Слепой стреляет без промаха - Андрей Воронин

«Какой же я идиот! На кой черт мне искать перекупщика? Каждый, кто работает на вокзале, вхож в кассы, а уж тем более этот парень», – он посмотрел на молодого бармена, который явно мнил себя чуть ли не самым главным во всей местной иерархии.

Это читалось в каждом его движении, в тех пренебрежительных взглядах, какими он одаривал посетителей. Глеб, прекрасно зная, как обращаются с такими людьми, взял в пальцы алюминиевую ложечку, которой только что размешивал кофе, и постучал ей по стеклу стойки.

Бармен лениво оглянулся. Глеб кивнул ему. Тот на взгляд определил, сколько могут стоить вещи, надетые на Сиверове, и наверняка удовлетворенный таким подсчетом, сменил лень во взгляде на заинтересованность.

– Какие-нибудь проблемы? – развязно осведомился он у Глеба, подойдя к нему вплотную.

– Понимаешь, парень, – Глеб говорил как можно более беспечно и небрежно, – у меня тут приключилась небольшая беда… Нужно срочно уехать, а как ты сам понимаешь, в очереди я стоять не привык.

– Куда и сколько билетов?

– Я деньгами не обижу. Мне нужно в Адлер.

– Это будет посложнее, – задумался бармен.

– Сколько?

Бармен назвал полуторную цену.

«Да, не очень-то хорошо у них теперь идут дела, – подумал Сиверов. – В лучшие времена они называли двойную».

– Мне нужен СВ до Адлера.

– К сожалению, вагонов СВ до Адлера в этом составе нет, – словно заправский кассир, отвечал бармен.

– Тогда мне нужно купе. Мы едем вчетвером, но непременно все билеты в одном купе.

Бармен покосился на странного посетителя. То тот собирался путешествовать в одиночестве, то теперь обзавелся, не отходя от стойки, тремя друзьями.

Осмотревшись, бармен выставил на стойку картонную табличку «Обед» и щедрым жестом отказался от денег.

– Когда принесу, тогда и расплатишься.

Ждать пришлось не очень долго. Вскоре парень вернулся. На его лице было написано полное удовлетворение собой.

– Давай отойдем в сторону. Не люблю, когда смотрят. Парень завел Глеба за угол стойки и, повернувшись к залу спиной, протянул четыре билета.

– Вот, как и договаривались.

Чтобы не портить уже произведенного впечатления, Глеб заплатил на десять долларов больше, чем договаривались с самого начала.

– Сюрпризов не будет? – больше для порядка, чем для информации поинтересовался Глеб.

– Если что, я всегда возмещу убытки, – рассмеялся парень.

– Буду иметь в виду. Когда потребуется, вновь прибегну к твоей помощи.

Глеб посмотрел на часы. До отхода поезда оставалось два с половиной часа, которые нужно было как-то убить. И тут же он улыбнулся своей мысли:

«Убивать время – это единственное, чему я еще не научился за две прожитых жизни».

Сиверов вышел на перрон и прошелся между двумя туристическими поездами.

Только сегодня, прощаясь с городом, прощаясь с Ириной Быстрицкой, он осознал свою оторванность от реальной жизни. У всех людей существовали какие-то иные, отличные от его, проблемы. Каждый стремился отыскать свое место в жизни, и только он бежал от самого себя.

Он остановился в конце перрона, там, где полоска света делалась уже совсем узкой, зажатая между бордюрными камнями, и ступеньки вели к раскрашенному в белое и черное шлагбауму с двумя фонарями по краям.

«Да, это тупик. Я оказался в тупике. Но всегда можно перешагнуть шлагбаум».

Дождь моросил. Плечи уже вконец намокли, и Глеб ощущал влагу, сочащуюся сквозь брезент куртки. Ему вспомнились теплота квартиры Быстрицкой, негромкая музыка, звучащая в полутемной комнате, запах волос женщины. О, как он любил зарываться в них лицом, вдыхать этот пьянящий аромат! И Глеб понял: Ирина – единственное, от чего он не может отказаться, единственное, с потерей чего он никогда не сможет смириться. Можно сменить имя, можно даже изменить внешность, но невозможно поменять душу. Можно только искалечить ее, но все равно белое останется белым, черное – черным, даже если ты станешь называть его другими словами.

И Сиверову показалось, что в свисте ветра, в шепоте дождевых капель, падающих на крыши вагонов, ему чудится голос Ирины: «Я люблю тебя, Федор!»

– Я тоже люблю тебя, Ирина, – ответил он беззвучно, одними губами, обращаясь к заходящему солнцу, к золотым сполохам фонарей, отраженным в рельсах, отполированных до блеска колесами поездов.

Ныло плечо от тяжелой сумки, скверно было на душе.

«Только не пытайся убедить себя, что теперь все пойдет иначе и ты начнешь новую жизнь, – обратился сам к себе Глеб. – Ты только обманешь себя. Все будет по-прежнему, только тебе нужен небольшой перерыв. Возможно, ты сменишь хозяев, но все равно уже не сможешь изменить свой взгляд на мир. Ты будешь продолжать смотреть на людей сквозь прицел, все равно твой взгляд будет измерять расстояние, а кожей ты будешь чувствовать скорость ветра, в мыслях не желая сам того. Ты отсчитаешь поправку и в воображении передвинешь прицел чуть-чуть в сторону так, чтобы пуля попала точно в цель».

За спиной у себя Глеб услышал какие-то голоса и обернулся. Двое омоновцев с короткими автоматами стояли у входа в вагон и негромко переговаривались.

– Проверка закончена, – сказал третий, спрыгивая на перрон, и омоновцы перешли к следующему вагону.

Когда проверка закончилась в этом вагоне, омоновцы перешли к третьему.

«Ну вот, и тут тебе не дадут пожить спокойно, – слабый страх шевельнулся на дне души мужчины, – возможно, они искали меня».

Ожил динамик, заключенный в жестяную коробку над самой головой Глеба:

«Поезд на Адлер стоит на втором пути».

Сиверов машинально нащупал билет в кармане.

«Нет, не будем играть в прятки», – решил мужчина.

Он быстро зашагал по перрону и, обогнув платформу, вышел на второй путь.

Редкие пассажиры садились в вагоны. – Вдоль поезда прогуливались четыре омоновца.

«И здесь проверка документов, проверка билетов».

Глеб расстегнул сумку, вытащил из нее кепку и надвинул поглубже на глаза.

Такие тотальные проверки рассчитаны на какого-нибудь зазевавшегося идиота, по неосторожности совершившего преступление, или уж на круглого дурака. Только пьяный может попасться в так неловко расставленные сети.

Глеб подошел к проводнику последнего вагона. Тот стоял с дермантиновой папкой в руках и недовольно посматривал в затянутое тучами небо, на котором не было видно ни единой звездочки.

– Где первая остановка? – поинтересовался Глеб у железнодорожника.

Тот недоуменно посмотрел на странного пассажира, а затем абсолютно безразличным тоном произнес ничего не говорящее Глебу название.

– Это сколько километров отсюда?

– Восемьдесят.

– Спасибо.

Глеб прошел сквозь здание вокзала и оказался на улице Устроившись в машине он развернул атлас автомобильных дорог и вскоре отыскал название станции.

Проводник ошибся. До нее от вокзала было не более семидесяти километров А затем Сиверов отчертил ногтем свои предполагаемый маршрут.

«Если ехать по Симферопольскому шоссе а затем свернуть влево, то можно поспеть за час как минимум на полчаса опередив поезд Да и машину не стоит оставлять здесь на вокзале – подумал Глеб, – еще чего доброго, ею заинтересуется милиция. Когда нужно – ее поблизости нет, а когда хочешь остаться незамеченным – обязательно какой-нибудь рьяный автоинспектор затянет твою машину на штрафную площадку»

Вновь замелькали огни. Автомобиль Сиверова влился в поток автомашин направлявшихся к югу. Мерно постукивали щетки в салоне было тепло и уютно Глеб на ходу стянул с себя куртку и бросил на сиденье рядом. Он бросил беглый взгляд на датчик горючего Половина бака Хватит километров на двести А больше и не надо.

Он миновал последние огни города, заправочный пункт, возле которого выстроилась очередь из машин Впереди подмигивали красными огоньками шлагбаумы поста ГАИ Глеб сбросил скорость и медленно миновал узкий проезд. В двухэтажной кирпичной будке поста ярко горел свет, и было видно как два офицера сидя за столом играют в карты. Сержант с коротким автоматом на плече усталым взглядом проводил Глеба. Тень сомнения зародившаяся в душе Глеба Сиверова тут же исчезла. И отъехав от поста метров на двести, он резко прибавил скорость.

Широкая четырехполосная дорога уводила его вдаль. На горизонте виднелись зубчатые, словно вырезанные из черного картона, контуры леса. Радио перемежало музыку с последними известиями. Диктор словно специально старался запугать слушателей. Сообщали об очередном убийстве банкира, о гибели журналиста в Югославии. А затем диктор принялся предрекать плохую погоду и повышенный радиационный фон.

Глеб ехал так быстро, что никто его не обгонял Легковых машин почти не попадалось, лишь тянулись тяжело груженные трейлеры с иностранными номерами В огромных кабинах тягачей горели разноцветные лампочки, и вся атмосфера, царившая на дороге, напоминала Глебу веселую рождественскую ночь. Не хватало только взрывов хлопушек, возбужденных выкриков, да вместо дождя должны были сыпаться конфетти и раскручиваться ленты серпантина.