«Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя - Рудольф Баландин

Переводя такие немудреные иносказания на простой язык, получается: пришла пора говорить со Сталиным с позиции силы; он вынужден будет пойти на уступки, в противном случае получит убийственные удары атомными бомбами. (Подобные удары по СССР наши «союзники» планировали.) И это после того, как еще недавно он возносил здравицы в честь Сталина и называл себя его верным другом!

Черчилль провозгласил полный разрыв со странами, входящими в социалистическую систему: «От Штеттина на Балтийском море до Триеста на Адриатике, через всю Европу опустился железный занавес».

(За последнюю четверть века антисоветчики, рассчитывая — небезосновательно — на слабую память или неосведомленность граждан стран социализма, вели свою пропаганду так, чтобы создать впечатление, будто железный занавес — злодейское творение Сталина, стремившегося разорвать связи между европейскими странами и не допустить своих «темных рабов» в благословенный «буржуазный рай».)

Образное выражение «железный занавес» Черчилль не изобрел, а «позаимствовал» или, грубо говоря, украл у известного журналиста и политического деятеля… Йозефа Геббельса. Почти ровно за год до фултонской речи бывшего британского премьера тогда еще действующий министр пропаганды Третьего Рейха в статье «За железным занавесом» дважды упомянул о такой преграде, отделяющей Германию от России.

Впрочем, и Геббельс был не оригинален. Хотя он, возможно, и не знал, что еще в 1914 году бельгийская королева Елизавета употребила тот же образ, говоря о наступающих на ее страну немецких войсках. Но и через несколько лет после этого британский посол в Берлине тоже упомянул о железном занавесе. (А вообще термин пришел в публицистику из театральной сферы: в прямом смысле железный занавес отделяет в противоположных целях сцену от зрительного зала; впервые был применен во Франции в конце XVIII в.)

С 1946 года понятие «железный занавес» прочно вошло в политический лексикон и крепко было вбито в головы обывателей, хотя непробиваемой преграды между капиталистическими и социалистическими странами не существовало. Если бы Черчилль полагал, что инициатором изоляционной политики будет Сталин, надо было бы подождать, пока это не произойдет, и обвинить его в разжигании вражды между народами.

Черчилль торопился обострить отношения с Советским Союзом, рассчитывая на значительное военное превосходство англо-американских войск, обладающих атомным оружием. Он думал, что Россия в ближайшее десятилетие наверняка не создаст «сверхбомбу». В разговоре со своим врачом Мораном он высказал предположение, что новая война может начаться в ближайшие годы или даже в начале 1947 года.

Ответ Сталина на фултонский вызов последовал не сразу. 13 марта 1946 года в газете «Правда» было опубликовано интервью с ним. Он отметил, что цель фултонской речи — «посеять семена раздора между союзными государствами и затруднить их сотрудничество».

У Черчилля был свой личный интерес: стать во главе антикоммунизма, сплотить вокруг себя влиятельных деятелей ведущих капиталистических держав, выступить как мировой лидер, вновь взлететь к вершинам политической власти. Им во многом руководило уязвленное самолюбие. Но замыслы его шли дальше, о чем и сказал Сталин:

«По сути дела г. Черчилль стоит теперь на позиции поджигателя войны. И г. Черчилль здесь не одинок, — у него имеются друзья не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки» (намек, в частности, на Трумэна).

Возникает вопрос: почему честолюбивый Черчилль решился на такой отчаянный шаг — призывать к новой войне? Откуда вдруг теперь, после того, как выказывал свое расположение к Сталину и восхищался русским народом, словно вернувшись в далекое прошлое, проникся столь злобной ненавистью к СССР? Словно еще недавно не называл себя другом этой державы! Нагнетание военной истерии — преступление, побуждение к массовым убийствам, а применение атомных бомб — это уничтожение миллионов мирных жителей. Почему человек, называющий себя защитником демократии, решился на такое?

Прежде всего потому, что в его понимании «демократия» — это власть богатых, знатных, «избранных», а не народных масс и их защитников. Кроме того, он стремился вернуть Британии утрачиваемый ею статус сверхдержавы путем уничтожения главного конкурента — Советского Союза (США уже были недосягаемыми, да и нужна была их поддержка).

Наконец, что особенно важно подчеркнуть: он убедился в растущем могуществе СССР и привлекательности для большинства трудящихся, особенно в слаборазвитых странах, идей социализма и коммунизма. Огромная духовная сила советской идеологии, подтвержденная невиданными победами в труде и войне, внушала страшные опасения маститому представителю буржуазного мира.

Кому-то из нынешних российских идеологов антисоветизма подобное заключение может показаться странным или даже нелепым: ведь в конце XX века рухнул СССР, а вовсе не США, например. Разве это не показатель его слабости?

Да, отчасти так оно и есть. Когда предатели народа способны пролезть (точнее — проползти) к вершинам власти в стране и совершить государственный переворот, оболванивая значительную часть населения, это свидетельствует о каких-то серьезных дефектах политико-государственного устройства. Тем более что со времен хрущевизма восторжествовало единовластие номенклатуры КПСС, было опорочено имя Сталина и совершено немало других акций, подрывающих основы государственности и духовного единства советского народа.

Пора бы осознать, что «холодная война» была развернута Западом, чтобы подавить и уничтожить сильного конкурента на мировой арене. Иначе зачем бы вести нацеленную, полувековую непримиримую идеологическую войну, затрачивая на нее сотни миллиардов долларов? Почему бы не согласиться на мирное соревнование двух систем? Зачем вести войну на уничтожение, с немалыми потерями для себя, если противник и без того обречен на скорое вымирание, ослабнет, безнадежно отстанет и сам по себе зачахнет?

Ни Черчилль, ни другие солидные политики, так же как серьезные западные экономисты, не верили в такое развитие событий. Им было ясно: социалистический строй имеет решающие преимущества перед капиталистическим по многим параметрам; что он предпочтителен для народа, хотя и очень плох для тех, кто стремится к максимальному личному обогащению, к изобилию материальных благ для себя.

(В 1975 году авторитетнейшие эксперты ООН дали прогноз хода мировой экономики до 2000 года, в котором предвиделось ускоренное развитие именно стран социализма, что, пожалуй, заставило западных политиков напрячь все силы для подавления и расчленения этих стран. Нынешние колоссальные успехи Народного Китая доказывают верность давних прогнозов, а страшный упадок и деградация капиталистической России — гибельность для нее отречения от идеалов коммунизма.)

В открытом ответе Черчиллю Сталин подчеркнул глубокую безнравственность основных положений фултонской речи:

«Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Г-н Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы мира…

По сути дела г. Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, — в противном случае неизбежна война.

Но нации проливали кровь в течение пяти лет жестокой войны ради свободы и независимости своих стран, а не ради того, чтобы заменить господство гитлеров господством черчиллей. Вполне вероятно поэтому, что нации, не говорящие на английском языке и составляющие вместе с тем громадное большинство населения мира, не согласятся пойти в новое рабство.

Трагедия г. Черчилля состоит в том, что он, как закоренелый тори, не понимает этой простой и очевидной истины».

Иосиф Виссарионович прав. Он вскрыл слабое звено в рассуждениях Черчилля. Попытка противопоставить англо-американцев всему остальному миру могла, конечно, возбудить в определенных кругах этих стран сильные националистические чувства. Но у большинства населения не только мира, но и США с Англией ничего подобного не могло быть уже потому, что только что завершилась победой война против нацистской Германии и такой же хищной и по-своему нацистской Японии. Идея расового превосходства была дискредитирована. При этом проявилось прежде всего духовное превосходство именно России-СССР.

«Г-н Черчилль, — продолжал Сталин, — утверждает, что Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София — все эти знаменитые города и население в их районах находятся в советской сфере и все подчиняются в той или иной форме не только советскому влиянию, но и в значительной степени увеличивающемуся контролю Москвы. Г-н Черчилль квалифицирует все это, как не имеющие границ «экспансионистские тенденции» Советского Союза.