Жанры в арсенале современной журналистики - Александр Тертычный

На первых порах успех был ошеломляющим: солдаты Паулюса пачками выходили из строя, и, не дойдя до Волги, будущий фельдмаршал вынужден был сделать паузу в своем стремительном броске к Сталинграду. Но наши этим воспользоваться не сумели: болезнь перекинулась через линию фронта обратно, и теперь уже советские солдаты заполняли лазареты.

Кстати, уже в 70-е с помощью генной инженерии наши ученые сумели «воспитать» бактерию туляремии должным образом: смертность от нее достигала 100 процентов, вдобавок она успешно противостоит известным антибиотикам…

До войны центр военно-биологических разработок располагался в одном лишь Кирове, в 1946-м очередной соорудили уже в Свердловске: ныне это печальный 19-й военный городок, в колоссальных подземных штольнях которого расположили масштабные биопроизводственные цеха и линии по снаряжению боеприпасов. Еще один центр организовали в Загорске: он специализировался на вирусологии и токсинном оружии. Как считает Лев Федоров, все наши боевые геморрагические лихорадки — поиск современной военной биологии — результат работы именно этого института.

Главные события развернулись в 1972-м. Тогда СССР присоединился к конвенции о запрете на разработку, испытание и производство биологического оружия. Попутно искусственно был создан ген. И наши биологи в погонах направили в ЦК КПСС послание, суть которого: если генетику применить к военной микробиологии, то получится мощнейшее оружие, которое нашим вероятным противникам и не снилось.

Белок воздействовал на мозг противника.

Тем временем в Ленинграде занимались белками, пептидами: считалось, что с их помощью можно управлять психикой человека. Собственно, это и было главной целью исследований: добиться, чтобы любые бактерии — сибирской язвы или чумы — в процессе своей жизнедеятельности выделяли белок, который мог бы воздействовать на мозг солдат противника. Получался как бы двойной удар: ты поставляешь противнику смертоносную бактерию, которая к тому же может выделить, скажем, токсин ботулизма или яд кобры, да любые другие яды, воздействующие на иммунитет людей.

Тогда же всерьез занялись и заводами по производству биооружия: действующими и мобилизационными. Один построили в Кировской области — в Омутнинске, завод биопрепаратов. Там, кстати, велись очень интересные работы над бактериями, которые не людей из строя выводили, а могли «жрать» технику или топливо противника. Запускаешь такую штуку, и она съедает, скажем, изоляцию, происходит замыкание и вся аппаратура выходит из строя.

Но с 1989 года стала сыпаться пелена секретности: в Англию сбежал директор ленинградского института Пасечник. И поведал такое… Тэтчер и Коль устроили тогда Горбачеву крутую головомойку, и тот был вынужден согласиться на инспекцию. Пришлось нашим воякам немного поутихнуть. А когда страна распалась, в США бежал уже Алибек Алибеков — второй человек в иерархии военно-биологической системы. Тут уж влип Ельцин и в апреле 1992 года издал указ: прекратить, понимаешь, работы по наступательному биологическому оружию. Так мы фактически признались, что готовились к наступательной биологической войне. Впрочем, работ не прекратили…

Вирусы добывали из трупов.

Но каким образом наши биологи в штатском обзавелись вирусами экзотических заморских болезней!? За это, уверен Лев Федорович, надо благодарить исключительно нашу разведку. Скажем, в 70-е годы именно бойцы невидимого фронта добыли в Индии натуральную оспу.

Но самое серьезное на сегодня оружие делается как раз на базе геморрагических лихорадок: эбола, марбурга, пасса, боливийская. Проблема была в том, что все они чужеземные. Была у нас своя, конго-крымская, только вот наших военных больше привлекали боевые свойства заморских. Посему и получила разведка задание: добыть. Приказано — сделано. Вирус боливийской лихорадки тайно вывезли из США. Лихорадку Марбурга «достали» в ФРГ: немецкие ученые обнаружили этот вирус в Восточной Африке и трудились над вакциной против него. Но произошла трагедия: заразилось и погибло несколько участников работ. Наши разведчики тайно вскрыли могилы, достали трупы умерших и вывезли в СССР образцы зараженной ткани. Однако над разработкой боевого вируса пришлось попотеть еще двадцать лет. Опять помогла трагедия: в апреле 1988 года погиб работавший над этой проблемой микробиолог Устинов. Уже из его тканей извлечен мутировавший вирус, получивший название E и принятый в 1990 году на вооружение советской армии…

События в Ростовской области заставляют задать резонный вопрос нашим биологам в штатском: на что они убили время, если так и не сделали вакцину от собственной лихорадки? В принципе, беда наша вовсе не в том, что мы становимся в чьих-то зарубежных глазах нехорошими. Это мы переживем, не впервой! Но переживем ли, если рукотворные эпидемии вырвутся из пробирок, поражая своих создателей?

Поводом для данной публикации послужила загадочная эпидемия, охватившая внезапно один из населенных пунктов в Ростовской области. Однако предмет выступления несколько иной. А именно — это тайные сведения о разработке биологического оружия, которые велись и возможно ведутся (по мнению журналиста) в России, и связанная с этим потенциальная опасность поражения им мирного населения страны. Предмет, как видим, очень существенный. А тем более тщательно скрываемый во всех странах. Наличие подобного предмета — явный признак жанра журналистского расследования.

Чтобы получить какую-либо информацию о таком предмете (в силу его особенностей), нужны очень большие усилия, нужны средства и методы, которыми журналисты, как правило, не обладают. Поэтому автор вряд ли смог бы самостоятельно получить какие-то данные, т. е. добраться до секрета, до которого не смогли добраться разведки некоторых государств, противостоявших СССР, если бы не «посыпалась пелена секретности» в результате предательства, совершенного некоторыми перебежчиками на Запад (автор об этом пишет). Где и как журналист получил используемые им данные, он в публикации не сообщает. Читатель узнает лишь об одном из источников информации — докторе Льве Федорове (хотя не ясно, существует ли он на самом деле, так как не указаны ни место работы, ни должность его). Такая «таинственность» тоже указывает на особый характер публикаций, относимых к журналистским расследованиям.

Ценность данного расследования заключается в том, что оно впервые не столько раскрывает какую-то тайну (что присуще некоторым журналистским расследованиям и что сулило бы какими-то серьезными последствиями то ли для ее создателей, то ли для самого журналиста), сколько в том, что раскрывает ее для читателя «Собеседника». Вполне возможно, что публикации, подобные «Чуме рядом», уже появлялись в каких-то иных изданиях (возможно, в западных), так как тайна реально перестала быть тайной после предательства, совершенного Пасечником и Алибековым. Но аудитория «Собеседника» познакомилась с этой тайной, скорее всего именно прочитав текст «Чума рядом».

Непременной чертой ряда журналистских расследований часто является присутствие самого автора в ряду действующих героев тех историй, о которых они ведут речь в публикациях. Рассказывая о том, как шло расследование, какие препятствия стояли на пути, какими открытиями, действиями, эмоциями оно сопровождалось, автор тем самым делает процесс расследования наглядным, впечатляющим, что явно отличает данный жанр от других жанров, например статьи. В силу того что, как уже говорилось, журналистское расследование приближается по характеру к тому расследованию, которое ведут правоохранительные органы, журналисту, его осуществляющему, необходимо позаботиться о доказательности «улик», на которых он строит свое выступление. Известно, что наиболее ценными являются достоверные сведения, полученные из близких к предмету расследования кругов (от бывших жен, друзей, сотрудников).

Часть необходимых первоначальных сведений журналист может получить из открытых источников — газет, журналов, теле- и радиопередач, библиотек, баз компьютерных данных, Интернета. В любом случае первоначальная информация может быть полезной, например, она может подсказать, где следует искать правительственные и другие документы (в каком министерстве, ведомстве, учреждении). Но, конечно, основной объем конкретных сведений, непосредственно связанных с предметом исследования, может быть получен в результате сложной и кропотливой работы с действующими источниками информации, включенными в изучаемую ситуацию.

В ходе расследования журналист прибегает к самым разным методам получения данных — наблюдениям, интервью, анализу документов и т. д. Одним из наиболее продуктивных методов является «перемена профессии» (журналист на какое-то время может стать продавцом на рынке, чтобы узнать, как действуют рыночные рэкетиры, или выступить в роли больного, чтобы выяснить, что творится в больнице, о которой плохо отзываются пациенты). Естественно, что собрать наиболее серьезные, наиболее тщательно скрываемые сведения, улики могут в полной мере только правоохранительные органы. Расследование, таким образом, предполагает тесный контакт журналиста с этими органами или с отдельными их работниками. Каким он будет, формальным или личным, зависит от обстоятельств, в которых ведется расследование. Как правило, милиция, прокуратура не заинтересованы в разглашении полученных сведений, поскольку это может негативно сказаться на раскрытии преступления. Кроме того, могут быть и причины другого плана, например нежелание органов «делиться славой» с журналистами или заинтересованность должностных лиц в определенном исходе расследования, в ряде случаев — коррумпированность правоохранительных органов.