Забирая жизни. Трилогия (СИ) - Бец Вячеслав

За то время, что они шли, вся злость улетучилась, как и отчаяние. Осталась только боль потери, осознание того, что лишился чего‑то, что уже никогда не вернуть. Проверенная годами истина: что имеем – не храним, а потерявши – плачем. Только плакать Андрей сейчас не мог.

Впрочем, может, оно и к лучшему – никому в отряде не нужна раскисшая тряпка, да и сам Андрей не хотел опускаться до такого, не желал больше страдать, впадать в депрессии и на почве этого выпадать из строя, не хотел больше насильно вручать взвод в руки Корнеева или кого‑то ещё, чтобы другие несли за всё ответственность. Нет, он больше не будет слабым, не станет ношей для своих людей, чтобы ни случилось – он больше никого не подведёт. Нужно только пересилить себя сейчас, в последний раз, выдавить, выстрадать эту потерю, принять её…

Но как?! Игорь был не только братом, но и человеком, с которым Андрей разделил самые сильные боль и горечь в своей жизни, вместе с которым прошёл самые жестокие испытания. Они всегда были вместе, всегда заботились друг о друге, и вот теперь… его больше нет. Как принять и переварить это?

Андрей был настолько погружен в эти мысли, что не услышал, как кто‑то приближается. Скрип снега усиливался, отражаясь от скал, но Андрей ничего не замечал. Впервые за эти часы он сумел полностью уйти от мира, чтобы попытаться разобраться с собой, но кто‑то снова собирался ему помешать. Он осознал присутствие другого человека только тогда, когда почувствовал, как к его спине кто‑то прислонился.

«Всё равно пришла? Опять будешь лезть со своими утешениями?!», – раздражённо подумал он и выпрямился, теснее прижавшись к спине человека позади.

Но пришедший не вымолвил ни слова. Кто бы это ни был, он просто молча сидел рядом.

«Ну и чёрт с тобой. Только молчи», – так и не обернувшись, подумал Андрей и откинулся назад.

Человек за спиной поначалу склонился, застигнутый врасплох таким движением Андрея, но через секунду тоже упёрся в спину парня и дальше они так и сидели, используя друг друга, как спинки стульев. Оба молчали, но Андрея это устраивало. Появившееся поначалу раздражение быстро ушло, и теперь Андрей наоборот чувствовал как раз ту поддержку, что была ему нужна: молчаливое присутствие человека, который не лез со своими советами и предложениями, а просто был рядом, готовый при необходимости сделать всё, что будет нужно, если Андрей сам того попросит.

Романов на подсознательном уровне почувствовал, как ему было нужно такое присутствие. Оно будто вытягивало из него боль и тоску, забирало их часть себе, приносила ему облегчение. Вряд ли он способен был сейчас радоваться, но как минимум мог чувствовать удовлетворение от мысли о том, что Аня всё‑таки поняла его, сумела распознать, чем именно может ему помочь. Слёзы как‑то сами собой потекли из глаз неудержимым потоком. Андрей даже немного удивился, потому что это явление не сопровождалось желанием плакать. Видимо, организм сам принял решение и делал всё без воли хозяина.

Слёзы текли ещё некоторое время, заставляя Андрея размазывать их по лицу слегка заледеневшими рукавами. Вместе с ними из парня вытекала и пустота, образовавшаяся внутри. Полностью она не ушла, но уменьшилась достаточно, чтобы Андрей почувствовал, что готов продолжать путь.

– Пора.

Сказав это, он поднялся и повернулся к Ане, желая поблагодарить девушку, но не увидел её. Вместо Ани на валуне спиной к нему сидела Руми.

Было страшно. Всё время, беспрерывно. Страх сковал Игоря по рукам и ногам, парализовал волю, убил в нём всё не только мужское, но и человеческое. Вопросы возникали, какое‑то время сверлили мозг, а затем заменялись другими. Это конец? Я умру? Меня будут пытать, подвергнут боли и страданиям? Может, повезёт и смерть будет лёгкой? Если бы у него были ответы…

Через некоторое время после того, как Игорь очнулся, Шелковского куда‑то забрали и он долго отсутствовал. Лицо Саши изобиловало царапинами и кровоподтёками ещё до того, поэтому после его возвращения Игорю трудно было определить пытали товарища или нет, но сам Саша на этот вопрос ответил отрицательно. Возможно, потому что хотел поддержать Игоря, зная, что тот и так сейчас не в лучшем состоянии. После допроса Шелковского прошло ещё немного времени и их вывели из камеры, где содержали, и погрузили в какой‑то транспорт, которого Игорь, от тряски снова впавший в забытье, совершенно не запомнил.

Когда сознание вернулось в следующий раз, он находился уже в другой камере и в совершенно другом месте, но далеко не сразу это понял. Голова всё ещё адски болела, тело по‑прежнему оставалось таким, будто его избивали сутки напролёт, а желудок всё норовил вывернуться наизнанку, но каким‑то непостижимым уму образом не делал этого. Игорь то впадал в забытье, то приходил в себя, но почти не двигался и был совершенно дезориентирован. Он не смог бы сказать, сколько времени это продолжалось, но когда он более менее начал контролировать своё сознание, то обнаружил, что одет во что‑то непонятное и лежит на чистой постели.

Где бы он ни находился – тьма стояла непроглядная, а рядом точно никого не было, потому что Игорь неоднократно звал Шелковского или хоть кого‑нибудь, но никто ему так и не ответил. Страх не пропадал ни на секунду, и Игорю стоило немалых усилий, чтобы не разрыдаться из‑за охватившего его отчаяния. Решив выяснить где находится, парень попытался подняться на ноги. Это удалось, но сил долго стоять не было: тело было очень слабым, и мышцы сразу заныли, но больше всего болела голова. С трудом пройдя несколько шагов, Игорь упёрся в стену.

Сев на пол, он принялся заново себя ощупывать. Ноги точно целы, но в некоторых местах перебинтованы, как и левая рука. Интересно, кто и когда это сделал? Голова по‑прежнему раскалывалась, но боль уже хотя бы не заглушала мысли. Понять, где он находится, Игорь не мог, сколько ни пытался. Во что он одет – разобраться тоже не удалось. На ум пришла лишь мысль, что это может быть нечто вроде пижамы. Всё, на этом попытки хоть что‑то понять окончились, и на передний план вышла постепенно нарастающая паника, а вскоре Игорь снова вырубился.

В следующий раз парень пришёл в себя от резкого звука открывающейся двери. На мгновение открыв глаза, Игорь сразу же вынужден был зажмуриться из‑за яркого света, прорвавшегося в камеру. Он рефлекторно прикрылся рукой, чем привлёк внимание тех, кто пришёл к нему. Послышались спокойные команды на незнакомом языке, но никакого физического воздействия, которого Игорь ожидал, не было. Да и команды, похоже, предназначались не для него.

Когда парень более менее адаптировался к свету, его уже осторожно подняли, усадили на каталке и сняли одежду, которая оказалась типичной больничной пижамой. Его осматривал мужчина в белом докторском халате, а ещё один, в камуфляже, стоял у двери с пистолетом в опущенной руке. Осмотр занял всего несколько минут, затем «доктор» записал что‑то в принесённый блокнот и удалился, но конвоир почему‑то остался. Прежде чем воспалённый мозг Игоря успел сообразить зачем, появился ещё один человек в медицинском халате, на этот раз женщина – она принесла поднос с едой. Затем «посетители» удалились, а дверь, издав непривычный, звонкий щелчок, снова изолировала крохотный мирок Игоря, погрузив его в темноту.

Поднос стоял на маленьком столике в углу, но в темноте Игорь его совершенно не различал. До него доносился лишь будоражащий тело и разум запах.

– Издеваются, наверное, – сказал он сам себе. – Как мне есть в такой темени?

Его будто кто‑то услышал, потому что через несколько секунд в потолке камеры загорелся свет: слабое, голубое свечение, будто от ночника, только какое‑то болезненное. Впрочем, как и сам Игорь.

– И на том спасибо, – вздохнул Игорь и поплёлся к подносу.

Еда оказалась весьма неплоха, что удивило парня. Ему принесли ещё теплую гречневую кашу с вареной курицей и овощной салат с каким‑то мягким, но солёным сыром. Кроме всего этого на подносе стоял стакан с непрозрачной густой жидкостью. Приятно удивлённый Игорь понюхал, а затем осторожно пригубил её и ещё больше изумился, почувствовав давно забытый вкус апельсина. Поразительно, но пленников в «Пути просвещения» кормили лучше, чем жителей «Убежища». Как минимум апельсинового сока там точно никто никогда не видел, как и самих апельсинов. Может, во всём этом крылось какое‑то коварство, но в тот момент парню такая идея и в голову не пришла. Вкусная пища подействовала на Игоря успокаивающе, и некоторое время после еды он провёл в относительном спокойствии, но затем страх и неопределённость вернулись и больше не уходили.