Человек смотрящий - Марк Казинс

За столетие до Галилея Церковь ополчилась на Лютера. 10 декабря 1520 года он сжег папскую буллу Exsurge Domine, предававшую его анафеме. И пожар разгорелся. Это была эпоха печатного пресса Гутенберга и распространения грамотности. Подсчитано, что в обороте находилось десять миллионов богословских текстов, возвещавших Слово Божие. В начале было слово! В 1536 году во Франции и Женеве знамя протестантства подхватил Жан Кальвин, который продолжил реформу Церкви. Кальвин писал, что поклонение образам равнозначно идолослужению и что верить – не значит видеть. Его убеждения берут свое начало в спорах, сопровождавших становление христианского вероучения. Сторонники почитания церковных образов заявляли, что это лишь символические изображения Бога, Иисуса и святых; противники же утверждали, что верующие поклоняются самим образам, подобно святыням. Такое почитание, хотя и кажется благочестивым, суть соблазн и ересь.

Линия фронта была определена. Противники иконопочитания, возглавляемые Кальвином, Лютером и их сподвижниками, должны были решить, как поступить с картинами, скульптурами, раками и связанными с ними преданиями. Их ответом было – всё уничтожить. Ликвидировать монастыри, а нечестивые образы выкинуть из церквей и предать огню. В Голландии вспыхнуло иконоборческое восстание, Beelden storm (букв. штурм образов). На этом раскрашенном рельефе в соборе Святого Мартина в Утрехте девять голов, включая головы сидящей на престоле Богоматери с младенцем Иисусом на коленях, в 1570-х годах были безжалостно отбиты.

Алтарный образ. Собор Святого Мартина, Утрехт © Mark Cousins

Собор превратили в протестантский храм, а изувеченный рельеф заложили кирпичом. (В 1919 году он был обнаружен во время реставрации собора, и тут возникла новая трудность: что делать с католическим образом в протестантской церкви? Можно было бы его перенести, но в конце концов его все же решили оставить на месте и задергивать занавеской на время богослужений, а в другое время открывать для обозрения.)

В эпохи, когда конфессии сменяли друг друга подобно волнам, визуальность перемежалась с антивизуальностью. Побеждала одна сторона – и уничтожала религиозные изображения; другая приходила ей на смену – и воссоздавала утраченное или направляла свой праведный гнев на чуждый ей образный ряд. Эта фреска XIV века из монастыря Влатадон в Салониках тоже пострадала – подверглась избиению, что придало ей некоторое сходство с Грюневальдовым Христом, – но на сей раз не от рук протестантов, а от захватчиков-мусульман.

Во время религиозных погромов, происходивших по всей Европе и Ближнему Востоку, главными мишенями становились лица и глаза. Словно взгляд был средоточием зла. Взор почитаемого верующими образа представлялся губительным тем, кто эту веру не разделял.

Фреска из монастыря Влатадон, Салоники, фото 1 и 2 © Mark Cousins

Нагрянув в XV веке в Салоники, мусульмане часть церквей превратили в мечети, другие оставили в запустении и возвели новые культовые постройки. Когда их господству, а именно Османской империи, пришел конец, мусульманские стенные росписи, уступавшие христианским в фигуративности, но отнюдь не в декоративности, были в свою очередь уничтожены или скрыты под слоем штукатурки. Все возвращается на круги своя. В последние годы часть штукатурки удалили, чтобы мы вновь могли любоваться старинными произведениями, долгое время скрытыми от глаз.

Иконоборчество оставалось грозной силой и в последующие века – якобинцы во время французской революции пытались придать общественной жизни новые зримые формы, а «Исламское государство»[10] частично разрушило Пальмиру, – но в ту эпоху, о которой идет речь в этой главе, поднялась встречная волна, и католическая империя нанесла ответный удар. В сражении за тело Христово наступил перелом.

Барокко

Контрреформация была концептуальной программой, реакцией на Реформацию, военным противостоянием и научной доктриной, но ее провозвестниками стали творцы образов. Это визуальное перевооружение, этот контрудар, можно сравнить с раскатистым боевым кличем и шквальным огнем. Имя ему барокко. Одной из ключевых фигур этой ревизуализации стал баскский дворянин Игнатий Лойола. Он родился в 1491 году, рано потерял мать и воспитывался женой кузнеца. Юношей он пленился блеском и суетой придворной жизни, но затем серия потрясений изменила его мировоззрение. Он был ранен, предался аскезе, жил в пещере, на собственном опыте познал силу мистических видений и озарений.

…Ему многократно доводилось среди бела дня видеть в воздухе, рядом с собою, нечто… это «нечто» было очень, чрезвычайно красиво… вроде бы казалось, что оно было в облике змеи, со множеством каких-то [блесток], сверкавших, словно глаза… Видя это, он сильно радовался и утешался[11].

«Мы знаем, что на… недоверие [к воображению], – пишет Ролан Барт, – Игнатий отвечает радикальным империализмом образа». И каким! Если протестантам велели прикрыть глаза, то основатель ордена иезуитов и Контрреформация призывали: Услаждайте взор. Зрение было реабилитировано, его громогласно приветствовали. Посмотрите на плафон Андреа Поццо, завершенный в 1694 году. Наверху и внизу мы видим настоящие окна, но Поццо создает их живописное продолжение, иллюзорно увеличивая их высоту. Мрамор превращается в облака. Наш взгляд взмывает ввысь вслед за сонмом невесомых фигур.

Андреа Поццо. Апофеоз святого Игнатия. 1694 / Sant’Ignazio, Rome

Если в церквях протестантских реформаторов были голые стены и простые деревянные кресты, то католическое барочное искусство возводило лестницу от земли до самых небес, уводя нас по ней все выше и выше. Оно проделывало иллюзионистические отверстия в стенах и куполах, создавая зрительное пространство, где церковь и ее святые предстоятели ходатайствуют за нас перед Богом. Оно не скупилось на изображения золота и развевающихся шелков. Оно хотело повергнуть верующих на колени. Это была визуальная истерия или мелодрама. Каков же сюжет этого плафона? «Апофеоз святого Игнатия». Барочная картина о герое барокко.

Джан Лоренцо Бернини. Экстаз святой Терезы. 1647–1652 / Santa Maria della Vittoria, Rome, Italy © De Agostini Picture Library / G. Nimatallah / Bridgeman Images

Но если бы барочный взгляд был лишь витиеватым призывом воспарить в райские выси, барокко не вышло бы за рамки обыкновенной идеологии, если не сказать китча. Однако в своем наивысшем проявлении барочное искусство придает нашему взгляду новое направление, наполняя его новым содержанием. Давайте посмотрим на два ключевых образа эпохи: «Экстаз святой Терезы Авильской» Бернини (1647–1652) и «Положение во гроб» Караваджо (1602–1604).

На первый взгляд кажется, что они из разных миров. Великолепные, аристократичные, изваянные из мрамора фигуры Бернини в роскошных драпировках на фоне золотых лучей – и простецы Караваджо, босоногие крестьяне в убогих одеждах, в каком-то непонятном месте при