Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы - Абрам Рейтблат
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помимо тематических, стилистических и прочих аргументов, которые будут приведены ниже, есть три характерных признака, свидетельствующих в пользу этой гипотезы.
Во-первых, Фок обычно писал Бенкендорфу (когда тот уезжал – на коронацию в 1826 г. или в действующую армию во время Русско-турецкой войны в 1828 г.) по-французски, а значительный массив записок написан по-русски.
Во-вторых, свои письма Фок подписывал, а многие записки, особенно на русском языке, не имеют подписи. Нередко они оформлены в своеобразные циклы, под названием «Секретная газета» или «Слухи и толки».
И, наконец, в-третьих, Фок нередко в самом тексте записок указывал, что выступает в роли переписчика, а не автора. Например, после написанного им довольно обширного текста (на русском языке) о неблаговидных поступках министра финансов Е.Ф. Канкрина идет следующее заключение на французском: «Я только переписываю слово в слово содержание записки, полученной из совершенно нового источника. В ней содержатся некоторые очень справедливые наблюдения. Я постараюсь укрепить это новое знакомство»[407].
Среди переписанных Фоком записок есть и булгаринские. Например, на каждой из цикла писанных рукой Фока записок об остзейских губерниях стоит сверху пометка «Письма Б.» или «От Б.», одна из них предварена словами (написанными опять-таки по-французски): «Вот первый набросок Б… который я переписываю» (с. 181), а на двух страницах сноски вписаны рукой Булгарина.
Но если Фок переписывал записки разных авторов, как выделить среди них булгаринские? Думается, что для этого нужно одновременно использовать несколько индикаторов, позволяющих (в совокупности) приблизиться к решению этой задачи. При этом целесообразно выделять не отдельные тексты, а именно комплекс их, поскольку атрибутируемые записки тесно связаны общностью тематики, «героев», оценок и характеристик, речевых оборотов и т. д.
Прежде всего – сфера компетентности. Хотя Булгарин знал весьма много (а кое в чем претензии его нередко превышали реальный уровень знаний, особенно в медицине и музыке), однако в вопросах журналистики, литературы, общественного мнения, настроений в Польше, Прибалтике и т. п. он был высококомпетентен: записки, посвященные этим темам, имеют очень много шансов оказаться булгаринскими.
Ряд записок прямо касается Булгарина и издаваемой им «Северной пчелы», причем речь в них идет о таких вещах, которые никак не мог знать Фок.
Приведу, например, целиком одну характерную записку 1827 г.: «Булгарин едет на три месяца в Остзейские губернии. Он имеет к тому следующие побуждения: 1) Отвесть больную жену к морским водам в Поланген, поблизости коего, в 30-ти верстах, находится имение дяди его, Булгарина же, Мишуци, полученное по последнему процессу. 2) Кончить фамильные дела, т. е. денежные расчеты, и быть миротворцем между дядею и графом Платером. 3) Отдохнуть от трудов механических по журналу и рассеяться. 4) Оживить описанием путешествия свои журналы.
Он будет и в Ревеле. – На пути будет посещать все любопытное и видеться с людьми замечательными» (с. 170).
Вот еще одна записка, датируемая 1 февраля 1828 г., когда после долгого перерыва было вновь разрешено публиковать театральные рецензии: «Статья о русском театре сделала такой шум, что подьячие и купцы забыли на время все, и только и толков, что о театре. У дверей театра была ломка, и когда пишущий сии строки приблизился к раздавателю билетов, чрез контору, то он сказал: “Вот что наделала «Пчела»!” Кричат: “В «Пчеле» было писано, давай билеты!” Забавно, что типографский наборщик, который пять лет не был в театре, бросил работу и пошел туда, набрав статью о театре! Дирекция рада, актеры хорошие в восторге, дурные берутся учить роли, которых в русском театре не знали никогда. Публика только и толкует, что о театре, большой свет о италианцах, русский мир о Разбойниках (трагедии); для направления общего духа – сильное орудие, как громовой отвод» (с. 250). Фок не шел бы сам за билетами, тем более через контору; ему бы не стал «раздаватель билетов» кричать, тем более про «Северную пчелу», наконец, откуда ему знать про поведение типографского наборщика?
Важным свидетельством в пользу авторства Булгарина является, по нашему мнению, тон многих записок – он фамильярен, а письма Фока Бенкендорфу хотя и свидетельствуют о доверительности отношений, тем не менее никогда не переходят ту грань, за которой начинается фамильярность[408]. Невозможно, например, представить, чтобы Фок писал Бенкендорфу (в связи с необходимостью изменить название альманаха) в подобном игривом тоне: «Одно слово на ушко Ивановскому, и дело кончено – сие и будет сделано сегодня же» (с. 224). В то же время Булгарин был хорошо знаком с чиновником и литератором А.А. Ивановским и часто встречался с ним, что позволяло ему «шепнуть на ушко».
Далее. Булгарин был профессиональным литератором, талантливым фельетонистом, обладавшим весьма характерным, присущим только ему стилем. Среди записок многие написаны не просто добротным слогом, но хорошим литературным языком, с определенной легкостью, а в ряде случаев – и фельетонностью письма.
Можно назвать следующие черты поэтики булгаринских записок в III отделение (известных по его подписанным или сохранившимся в автографе текстам), которые присутствуют и в переписанных записках: он часто строит изложение не как информацию о факте, а как анекдот или сюжетно завершенную новеллу, с финальной развязкой и нравоучительным замечанием в заключение; нередки в них разговоры, цитирование чужих высказываний, включение рассказчика в действие и т. д.
И, наконец, идейная система и конкретные пристрастия, выраженные в записках, полностью совпадают с тем, что известно о Булгарине по его публикациям и подписанным запискам в III отделение. Так, автор их защищает литературу, добивается послаблений по отношению к ней, утверждая в то же время, что большая свобода позволит «выпустить пар» и направлять умы, укрепляя тем самым стабильность режима. Он считает, что в существующей ситуации поляки обязаны быть лояльными гражданами, а правительство, со своей стороны, должно предоставить Польше как можно более широкую автономию. Он положительно отзывается о виленской профессуре, в том числе и о тех, кто изгнан за вольнодумство, и резко отрицательно – о Н.Н. Новосильцове, И.О. Ботвинко и В.В. Пеликане, самоуправствующих в Литве. Он заботится о благосостоянии крестьян и, по-видимому, противник крепостного права. Он, наконец, преданный поклонник А.С. Грибоедова и враг журнальных конкурентов Булгарина – Н.А. Полевого, П.А. Вяземского, М.П. Погодина.
В ряде случаев его характеристики почти совпадают с теми, которые дает Булгарин в достоверно принадлежащих ему текстах. Записки, в которых присутствуют все (или большинство) указанных признаков, могут быть (по нашему мнению) с высокой степенью достоверности арибутированы Булгарину. Другие, в которых можно найти лишь один-два признака, требуют дополнительной работы по установлению авторства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});