Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе - Лорен Грэхэм

В 1935 г. Меллер опубликовал книгу[247], в которой утверждал, что осуществление евгенических исследований должным образом возможно только в таком обществе, где отсутствуют классовые различия. Он пытался пропагандировать эту книгу в Советском Союзе, но получил решительный отпор[248]. Когда в России утвердился лысенкоизм, Меллер стал твердым антисталинистом; борьбу против лысенкоизма он делает одной из двух основных задач или целей, которые он ставил перед собой в жизни, другой являлась борьба против радиационной опасности. Однако нет никаких доказательств того, что Меллер изменил своей приверженности социализму в результате оппозиции сталинизму. Его коллега по университету штата Индиана Т.М. Соннеборн так пишет об этом в своей книге: «Его разочарование в сталинизме совершенно не изменило его убеждения в том, что социалистическая экономика была необходима, поскольку только она позволяла осуществлять эффективный и мудрый контроль за процессом эволюции человека»[249].

Первой из известных нам атак на Вавилова и возглавляемый им Всесоюзный институт растениеводства ВАСХНИЛ была публикация в 1931 г. статьи А. Коля «Прикладная ботаника или ленинское обновление земли»[250], в которой деятельность института характеризовалась как «чуждая» и «враждебная»; автор статьи критиковал институт за увлечение исследованиями в области морфологии и классификации растений в ущерб исследованиям их экономического значения. Эта критика носила достаточно серьезный характер (как это ни странно звучит), и ее уровень был типичным в то время для критики деятельности исследовательских институтов вообще, а не только тех, которые занимались теоретическими исследованиями в области биологии. Пытаясь ответить на выдвигаемые обвинения, Вавилов указывал на многие сорта растений (картофеля, ржи и пшеницы), открытые сотрудниками института во всем мире и способные со временем внести вклад в развитие советской экономики[251]. Он подчеркивал чувство глубокой ответственности сотрудников института за дело построения социализма в стране. Однако невыгодность положения теоретика, пытающегося защитить свою науку, в котором оказался Вавилов, ясно раскрывается в комментарии редакции по поводу состоявшегося обмена мнениями между Вавиловым и Колем, где отмечается, что Коль был прав, указывая на многие недостатки, присущие деятельности института, возглавляемого Вавиловым. Причиной этих недостатков, отмечалось в этом комментарии, явилось то, что «ориентация на „нужды завтрашнего дня“, о которой пишет академик Вавилов, явилась для многих сторонников „чистой науки“ удобным предлогом для игнорирования потребностей сегодняшнего дня, связанных с социалистическим преобразованием сельского хозяйства»[252].

Не будем описывать подробно всю печальную историю кампании гонений на Вавилова и классическую генетику, развернувшуюся в 30-х годах, — кампании, к которой в 1935 г. присоединился и Лысенко. Эта история очень хорошо и подробно описана в работах Дэвида Жоравского. Здесь важно отметить тот факт, что, хотя Лысенко и можно рассматривать в качестве своеобразного архитектора всего того, что было сделано его именем, все же ни один из тех, кто когда-либо стремился к утверждению какой-то определенной научной системы, не оказывался в ситуации, в которой оказался Лысенко, — ситуации, которая была бы более счастливой в личном плане и одновременно более трагичной в плане историческом. Отношения между Лысенко и его окружением были отношениями взаимного разложения. Как пишет Дарлингтон, «его скромные предложения воспринимались с таким доверием, что он оказывался на самом гребне волны дисциплинированного энтузиазма, волны таких размеров, которые могут быть обеспечены только механизмом тоталитарного государства. Весь мир был поражен его успехами. Думаю, что и сам Лысенко должен был испытывать чувство удивления от того резонанса, который имели его достижения и который мог быть сравним только с тем резонансом, который имело строительство Днепрогэса…»[253].

Сейчас трудно указать на тех представителей официальной бюрократии, кто были первыми покровителями Лысенко. Сам Лысенко с большим уважением отзывался о Я.А. Яковлеве, который в декабре 1929 г. стал народным комиссаром сельского хозяйства СССР. Профессор Жоравский называет также П.П. Постышева, М.А. Чернова и К.Я. Баумана, считая их одними из первых, кто поддержал Лысенко. Однако поскольку все трое, как отмечает Жоравский, исчезли в ходе чисток, происходивших в конце 30-х годов, то совершенно ясно, что наш агроном мог обойтись и без их поддержки[254]. Самой важной была, разумеется, поддержка, которую периодически, начиная с 1935 г., оказывал Лысенко Сталин. В феврале 1935 г. Лысенко выступил на Втором Всесоюзном съезде колхозников-ударников с речью, в которой призвал к мобилизации крестьянских масс в кампанию по проведению яровизации. Во время этой речи Лысенко извинился за отсутствие ораторских способностей, сказав о том, что он не оратор или писатель, а «яровизатор». В этом месте Сталин прокричал: «Браво, товарищ Лысенко, браво!»[255].

Трудно обнаружить причины, вызвавшие эту симпатию, в теоретических работах Сталина. Некоторые авторы утверждают, что еще с ранней молодости Сталин был приверженцем идей неоламаркизма, и в доказательство этого ссылаются на его работу «Анархизм или социализм?», опубликованную в 1906 г. При тщательном анализе убедительность такого рода ссылок несколько теряется, поскольку в этой работе только одна фраза имеет отношение к биологии[256]. Похвалы, которые время от времени Сталин высказывал в адрес Лысенко, не являлись гарантией его постоянного расположения; очень часто Сталин хвалил других выдающихся советских граждан, которые затем оказывались среди заключенных советских тюрем. Однако, вместо того чтобы наслаждаться достигнутым положением, Лысенко, как показывает дальнейшее развитие событий, постоянно борется за место поближе к Сталину; и в этой борьбе он был не одинок.

В 1935 г. устойчивый поток пролысенковской пропаганды буквально захлестывает встречи работников сельского хозяйства, газеты и журналы. К этому времени Лысенко уже располагает значительной поддержкой со стороны официальной бюрократии. А.И. Муралов сменяет Вавилова на посту президента ВАСХНИЛ, он пытается найти компромисс между классической генетикой и лысенкоизмом. В 1936 г. было устроено «социалистическое соревнование» между институтом, который возглавил Вавилов, и институтом Лысенко в Одессе. И хотя результаты этого соревнования неизвестны, о них нетрудно догадаться, особенно если вспомнить о том значении, которое в то время придавалось быстроте достижения результатов и заявлениям о выполнении и перевыполнении планов[257].

В декабре 1936 г. состоялось представительное совещание, в центре которого находился вопрос о том, что Лысенко называл «двумя направлениями в генетике». Это совещание было созвано вместо 7-го Международного конгресса по генетике, который должен был состояться в Москве в это время, но его проведение было отменено советскими властями. Отредактированная стенограмма этого совещания, впоследствии изъятая по решению Советского правительства из обращения, является одним из самых интересных исторических источников для изучения «дела Лысенко». Этот документ, имеющий вполне подходящее название — «Спорные вопросы генетики и селекции…», представляет собой (несмотря на то обстоятельство, что он был отредактирован) образец пролысенковской пропаганды[258]. Взгляды, представленные в докладах и выступлениях на этой конференции, носили настолько разнообразный характер, что с трудом поддаются точной классификации. Я, однако, возьму на себя смелость предложить следующую классификацию, имея в виду только высказанные на ней мнения: из 46 выступлений, сделанных в ходе совещания, 17 носили антилысенковский характер, 19 — пролысенковский и 10 выступлений носили неопределенный в этом отношении характер (что, разумеется, могло и не отражать собственного мнения выступавших); подобная классификация (при всей ее условности) позволяет, думается, составить представление о расстановке сил между сторонниками и противниками Лысенко на этом совещании. Список выступавших на ней включает в себя многих людей, участвовавших в длительной борьбе, развернувшейся в связи с деятельностью Лысенко, — Вавилова, Лысенко, Дубинина, Ольшанского и Презента. Многие из высказанных мнений носили очень острый характер. К теоретическим аспектам состоявшейся дискуссии мы еще вернемся в следующем параграфе этой главы, а пока ограничимся лишь несколькими замечаниями по ее поводу.

Одним из самых откровенных и прямых было выступление А.С. Серебровского, сказавшего о том, что, хотя он и согласен с необходимостью развивать научные исследования на новой, социалистической основе, все же он испытывает чувство ужаса при мысли о том, какие уродливые формы принимает подчас кампания за осуществление этой идеи. Под лозунгами «За подлинную советскую генетику», «Против буржуазной генетики», «Против искажений Дарвина» и т. п., которые преподносятся как революционные, говорил Серебровский, ведется неистовая борьба против одного из величайших достижений XX в., мы сталкиваемся, по существу, с попытками отбросить нашу науку назад на полстолетия[259].