Горячая «холодная война»: Юг Африки (1960-1990 гг.) - Владимир Шубин

Объявляя об этом визите 14 ноября 1987 г., министр обороны Магнус Малан утверждал, что кубинцы «бросили силы МПЛА» и что стало «ясно, что кубинцы не могут рассматриваться как фактор в южной Анголе»[553]… И говорил он это незадолго до переброски новых кубинских сил!

Как можно оценить развитие событий в Анголе в тот период?

Генерал Гусев пишет в своих мемуарах: «Операция цели не достигла и поставленные задачи не выполнила. Ангольские войска понесли большие потери в боевой технике… Результаты операции не устраивали ни Москву, ни Луанду. Основная ответственность за неудачно проведенную операцию, естественно, была возложена на ГВС. Из Москвы прилетела комиссия “десятки” во главе с генерал-полковником Курочкиным, отработав 10 дней, криминальных недостатков не нашла, а работать идеально, без малейших недостатков у нас еще никто не умеет… Но самым тяжелым в моральном отношении был доклад Президенту Анголы, которого в начале операции я убеждал как военный специалист, что операция будет успешной и Савимби будет разгромлен. И вот я в кабинете Президента с картой в руках докладываю обстановку, которая в тот момент, учитывая разгром юаровских войск, пытавшихся захватить Куито-Куанавале, стабильна. Но оба мы понимаем, что главную роль в этой победе сыграли кубинские войска, которые не раз выручали ФАПЛА в борьбе с бандформированиями УНИТА. И он задает главный вопрос, почему же мы не выполнили поставленную задачу. Как могу, отвечаю ему. Не знаю, остался ли он удовлетворен моим ответом. Для себя же, как мне кажется, я нашел ответ, почему так тщательно подготовленная операция потерпела поражение. Я думаю, ангольским солдатам не хватило нашей силы духа, в них, видимо, на генетическом уровне живет страх перед белым человеком. А если это так, никакая техника не поможет!.. Об этом Президенту я, конечно, не мог сказать. Это была самая тяжелая операция за три с половиной года, проведенные мной в Анголе»[554].

С таким выводом бывшего ГВС трудно согласиться. Генерала поправил в письме на сайт Союза ветеранов Анголы прослуживший в Куито-Куанавале с сентября 1986 г. по декабрь 1988 г. В. Ф. Мозолев: «Не «генетический страх перед белыми» стал причиной окружения (а не поражения) под Куито-Куанавале. ФАПЛА не готова была противостоять регулярным войскам ЮАР. Это этапы становления любой армии. Ведь начальный этап операции был верным и удачным, а на юаровские войска сил не хватило… Оборона Куито-Куанавале – это ПОБЕДА молодой ангольской армии, а не поражение»[555].

Наверное, справедливо будет сказать, что, предлагая провести наступательную операцию на юго-востоке Анголы, в направлении Мавинги и Жамбы, наши советники недооценили возможность массового участия в боях южноафриканских войск. Но именно такое их участие, которое вскоре стало открытым, дало кубинцам «моральное право» впервые за много лет перейти линию Мосамедиш – Лубанго – Менонге – установленный самими ими предел дислокации их войск примерно в 250 км к северу от границы с Намибией – и начать продвижение на юг, к этой границе. Тем самым создавалась угроза окружения южноафриканских войск, находившихся на юго-востоке Анголы и, более того, прямого вступления кубинских сил на территорию Намибии, которая столь пугала Преторию и ее покровителей на Западе.

Десять лет спустя, в 1998 г. Фидель Кастро так критиковал действия наших военных: «Советники… думали, что они ведут битву за Берлин под командованием маршала Жукова, с тысячами танков и 40 000 орудий. Они не понимали и не могли понять проблемы «третьего мира», обстановку, в котором велась борьба, и тип войны, которую нужно было вести в этой обстановке»[556].

И с этими словами согласиться трудно. Напротив, советские офицеры (по крайней мере, многие из них) могли понять и хорошо понимали «проблемы третьего мира», поскольку сами, зачастую непосредственно, участвовали в десятках конфликтов там, включая войну в Афганистане. Более того, в середине 1980-х гг. было принято решение, по которому по крайней мере 30 % наших офицеров направлялись в Анголу, имея опыт войны в Афганистане.

Это не означает, конечно, что не было совершено ошибок. Возможно, что часть офицеров, прибывших из «обычных» войск, были более знакомы с тактикой боя регулярных войск, чем с противопартизан-скими, а лучше сказать – противобандитскими действиями. Что же касается танков и орудий, то сам Кастро говорил позднее, что под его командованием на Юге Анголы было сосредоточено 1 тыс. танков, 1 600 зенитных установок и артиллерийских орудий, 1 тыс. бронемашин. И когда десятки тысяч кубинцев с этим вооружением начали продвижение на юг вместе с ангольцами и бойцами СВАПО, это было ничем иным, как операцией регулярных войск[557].

Хорхе Рискет пишет: «Учитывая, что между Горбачевым и Рейганом в самом ближайшем будущем должны были быть подписаны соглашения о разрядке в ядерной области, направление еще 20 000 человек в Анголу могло показаться противоречивым. Но положение требовало этого. В начале декабря начальник Генерального штаба дивизионный генерал Улиссес Росалес дель Торо сообщил в Москве [о направлении войск] маршалу Ахромиеневу [Ахромееву]. Со своей стороны, поскольку я принимал участие как представитель Коммунистической партии Кубы в съезде Французской коммунистической партии, где советскую делегацию возглавляло второе лицо – Игорь [Егор] Лигачев, мне было поручено официально информировать КПСС. В конце [разговора], после того, как он задал несколько вопросов, Лигачев сказал мне: «Вы не консультируетесь,

Вы информируете», хлопнув меня по ноге, смягчая этим жестом свою критику»[558].

Лигачев, несомненно, был прав. Консультироваться – не значит подчиняться, и настоящие союзники просто обязаны консультироваться друг с другом. Но в любом случае было бы наивно думать, что ко времени встречи в Париже, две недели спустя после того, как Рискет сообщил ангольцам о направлении подкреплений с Кубы, советское руководство не знало об этом.

Важнее, однако, то, что эти действия Гаваны не были восприняты в Москве негативно, по крайней мере, теми, кто непосредственно занимался Югом Африки. А. Л. Адамишин, заместитель министра иностранных дел, ответственный за отношения с Африкой (а МИД традиционно был более «осторожным», чем Международный отдел ЦК), отмечает в своих мемуарах, что на его встрече с Честером Крокером в Лиссабоне 18 мая 1988 г, тот был озабочен «продолжавшимся продвижением кубинцев к границе с Намибией». Крокер был заинтересован в прекращении этой «опасной игры». Однако у Москвы были другие интересы: «…не препятствовать, даже всячески помогать, но следить, чтобы она не вышла из-под контроля»[559].