Лихо. Медь и мёд - Яна Лехчина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какой ужас, – ахнула Ольжана. – Как можно отрезать кусок души?
Бриан пожал плечами.
– Мои б’ратья хотели узнать это и избавить от скве’рны не’разумных. Но не узнали.
И слава Тайным Людям.
На небо взошла луна – через витражи бил мягкий серебряный свет; на каменном полу светились ажурные узоры. Ольжана облокотилась о колено, подпёрла щёку ладонью.
Амори поднялся, направился к выходу.
– Чего это, – фыркнула Ольжана тихо, – он уже наговорился?
– Ему с ут’ра ’разби’рать дела о ку’рах. – Бриан закатил глаза, неохотно сел ровнее. – Надо выспаться. Лаза’р сказал, что вы уезжаете завт’ра ут’ром, не хотите остаться подольше?..
– Нет, – отрезала Ольжана. – Это совершенно невозможно.
Амори остановился рядом с ними, оглядел их обоих.
– О чём беседуете?
– О колдунах, – ответил Бриан.
– Не удивлён. – Глаза Амори встретились с глазами Ольжаны. – Боишься колдунов?
Сейчас он не казался ей угрожающим – может, потому что Ольжана понимала, что скоро они разойдутся и больше никогда не увидятся. Лале прихромал к ним, между делом похлопал скамью по спинке.
– Очень боюсь. – Ольжана смотрела на Амори. – Когда я была подростком, в моей семье произошла страшная история. Один колдун похитил моего брата. С тех пор я лучше, чем кто-либо, понимаю, почему колдуны так противны Дланям. – Она заправила под платок выбившийся локон. – Чувствуешь себя таким… уязвимым. Понимаешь, что есть сила во сто крат могущественнее тебя. Она в любой момент может уничтожить то, что ты любишь, и ты ничего с этим не сделаешь.
Амори коротко кивнул.
– Похвально, что понимаешь.
Ольжана глянула на Лале. Здорово сказала, а?.. И даже не соврала.
С Амори они распрощались у церкви, а Бриан вызвался проводить их до постоялого двора. Возвращались тихими улочками: где-то фонари освещали мостовую, а где-то было темно и узко, но, на удивление, Ольжана не переживала. Словно всё страшное осталось позади, а чудовище… ну, что чудовище? Сегодня Ольжана ночует за городскими стенами и вскоре снова окажется за порогом.
Ночь была по-весеннему тёплой. Балконы оплетали цветы – лиловые и красные; они пахли так сладко, что Ольжана не могла надышаться. В переулке несколько юношей, смеясь, пели под окнами.
– О, – протянул Бриан одобрительно. – Вот как нужно п’роводить вече’ра.
Ольжана хохотнула, посмотрела на него в полутьме – эту улочку освещало только звёздное небо.
– Гляжу я на вас и думаю…
– Это п’риятно.
– …как же вас занесло в монахи?
– А. – Бриан махнул рукой. У него был широкий шаг, и ему то и дело приходилось замедляться, чтобы Лале от него не отставал. – Скучная исто’рия. Мой отец – доб’ропо’рядочный го’рожанин, а я у него – седьмой сын, и податься мне было некуда. Ни земель, ни наследства. Монахом быть лучше, чем п’ростым ’рабочим, – а отцу ’радостно, что его сын с детства служит Дланям.
Они с Брианом поговорили ещё немного – Лале по большей части молчал и вежливо улыбался. На постоялом дворе Ольжана засобиралась к себе в комнату – надо дать башильерам побеседовать наедине; пусть Лале хоть до утра болтает, главное, чтобы завтра у него были силы править кибиткой.
– До свидания, – сказала она Бриану. – Приятно было познакомиться.
– И мне, сеньо’ра! – Его глаза лучились. – ‘Рад, что вы с ним. – Легонько пихнул Лале плечом.
Тот вздохнул.
– Доброй ночи. – Ольжана махнула рукой.
Заперев дверь комнаты, она скинула обувь и, не раздеваясь, распласталась на застеленной кровати.
«Всё хорошо, – говорила она себе. – Однажды всё будет хорошо».
И она больше никого не будет бояться.
Глава VII. Госпожа Кажимера
Пёрышко плавно опустилось на траву, прыснуло золотыми искрами – и исчезло.
– Ну? – Чарна стояла у берёзы, скрестив руки. – Что дальше?
Юрген выпрямился. Шагнул, раздвинул тяжёлые ветви – и увидел терем, разбитый вниз по склону, на лесной поляне.
– Вот. – Он повёл подбородком. – Пришли.
Терем госпожи Кажимеры – двухъярусный, обнесённый невысоким забором – был меньше дома Йовара, но Юрген помнил: главные хоромы Звенящего двора – не здесь, а в Стоегосте. Терем напоминал хорошенький пряничный домик – с изразцами, узорными ставнями и вихрами древесного кружева на крыше. В его цветах – коричневом, жёлтом, медовом – играли крапинки солнечного света.
Вместо конька на крыше сидела фигурно вырезанная птицедева. Юрген разглядел её расправленные крылья, согнутые перистые ножки и венец на девичьей голове – неудивительно, что загородный особняк госпожи Кажимеры называли Птичьим теремом.
– Не нравится мне всё это, – сказала Чарна, выглядывая из-за его спины.
Юрген удивился бы, если бы Чарне понравилось. Он поправил лямку наплечного мешка и предложил миролюбиво:
– Ты можешь остаться тут. Тебе незачем идти со мной, я справлюсь.
Чарна скривилась.
– Нет уж.
Они стали спускаться по холму. Чарна на ходу открепила от пояса мешочек, который дал Йовар, и принялась растирать между пальцами комок чернолесской земли.
– Зачем ты это делаешь? – удивился Юрген. – Нам нельзя тут колдовать.
– Слушай, Юрген. – Её глаза сверкнули. – Я тебя, конечно, уважаю, но не согласна с тем, что ты делаешь. Всякое может случиться. И я хочу быть готова.
Юрген остановился.
– Та-ак, – протянул он с пониманием. – Мы не будем тут колдовать. Что бы ни случилось.
Чарна насупилась и резко развернулась к нему.
– С чего бы? – возмутилась она. – Если потребуется, мы будем защищаться.
Юрген тяжело вздохнул. «Не злись на неё, – сказал он сам себе. – И так в последние дни слишком сердитый». Хорошо, если бы они поговорили прежде, чем вышли на открытое пространство. Так было бы спокойнее, но Юрген решил не возвращаться. Чего время тянуть? Да и со склона открывался хороший вид на Птичий терем. Юрген подбрёл к ближайшему поваленному дереву, сбросил с себя мешок.
– Нам нужно поговорить. – Он похлопал по коре. – Присаживайся.
Чарна глянула неодобрительно.
– Не хочу.
– Как знаешь. – Юрген устроился на дереве сам. – Чарна, почему мы идём к Кажимере?
Чарна пнула веточку.
– Потому что ты так сказал.
– Нет, – ответил Юрген спокойно. – Потому что наш двор находится
