произнес:
— У вас комплекс неполноценности. Вы склонны преувеличивать собственные недостатки. Поэтому и образ создали… почти идеальный.
— А вы в моей душе читаете или как? — разозлился я.
Какое твое дело, а? Облеченный властью пингвин.
— Нет. В сущности.
— В сущности — что?
Он не сразу понял вопрос. Потом до него дошло.
— Нет понятия «душа». Это придумали поэты и священнослужители. Есть сущность. И в ней все видно.