За синей птицей - Ирина Нолле

Алеша сделал движение, но Марина продолжала:

— Все равно я все расскажу. И напрасно вы так упорно выгораживаете Глебова. Гражданин начальник, — повернулась она к Белоненко, — дело в том, что Медведев был вынужден выполнить то, что ему сказал Глебов. Они играли в карты, и он проиграл.

Белоненко быстро взглянул на Алешу:

— А вы в какую игру резались, Медведев? В стос или тэрс?

— Не знаю я таких названий, — насупился Алешка, Белоненко рассмеялся:

— Ну, вот видите — воровского языка не знаете, а кличку себе присвоили! Да и кличка какая-то неудачная. Какой же вы Птенчик? Это Глебов придумал?

— У меня нет клички, — не поднимая глаз, ответил Алеша.

— Есть, — жестко сказал Белоненко. — И я постараюсь, чтобы о Птенчике узнал весь лагпункт. Это мы сделаем на поверке. На вечерней общей поверке на площадке, — подчеркнул он. — Над вами будут смеяться, Медведев, а смех иногда бьет гораздо сильнее, чем самое оскорбительное слово.

— Ему и без того тошно, гражданин начальник, — решилась вмешаться Марина.

Белоненко мельком скользнул взглядом по ней.

— Ему еще не совсем тошно, Воронова. Расскажите, Медведев, каким образом вам удалось пройти в женский барак и положить под подушку Вороновой записку? Ведь записка была под подушкой?

— Под подушкой, — ответила Марина.

— Ну, ясно — куда еще можно было положить ее, чтобы адресат нашел? А для того, чтобы положить записку, надо знать место, где спит Воронова. Откуда вам это было известно?

— Не ходил я в барак, гражданин начальник! И записки этой не читал! — с отчаянием воскликнул Алешка и встал со стула. — Мне Мишка говорит: «Иди после отбоя в сушилку и побудь вон с нею, — он кивнул на Марину. — Хоть десять минут побудь». Я ему говорю: «А что я там с ней делать буду?» Он говорит: «Потрепись о чем-нибудь». А я спрашиваю: «А если дежурняк застанет?» Он сказал: «Не твое, говорит, собачье дело. Проиграл — умей отыгрываться. Я, говорит, того и хочу, чтоб дежурный вас застал. Опозорю ее, говорит…».

— Так, Медведев. Все ясно. — Белоненко нахмурился. — Нужно сказать, однако, что Глебов прав: коль проиграли, нужно расплачиваться. А вы что — давно в карты играете?

— Не играл я ни в какие карты… — Алешка переступил с ноги на ногу.

— Да вы садитесь, Медведев. В ногах, говорят, правды нет. Значит, никогда не играли? И вдруг решили играть? Да еще как — «на интерес»! Между прочим, вы раньше были на лагпункте, где начальником майор Серегин? Помните заведующего баней Хабибуллина? Спокойный такой дядя, лет сорока?

Алеша кивнул:

— У него срока оставалось три месяца. Теперь уж, наверное, дома. Хороший был мужик… Честный.

— Да, хороший. И срок у него действительно закончился. Но вот когда он домой придет и каким придет — это еще неизвестно. Второй месяц лежит Хабибуллин в нервной лечебнице…

— А что с ним случилось, гражданин начальник? — захлопал глазами Алеша. — Ничего у него по нервным болезням и не замечалось.

— Он связался с блатными, Медведев. Может быть, вот так же случайно, как вы с Глебовым. Но ваш партнер — просто мелкий мошенник, и дальше фляги самогона и глупых записок его фантазия не идет. А Хабибуллин нарвался на людей другого сорта. Он проиграл им все, что имел, и даже то, чего не имел, что ему не принадлежало: казенное белье, которое хранилось в кладовой бани. И тогда воры поставили ему условие: последняя игра — или он отыграет все, или должен будет совершить убийство.

Марина похолодела. Алешка прошептал что-то непослушными губами.

А капитан продолжал:

— Ну вот… Хабибуллин, конечно, проиграл. Ему дали три дня срока. А на второй день дежурный по лагпункту вынул его из петли… Хорошо — подоспел вовремя. Теперь он лежит в психиатрической лечебнице, состояние у него очень тяжелое. Никого не узнает, прячется в темные углы, все твердит, что его обязательно найдут и зарежут.

Белоненко оторвал кусочек газеты, свернул папиросу, закурил.

Марина и Алеша молчали. Белоненко сделал несколько затяжек и встал.

— Идите обратно в карцер, Медведев, — сказал он. — Положенные вам трое суток вы отсидите — за картежную игру. Кроме того, я буду вынужден сообщить о ваших похождениях жене.

— Гражданин начальник! — Алеша стремительно поднялся, и Марина увидела, как жалко и бледно было его лицо. — Гражданин начальник, я десять отсижу… сколько хотите… Только жене не пишите. Честное слово, больше никогда…

— Ну ладно, ладно… Там посмотрим. Кстати, как чувствует себя Глебов? Ладите? — Белоненко с хитрецой взглянул на Алешку. — Может, вас рассадить? А то ведь он там обидеть может…

Алеша махнул рукой:

— Куда там! Совсем он скис, гражданин начальник. Кричит ну прямо-таки дурным голосом: «Ноги буду начальнику мыть и ту воду пить — лишь бы не отправлял». А насчет обидеть — это вы, гражданин начальник, напрасно… Я могу из него одним махом дух вышибить. Городошник я, гражданин начальник. Второе место по Москве имел.

— Эх, Медведев, — сокрушенно покачал головой Белоненко, — если бы ты не проштрафился! Мне до зарезу бригадир на лесоповал нужен. В отделе режима пообещали: найду подходящего человека — через неделю пропуск дадут. Да, брат, жаль, жаль…

— Так неужели я уж совсем погибший человек?! — Алешка даже прижал к груди сильные руки, сжатые в кулаки. — Бригадиром на лесоповал? Да что там бригадиром! Да я на норму встану! Лишь бы напарника… Пропуск! Эх ты, мать честная! Это же половина свободы — пропуск!

— Ну ладно, ладно — сначала отсиди положенное, а там посмотрим, А напарника я тебе, Медведев, найду первоклассного. Только вот не знаю, как на это дело бригадир Воронова посмотрит…

— Я не понимаю, гражданин начальник…

— Это я о Добрыниной говорю. Дал бы я ее в напарницы Медведеву, да ведь вы не согласитесь такой помощницы лишиться? Ну, и еще опасаюсь, как бы не влюбился Медведев в свою напарницу.

Алешка облегченно вздохнул: смеется начальник, шутит. Миновала гроза. Он выпрямился, расправил плечи.

— Разрешите идти, гражданин начальник?

— Иди, иди… А ты в армии служил? — неожиданно остановил его Белоненко.

— Так точно, гражданин начальник!

— В каких частях?

— В пограничных войсках, гражданин начальник. На озере Ханка.

В глазах Алешки вдруг вспыхнула и зажглась немыслимая надежда, но он стоял перед капитаном Белоненко не дрогнув ни одним мускулом, как стоит солдат у полкового знамени.

Белоненко окинул его одобрительным взглядом, и даже Марина невольно залюбовалась молодцеватой выправкой Алешки.

— Значит, винтовку в руках держать умеешь?

— Благодарность от начальника заставы и именные часы за стрельбу…

— Ну что ж… — задумчиво проговорил Белоненко. — Займусь я тобой, Медведев, вплотную. Иди. Да смотри там, особенно не распространяйся перед этим своим партнером.

— Будьте уверены, гражданин начальник! — Алешка повернулся налево кругом и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Марина тоже встала. Белоненко остановил ее:

— Подождите. С вами еще разговор не кончен, — и взглянул на часы. — Что-то наша Галина Владимировна опаздывает? Ну, а пока продолжим нашу беседу. Вы не устали?

— Нет…

— А я устал… С четырех утра на ногах… — Он потер лоб. — Голова трещит… Задала нам сегодня задачку ваша бригада!

— Как?! — Марина привстала.

— Да очень просто. Вся эта история с сапожной мастерской — дело ваших воспитанниц.

— Это невероятно… Для чего им понадобилось грабить мастерскую? И… эта записка? Это тоже — они?

— Они. А совершили они этот налет из-за вас. Ну что вы так смотрите на меня? — Белоненко улыбнулся. — Не верите?

Он коротко рассказал ей историю этого «налета».

— Девчонки узнали о письме Птенчика и решили расправиться с ним по-своему. Забрались ночью в сапожную мастерскую и очистили ее по всем правилам. А мне адресовали записку. Вот эту самую, с чертиком. Предъявили, так сказать, ультиматум, — он усмехнулся. — Испугается начальник и быстренько отправит на другой лагпункт обоих кавалеров их бригадира. Первого за то, что посягает на их бригадира сейчас, а второго за прежние домогательства.

— Сумасшедшие! — могла только воскликнуть Марина.

— Славный народец! — с удовольствием сказал Белоненко. — Дружный и преданный. Они не будут вам в любви объясняться и нежные глазки делать — это не в их характере, но — пусть кто попробует вас обидеть! Как это они говорят: «бедный будет». — Белоненко рассмеялся. — Вот вам и «сброд»!

Марине было невыносимо стыдно, но вместе с тем в душе ее поднималась и все больше охватывала гордость за своих девчонок. Вот они какие, мои девочки! А ведь она так терзалась, думая, что для них бригадир Воронова — только «фраерша»! Значит, любят они ее, значит, поверили в нее, значит, считают ее своим другом. Но…