Быт и нравы царской России - В. Анишкин

Уличенного в воровстве обязательно подвергали пыткам с целью выяснить, не украл ли он что-либо еще. За первое воровство били кнутом по дороге из Кремля на площадь. Здесь ему палач отрезал одно ухо. За повторное воровство отрезали второе ухо, а потом отправляли в Сибирь. Воровство никогда не каралось смертью. От приобретения ворованных вещей удерживала «выть», которая заключалась в хорошем возмещении убытков пострадавшему.

Много судов совершалось по поводу долгов и должников. Не желающих или не имеющих возможность отдать долг сажали под арест в дом какого-либо служителя на определенный срок, но если за этот срок долг не выплачивался, должника сажали в долговую яму, невзирая на его положение, пол или национальность. Должника каждый день выводили на открытое место и били гибким толстым прутом. Это называлось «ставить на правеж». Иногда исполнителю наказания давали взятку, чтобы тот бил не очень сильно. В конце концов, должник либо платил, либо становился собственностью, кредитора и служил ему до полного расчета.

Среди других наказаний, существовавших в то время, были наказания батогами и кнутом, а также вырывание ноздрей за нюхание табака. Наказывали и за продажу табака и водки. Олеарий рассказывает о таком наказании восьми мужчин и одной женщины. Виновных раздели до бедер, ноги связали, положили на спину, и палач бил длинным кнутом с тремя ремешками на конце из твердой недубленой кожи так, что кровь буквально лилась из-под лопнувшей кожи. Несколько человек таким образом было забито до смерти. Женщине досталось 16 ударов, мужчинам по 20-26. После наказания на шею продавцов табака вешали бумажку с табаком, а на шеи продавцов водки — бутылки.

Исцелялись в таких случаях с помощью теплой шкуры свежезарезанной овцы, которую клали на рассеченную спину.

Раньше профессия палача не считалась позорной, зазорным не считалось и знаться с высеченным: его принимали, как и всех других, с ним пили и ели. Во времена же Алексея палача сторонились, а с высеченным водиться считалось неприличным. Исключения составляли те, кто наказанию подвергался по ложным доносам. Таких людей не только жалели, но и показывали демонстративное расположение к ним.

Палачей сторонились, но это их не смущало, и они не меняли своей профессии, так как она приносила им приличный доход. Они получали деньги не только от начальства, но и от преступников. Кроме того, палачи за деньги приносили арестантам водку и другое, так что некоторые стремились занять это место и даже покупали его. При массовых экзекуциях набирали палачей из мясников.

Торговля

Торговля в России находилась в плачевном состоянии. Известный в XVII в. экономист Кильбургер говорил по этому поводу, что, вероятно, у жителей Московского государства сам Бог отнял разум, так как они совсем не пользуются огромными богатствами, находящимися в их руках, и это тем более странно, что они обнаруживают до такой степени любовь к занятиям торговлей, что в Москве гораздо больше лавок, чем в Амстердаме.

Российские купцы жаловались на привилегии, которые царь и правительство давали иностранцам. Из сорока судов, ежедневно входивших в конце XVII в. в Архангельский порт, десять принадлежали одному иностранному судовладельцу, за которым было закреплено право ловить рыбу в наших северных морях; голландец из Гамбурга имел, согласно договору с ним, исключительное право на производство икры, которую отправлял в Ливорно, а одной армянской компании правительство Москвы отдало в руки всю торговлю шелком. Синдикат, основанный в Амстердаме, получил концессию на вырубку лесов в районе Архангельска. Даже речное судоходство между Архангельском и Москвой находилось в руках иностранцев. Некий московский купец Лаптев попытался составить им конкуренцию и привез в Амстердам небольшой груз. Это вызвало ярость иностранцев, они пожаловались на злоупотребления и выиграли тяжбу.

Родовые понятия

В Московской Руси XVII в. сохранялись понятия единства рода и существовал крепкий родовой союз. Например, если кто-то из членов рода должен был заплатить кому-то большую сумму денег, все остальные члены обязаны были принять участие в уплате. Старшие члены рода обязаны были наблюдать за поведением младшего и наказывать его за безнравственные проступки, даже если тот был совершеннолетний и уже состоял на службе.

Правительство разделяло общий взгляд на крепость родового союза и строго спрашивало со старших членов рода за поведение младшего. По старинному русскому обычаю человеку, имевшему высший чин и занимавшему высшую должность, невозможно было служить под начальством человека, который был ниже его по чину, так как это бесчестило весь род. Поэтому возникали ситуации, когда русский человек, преданный царю и называвший себя его холопом, мог ослушаться, если за обедом его сажали ниже того, кому он по родовым понятиям не должен был уступать. В этом случае он предпочитал пойти в тюрьму, подвергнуться наказанию кнутом и даже лишиться поместий и вотчин, но не уступить и даже воспротивиться царской воле. В противном случае он не смог бы показаться на глаза не только родичам, но и всем порядочным людям: пренебрежение родовой честью считалось непростительным преступлением.

Во время решения важных дел, когда у царя собирались ближние, комнатные бояре и окольничие или все бояре, окольничие и дворяне («сидение великого государя с боярами о делах»), все садились по чинам, поодаль от царя, на лавках не по службе, а по породе.

С.М. Соловьев так описывает процесс этого «сидения». Думные дьяки стоят, но иногда государь приказывает им сесть. Когда все усядутся, государь объявляет свою мысль и приказывает, чтобы бояре тоже высказывали свои мысли, кто-то свою мысль объявляет, но другие, «брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие грамоте не учены».

Закрытость жизни цариц в XVII веке

Я. Рейтенфельс[187] говорил, что ни одна государыня в Европе не пользовалась таким уважением подданных, как русская. Русские не смели не только говорить свободно о своей царице, но даже смотреть ей прямо в лицо. Когда она едет по городу или за город, то экипаж всегда бывает закрыт, чтобы никто не видел ее, поэтому она ездит обыкновенно очень рано поутру или вечером. Русские так привыкли к скромному образу жизни своих государынь, что когда царица Наталья Кирилловна Нарышкина проезжала по улице и немного приоткрыла окно кареты, они удивились такому смелому поступку. Дальше иноземный посол свидетельствует, что русские царицы проводили жизнь в своих покоях очень уединенно и никто из мужчин, кроме слуг, не мог их видеть и говорить с ними, и даже боярыни не всегда имели к ним доступ.

По свидетельству Г.К. Котошихина[188], кареты и зимние повозки (каптаны) во время проезда царицы закрывались тканью от посторонних глаз, а во время пеших выходов их со всех сторон закрывали суконными полами, чтобы никто не мог ее видеть. В церкви были отведены специальные места для цариц, которые завешивались легкой тканью.

Иностранец Майерберг, бывший в Москве, говорит, что уважение к царицам было столь высоко, что они никому не показывались, и из тысячи придворных едва ли кто-то мог похвастаться, что видел царицу или кого-нибудь из сестер и дочерей государя. Даже врач не имел права их видеть. Прежде чем врач входил в комнату больной царицы, окна комнаты плотно завешивали, чтобы ничего не было видно, а когда нужно было пощупать пульс, то на руку царицы накидывали легкое покрывало, чтобы врач не мог коснуться ее тела.

Котошихин объясняет закрытость царицы, к которой не допускались иноземные послы, тем, что женский пол грамоте был не обучен, так как «природным разумом простоваты, и на отговоры несмышлены и стыдливы». И если бы послов допустили к царице, а она, выслушав их, не смогла бы ничего ответить, то «от того пришло б самому царю в стыд». С этим не согласен И.Е. Забелин. «Послы не могли видеть царицу не потому, — пишет историк, — что царь боялся стыда от ее несмышленых и стыдливых отговоров, а потому, что хоромы царицы были совсем недоступны не только для иноземных послов, но и для своего народа, даже для всего боярства и всего двора…».

Дипломатия на московский манер

Внешняя политика первых Романовых была еще направлена главным образом на Восток. Но попыткам сблизиться с Западом часто мешало то, что мы, во-первых, не знали настоящего положения дел в других государствах, во-вторых, не принимали тех обычаев, которые существовали в более цивилизованной Европе.

Не зная обычаев и этикета посещаемых стран, московские посланцы старались ввести там кремлевский ритуал. В Москве всегда существовал обычай содержать иностранные посольства, и наши послы ехали с чрезмерно большой свитой в иноземное государство с уверенностью, что там их ждет тот же прием. В результате они попадали в трудное положение и не знали, как прокормить свою свиту. Наши послы не брали с собой денег, но везли товары, которые должны были продавать для царя, а из барыша брать себе жалованье. В Ливорно Чемоданов из большого количества привезенных с собой окороков продал выгодно только шестьдесят, остальные продать не смог и вынужден был просить у герцога 100 дукатов. Герцог дукаты дал, но предупредил, чтобы тот больше не просил.