Каким был для меня XX век. Российский посол в отставке вспоминает и размышляет - Владимир Михайлович Семёнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что ж, жизнь берет свое. Но радостно видеть, что несколько местных рабочих суетятся у подвалов, исследуют фундамент, ставят леса. В 72-м году стараниями посланника Ивана Ивановича Ипполитова был развернут капитальный ремонт дачи, длившийся более двух лет. Я унаследовал от Ивана Ивановича как его пост, так и связанные с ним заботы, в том числе и хозяйственные.
К 1975 году замок обновился. Были не только отремонтированы, но и отреставрированы парадные залы первого этажа с их лепными потолками, приведены в порядок комнаты на других этажах, где обычно размещались сотрудники посольства, семьями выезжавшие на дачу на уикенд. Двухэтажное крыло замка оборудовано под летний детский лагерь, в котором собиралось более сотни школьников со всей «советской колонии» Лондона. Дача вновь зажила активной жизнью, которая, впрочем, замирала в зимние месяцы. Именно в это время у меня состоялся необычный разговор с «моим» послом Николаем Митрофановичем Луньковым, который, как я мог заметить, во многом полагался на меня.
Посол очень нахваливал свои прогулки по уикендам в парке «Виржиния уотерс», примыкающем к Виндзорскому замку, загородной резиденции королевы. Это действительно великолепный парк, и ехать послу до него всего полчаса, да еще, как любил он говорить, можно встретить саму королеву Елизавету II, верхом на лошади, либо кого-то из членов королёвской семьи. Прогуливаются там и другие знатные особы.
После этого предисловия Николай Митрофанович сказал, что было бы идеально иметь загородный дом или дачу вблизи «Виржиния уотерс», что отвечало бы и задачам развития контактов высокого уровня, которым посол придавал особое значение.
Зная, каких денег это может стоить и что этих денег нам никто не даст, я сразу понял, к чему клонит посол.
Он рассуждал примерно так. «Сикокс хис» находится далеко, «наш замок» несуразен, в нем пустуют парадные залы и вообще там по-настоящему не отдохнешь, особенно когда два летних месяца «гудит» пионерлагерь. Я уже не помню точные слова, но смысл был ясен: хорошо бы поменять нашу дачу на что-нибудь около «Виржиния уотерс».
Вначале я не хотел принимать этот разговор всерьез и надеялся, что настроение посла изменится и все забудется. К тому времени я уже научился не брать все с налету. Однако вскоре разговор повторился, причем в более категоричной форме. Я попросил время на изучение нового района, как и самого рынка недвижимости, возможных агентов, и одновременно высказал сомнения в целесообразности такого обмена. Попытался выдвинуть аргумент, что Москва не даст на то согласия, вся наша колония возмутится, но посол ответил, что эти проблемы он берет на себя. Звучало убедительно, поскольку я знал «пробивные» возможности Николая Митрофановича.
Я посоветовался со знакомыми англичанами в парламенте и в деловых кругах, узнал ценовую обстановку, спрос и предложение в приглянувшемся послу районе и в округе нашей дачи, а затем вышел на вполне солидного бизнесмена Эдварда Байцера, который проявил интерес к нашей даче. Купить, как известно, легче, чем продать, и нам предстояло вначале продать, поскольку обмен в данном случае был совсем нереален.
Эдвард или Эдик (мы как-то быстро перешли с ним на короткую ногу) оказался колоритной личностью. Сын норвежского дипломата, работавшего в Лондоне и оставшегося в нем после оккупации Норвегии гитлеровцами, Эдик учился в английской школе и колледже, женился на англичанке, унаследовал от отца какой-то торговый бизнес и сам его раскрутил до того, что мог называть себя «скромным миллионером». В подтверждение он продемонстрировал мне свой дом на Темзе в полукилометре от королевских дворцов Хамптон-корт, пригласил в свою вполне приличную контору. Там за рюмкой коньяка признался, что не в ладах с женой, хочет оставить дом ей и сыну, а затем начать новую жизнь.
Смотреть дачу мы поехали с ним и его семнадцатилетним сыном, пытавшимся освоить мастерство фотографа, в новеньком «ягуаре», которым Эдик очень гордился. Все осмотрели, сфотографировали, устроили импровизированный пикник с русской водкой. Имение Эдику понравилось.
Время провели хорошо. Эдик рассказывал, как потерял около миллиона фунтов стерлингов на «фантастическом проекте» в Австралии по созданию автомобиля на воде: портативный аппарат расщепляет воду на кислород и водород, которые и служат топливом. Вдруг спросил меня: «Владимир, а у тебя есть заначка от жены?» Вначале я даже не понял его, но затем сообразил и показал в карманчике бумажника две купюры по 20 фунтов. Сказав «Фу», он достал из заднего кармана брюк потертый бумажник, отклеил угол подкладки, извлек оттуда истрепанную купюру в 1000 американских долларов и, видя мое удивление, воскликнул: «Вот с этой заначкой можно жить!» Признаюсь, я более никогда не видел подобной банкноты...
В последующие недели мой новый знакомый вел себя неопределенно. Речь шла о собственности в несколько миллионов фунтов — сделки такого порядка нечасты. Поступали и другие предложения, также неопределенные. Я Эдика не торопил, и сам не спешил, поскольку твердо для себя решил, что о продаже нашей великолепной дачи не должно быть и речи. Не знаю, был ли я при этом хорошим или плохим дипломатом...
Благодарю судьбу, что со временем этот вопрос сам собой сошел с повестки дня. В подвале дачи мы организовали прекрасную сауну, которую посол полюбил и стал часто туда наведываться.
А мне после эпопеи с продажей дачи предстояли новые хлопоты на ней. Как и в прошлые годы, смотрителем дачи отряжали одного из командированных в посольство рабочих, для которого она становилась вроде места «ссылки». Тем более без знания языка, без навыков садоводства и часто без любви к сельской местности. Но завхоз был толковый и расторопный человек, и часто мы вдвоем бродили по комнатам замка и по угодьям, размышляя, как сохранить максимальный порядок при более чем минимальных средствах, которые Москва выделяла на содержание дачи.
Одно лето в Англии было исключительно сухим, и даже местами горели леса. А в наших лесных угодьях было более полусотни засохших вековых деревьев, которые могли воспламениться, как спичка, при любой случайности. Больших сил стоило выбить из Центра, насколько я помню, 2,6 тысячи фунтов стерлингов, чтобы заплатить местному фермеру за снос и вывоз сухостоя (50 фунтов за дерево).
Привожу эти суммы для того, чтобы показать, насколько они были весомы в тощем бюджете посольства, который скрупулезно контролировался Валютнофинансовым управлением МИДа и курировавшим тогда финансы заместителем министра иностранных
