Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский

А вот, оказывается, за нашим первым пуском внимательно следила шестерка летчиков, будущих пилотов первых космических кораблей. И конечно же они прознали, что пуск завершился подрывом ракеты. Факт, прямо скажем, не внушающий оптимизма накануне первого полета человека в космос. Некоторое спокойствие в их ряды внес Володя Хильченко, тоже один из ветеранов Тюра-Тама: «Когда я приехал на 2-ю площадку и зашел в монтажно-испытательный зал, то там стояли космонавты и горячо обсуждали увиденный ими взрыв. Они обратились ко мне с просьбой объяснить им это впечатляющее зрелище. Я ответил, что это была неудавшаяся попытка первого пуска новой боевой ракеты, ничего общего не имеющей с ракетой-носителем «Востока». И тут мне был задан одним из них сакраментальный вопрос: а что, ее привезут сюда и ее можно будет посмотреть? Что можно привезти после взрыва ракеты! Я пробормотал что-то невразумительное и, сославшись на занятость, ретировался. Конечно же это не просто неосведомленность молодых летчиков в тонкостях ракетной техники. Просто такие они рисковые, эти летчики-истребители!».

За первым пуском нашей новой ракеты пошли и последующие — начался сложный и довольно-таки длительный процесс летных испытаний со своими успехами и огорчениями, постоянной работой по улучшению и модернизации самой ракеты, ее оборудования, ее системы управления. Два энтузиаста — Дымов и я — практически безвылазно сидели на полигоне. У моего напарника, который должен меня эпизодически подменять, семья, дети, так что я зачастую сидел на полигоне по две смены подряд. Но я об этом и не жалел. Мне все это нравилось и пока еще не надоело. В свободное от бдения в пультовой время мы с Дымовым любили (особенно ранней весной) уйти, а еще лучше уехать далеко-далеко в степь, подышать полынным воздухом, понаблюдать, как высматривает свою жертву красавец орел или как греются на не ярком еще солнышке вылезшие из своих нор немногочисленные степные обитатели.

Вот уже прошел год, как я мотаюсь между Москвой и Тюра-Тамом. Если я на полигоне, то это уже отработанный цикл — доработки нашей наземной аппаратуры, извечное «перетягивание каната» с местными военными в части отработки эксплуатационной документации или устранения отказов и неисправностей предыдущих пусков. Если я в институте, то это работа над более сложной и интересной модификацией нашей ракеты и, естественно, ее системы управления. У меня хорошие, взаимно уважительные отношения с разработчиками, меня ценит мое начальство (как мне помнится, к этому времени я уже получил повышение по должности). Дома, слава богу, тоже все стабильно и вроде бы нормально. Если удавалось, продолжал упорно ходить к Борису Алексеевичу в ЦСКА на тренировки. Правда, в это время мы все на работе увлекались футболом. В свое время наш министр маршал Жуков ввел в Советской Армии обязательный для всех офицеров час утренней физической подготовки. Это хорошее начинание легендарного маршала надолго укоренилось в офицерской среде. Мы упросили свое начальство и три часа в неделю соединяли в один день, гоняя до одурения футбольный мяч на стадионе «Авангард», что на шоссе Энтузиастов. Мне даже доверяли защищать спортивную честь нашего военного представительства на первенстве института. Помню, в одной из жарких футбольных баталий мне сломали нос, что меня, парня «на выданье», страшно огорчило. Я даже нашел специальный институт по пластическим операциям, куда обратился за помощью. Толком они мне ничего не сделали, успокоив лишь заявлением, что ты и так, мол, хорош. С этих пор у меня вместо красивого греческого нос стал не менее красивым, но уже римским, с горбинкой. Не забывали мы с Батюней и наш любимый ЦДСА, но с этими командировками и вечными авралами на работе посещаемость катастрофически падала, а отсюда и минимальный выходной эффект. При первой же возможности мы с другом вдвоем или небольшой компанией отправлялись позагорать в полюбившуюся нам Хосту, где главной проблемой было с самого раннего утра занять место на пляже, ибо часам к девяти утра там не то что лечь, но и стать было негде. Но и это нас не смущало! Много солнца, ласковое море, красивый контингент — чего еще надо двум молодым холостякам? В один из заездов в эту нашу всесоюзную здравницу, а это было лето 19б2 года, я на пляже как-то незаметно влился в одну из многочисленных молодежных компаний — картишки (самая популярная пляжная игра — в «дурака»), шутки, анекдоты, коллективное кувыркание в воде, в общем, обычное явление в условиях перенасыщенного пляжа. Насколько мне помнится, вечерних контактов с этой компанией или отдельными ее представителями у меня не было. Из всей этой группки мне запомнилась одна девчушка — небольшого росточка, с хорошенькой фигуркой, светлыми волосами и, что самое примечательное, большими выразительными карими глазами, что меня и заинтриговало: я как-то всегда думал, что светлые волосы должны сочетаться с голубыми, а не с карими глазами. Звали это юное очарование Галя, и при знакомстве она представилась как московская студентка. Ну студентка так студентка. Когда я собрался уже домой, то как-то не решился подойти к моим пляжным знакомым попрощаться. Да и зачем? Встретимся ли еще? И вот здесь моя интуиция меня подвела. Встретились. Да еще как встретились!

Московский период моей службы в нашей доблестной армии вошел, мне кажется, в нормальное, спокойное русло. Все вроде бы стабилизировалось, работа отличная, почти любимая, мама балует своего любимчика, на личном фронте — затянувшиеся, вяловатые бои местного значения, без громких побед, но и без особых поражений. Все хорошо, все прекрасно! На ближайшие 5—10 лет я не предвидел и не планировал что-либо менять в своей жизни, даже включая сюда ставшую уже злободневной проблему женитьбы.

Но вот в один из рабочих дней июня 1962 года моя спокойная военпредовская жизнь вдруг резко закончилась.

Звездный городок

«Не хотите стать космонавтом?» С таким вопросом в конце обычного субботнего рабочего дня 9 июня 1962 года обратился ко мне мой начальник, не очень-то расположенный к панибратским отношениям со своими подчиненными. Я уж приготовился как-то достойно отреагировать на эту шутку. Но потом понял, что вопрос-то на полном серьезе! И тут я мгновенно перешел в шоковое состояние. И было от чего!

Середина 1962 года. У всего мира на устах только два имени: Юрий Гагарин, Герман Титов — два советских человека, впервые слетавшие в космос. Они — символ эпохи, пример для подражания юношей и объекты тайной любви девушек. Это — суперпопулярные личности, за каждым шагом которых с любовью, умилением и огромным, а зачастую и нескромным интересом следят во всех уголках Земли. В нашей стране съезд не съезд, «Голубой огонек» не огонек, если среди участников нет Юрия или Германа. А если на приеме в каком-либо иностранном посольстве в Москве нет одного из них, то это могло привести и к натянутым отношениям между странами. Короче, в те времена герои космоса — это уже не «простые советские труженики», а обожествленные личности, о которых обычными житейскими мерками и категориями и думать как-то неудобно. Через год-два после полета Юрий Алексеевич: депутат Верховного Совета СССР, член ЦК ВЛКСМ, делегат партийных съездов, гость руководителей 28 стран мира, президент Общества советско-кубинской дружбы и даже… почетный вождь старинного племени Кпелле (Либерия). Ну разве можно с таким человеком говорить просто о погоде или о житейских проблемах, о работе, получке, футболе? Не меньше общественных нагрузок было и у Германа Степановича Титова. Возглавлял он Общество советско-вьетнамской дружбы. Ходил в больших друзьях у Хо Ши Мина — вождя вьетнамского народа. Помнится, летом 1962 года в Москве гастролировал какой-то популярный бразильский эстрадный певец. Выступал он в саду «Эрмитаж». В середине второго отделения объявление по залу: следующая песня посвящается присутствующему в зале космонавту Герману Титову и его супруге. Все! Для публики певец перестал существовать. Весь зал искрутился и издергался в поисках своего любимца. А что было по окончании концерта! Огромная толпа бросилась к выходу, чтобы посмотреть на космонавта. В первых рядах этих фанатов (это так они сейчас называются) с горящими глазами и с огромным желанием обнять и прижать к своей груди комонавта-2 выступал молодой парень, который и с Королевым пускал ракеты, и участвовал в пуске Гагарина, и сам уже готовился стать космонавтом! Это был я. Милиция еле успела пропустить звездное семейство через ворота сада и закрыть их перед самым нашим носом. Удивляюсь, как это мы в порыве любви и энтузиазма не снесли ворота вместе с решеткой сада! В обожествлении наших героев (а русский народ любит и умеет это делать!) дело иногда доходило до анекдотов. Вспоминает испытатель куйбышевского завода «Прогресс» Г. П. Сошин: «…На полигоне при подготовке очередного пуска часто устраивались волейбольные баталии между «промышленниками» и космонавтами; однажды во время игры я довольно-таки прилично залепил в глаз Юрию Гагарину. В результате имел беседу с представителем соответствующих органов: как я это посмел? Случайно получилось, игра есть игра — отвечаю. Не верит, настаивает: наверное, я специально целил, хотел вывести из строя. Выручил сам Гагарин: что вы пристаете к человеку, это же волейбол! В конце концов от меня отстали, но я дал себе зарок в такие ситуации не попадать и в компании с Гагариным в волейбол больше не играть. Правда, на следующий день обе команды в прежнем составе опять яростно бились на волейбольной площадке…» Вот так представители этих самых «соответствующих органов» рьяно отделяли героев — народных любимцев от простых житейских будней и радостей, ожесточая при этом как простой народ, так и самих космонавтов. Что ж, такие были времена, такие нравы!