Первая и последняя свобода - Джидду Кришнамурти

Следующая проблема — как остановить пересуды? Это следующий вопрос, не так ли? Когда вы осознаёте, что вы сплетничаете — как вам остановить это? Если это становится привычкой, уродливой вещью, продолжающейся день за днём — как вам остановить это? Возникает ли этот вопрос? Когда вы знаете, что вы сплетничаете, когда вы осознаёте, что вы сплетничаете, осознаёте всё, с этим связанное — говорите ли вы тогда себе: «Как мне остановить это?»? Не прекращается ли оно само по себе в момент, когда вы осознаёте, что вы сплетничаете? Это «как» не возникает вообще. Это «как» возникает, только когда вы не осознаёте; и болтовня указывает на отсутствие осознавания. Поэкспериментируйте с этим для себя в следующий раз, когда будете сплетничать, и увидите как быстро, как моментально вы перестаёте сплетничать, когда вы осознаёте, что вы болтаете о чём-то, осознаёте, что язык ваш действует помимо вас. Чтобы остановить это, не требуется действия воли. Всё, что необходимо — это осознавать, сознавать то, что вы говорите и видеть содержание этого. Вам не нужно осуждать или оправдывать пересуды. Осознавайте их, и вы увидите, как быстро вы остановите болтовню; потому что это раскрывает человеку его собственный образ действия, его поведение, шаблон мышления; в этом раскрытии человек открывает самого себя, что гораздо важнее, чем болтовня о других, о том, что они делают, что они думают, как они ведут себя.

Большинство из нас, кто ежедневно читает газеты, переполнены сплетнями, глобальными сплетнями. Всё это бегство от самих себя, от нашей собственной убогости, от нашей собственной уродливости. Мы думаем, что посредством посредственного интереса к мировым событиям мы становимся всё более и более знающими, мудрыми, более способными что-то делать с нашими собственными жизнями. Всё это, несомненно, пути бегства от самих себя, не так ли? Внутренне мы так пусты, мелки; мы так боимся самих себя. Внутренне мы так бедны, что болтовня сплетен действует как форма обогащающего развлечения, бегство от самих себя. Мы пытаемся заполнить эту пустоту в нас знаниями, ритуалами, сплетнями, собраниями, митингами — бесчисленными путями бегства, так что наиважнейшим становится бегство, а не понимание того, что есть. Понимание того, что есть, требует внимания; чтобы знать, что ты мелок, пуст, что ты болен, необходимо огромное внимание, а не бегство — но большинству из нас нравятся эти бегства, ведь они намного приятнее, намного привлекательнее. К тому же, когда мы знаем себя такими, какие мы есть, очень трудно иметь с собой дело. Это одна из проблем, с которой мы сталкиваемся. Мы не знаем, что делать. Когда я знаю, что я мелок, что я пуст, что я страдаю, что мне больно — я не знаю, что делать, как мне справиться с этим. Потому-то человек и обращается к бегству всякого рода.

Вопрос — что делать? Несомненно, вполне очевидно — убегать нельзя; это верх нелепости и ребячества. Но когда вы лицом к лицу с собой, какой вы есть — что вы делаете? Прежде всего возможно ли не отвергать и не оправдывать это, но лишь оставаться с тем, какой вы есть? — что крайне трудно, ведь ум выискивает объяснения, осуждения, отождествления. Если он не делает ничего из этого, а остаётся с этим, тогда это будет приятием чего-то. Если я принимаю, что я темнокожий — с этим покончено; но если я вознамерился стать более светлым, возникает проблема. Принять то, что есть, чрезвычайно трудно; это можно сделать тогда, когда нет никакого бегства, а осуждения или оправдания — форма бегства. Поэтому, когда человек понимает весь процесс того, почему он сплетничает, и когда он осознаёт абсурдность этого, жестокость и всё, что включено в это, тогда он остаётся с тем, что он есть; а мы подходим к этому всегда, чтобы либо разрушить это, либо изменить это во что-то ещё. Если мы не делаем ничего из этого, а подходим к этому с намерением понять его, быть с ним полностью, тогда мы обнаружим, что это больше не является чем-то, что устрашает нас. Тогда есть возможность преобразования того, что есть.

15. О критике

ВОПРОС: Какое место во взаимоотношениях занимает критика? В чём разница между деструктивной и конструктивной критикой?

КРИШНАМУРТИ: Прежде всего — почему мы критикуем. Для того, чтобы понять? Или это просто процесс придирчивости, ворчливости? Если я критикую вас — понимаю ли я вас? Приходит ли понимание путём осуждения? Если я хочу осознавать, если я хочу понимать не поверхностно, а глубоко всё значение моих взаимоотношений с вами, — начну ли я критиковать вас? Или же я осознаю эти взаимоотношения между вами и мной, молчаливо наблюдая их — не проецируя мнений, критик, суждений, отождествлений или обвинений, а молчаливо наблюдая что происходит? И если я не критикую — что происходит? Человек склонен сползти в спячку, не так ли? Это не значит, что, когда мы придираемся, ворчим, мы не впадаем в спячку. Возможно, это становится привычкой, и мы отправляем себя в спячку через привычку. Более глубокое, более обширное понимание взаимоотношений — существует только благодаря критике? Не в том дело, будет ли критика конструктивной или деструктивной, — суть не в этом. Поэтому вопрос таков: «Какое необходимо состояние ума и сердца, чтобы понимать взаимоотношения?» Что представляет собой процесс понимания? Как мы понимаем что-либо? Как вам понять своего ребёнка, если вы заинтересованы в своём ребёнке? Вы наблюдаете — не так ли? Вы следите за его игрой, вы изучаете его в его различных настроениях; вы не проецируете на него своего мнения. Вы не говорите, что он должен быть этим или тем. Вы бдительно наблюдаете — не так ли? — активно осознаёте. Тогда, возможно, вы начнёте понимать ребёнка. Если вы постоянно критикуете, постоянно навязываете свою собственную личность, свою идиосинкразию, свои мнения, устанавливая, каким он должен или не должен быть, и всё тому подобное, вы, несомненно, создаёте барьер в этих взаимоотношениях. К несчастью, большинство из нас критикует с тем, чтобы оказать формирующее влияние, с тем, чтобы вмешаться, воздействовать, повлиять; это доставляет нам определённое удовольствие, определённое удовлетворение — придавать форму чему-либо: взаимоотношениям с мужем, с ребёнком или ещё с кем-то. Вы чувствуете при этом ощущение власти, вы босс, хозяин положения, и в этом громадное удовлетворение. Конечно, никакого понимания взаимоотношений в таком процессе нет. Здесь просто воздействие, желание привести кого-то в соответствие с определённым шаблоном идиосинкразии, вашего желания, вашей прихоти. Всё это препятствие — не так ли? — пониманию взаимоотношений.

Существует также самокритика. Быть критичным к себе, критиковать, осуждать или оправдывать себя — приносит ли это понимание самого себя? Когда я начинаю критиковать себя — не ограничиваю ли я процесс понимания, исследования? Разве самоанализ, некая форма самокритики, раскрывает «са́мо», наше «я»? Что делает возможным раскрытие «са́мо»? Постоянно анализировать себя, постоянно быть исполненным страха, критичным, несомненно, не способствует раскрытию себя. Что приносит раскрытие «са́мо», такое, что вы начинаете понимать его — так это постоянное осознавание его без всякого принуждения, без всякого отождествления. Должна быть определённая спонтанность; вы не можете постоянно анализировать себя, дисциплинировать себя, формировать себя. Эта спонтанность существенна для понимания. Если я просто ограничиваю, контролирую, осуждаю, то этим я вношу остановку в движение мысли и чувства, не так ли? Лишь при движении мысли и чувства я раскрываю что-то — а не тогда, когда просто контролирую. Когда открываешь, важно выяснить, как действовать с этим. Если я действую в соответствии с идеей, согласно стандарту, сообразуясь с идеалом, я тем самым втискиваю, вдавливаю «са́мо» в определённый шаблон. В этом нет понимания, нет возвышения, преображения. Если я могу наблюдать «са́мо» без всякого принуждения, без всякого отождествления, тогда есть возможность выйти за его пределы. Вот потому-то весь этот процесс приближения себя к идеалу совершенно неправилен, ложен. Идеалы — это боги кустарного, домашнего изготовления, и приспособление к образу, который спроецирован нашим «са́мо», нашим собственным «я», несомненно, не способствует раскрытию, не приведёт к освобождению.

Так что понимание может быть только тогда, когда ум молчаливо осознаёт, наблюдая — что очень трудно, потому что нам нравится быть активными, быть неспокойными, неугомонными, критичными, осуждая, оправдывая. Такова структура нашего существа; и, через завесу идей, предрассудков, точек зрения, переживаний, памяти — мы пытаемся понимать. Возможно ли быть свободным от всех этих завес, экранов и благодаря этому понимать непосредственно, прямо? Несомненно, так мы и поступаем, когда проблема очень интенсивна; мы не прибегаем ко всем этим способам, мы подходим прямо, непосредственно. Понимание взаимоотношений приходит только тогда, когда этот процесс самокритики понят и ум тих, спокоен. Если вы слушаете меня и стараетесь следить — не прилагая слишком больших усилий — за тем, что я хочу передать, тогда есть возможность взаимного понимания между нами. Но если вы всё время критикуете, противопоставляя свои мнения, то, что вы усвоили из книг, или кто-то ещё вам что-то сказал и так далее и тому подобное, тогда вы и я не имеем взаимоотношений, потому что между нами существует эта завеса, экран. Если мы оба стараемся выяснить суть проблемы, корень проблемы, лежащий в самой же проблеме, если мы оба страстно желаем дойти до самой её глубины, выяснить истину её, раскрыть, что она такое, — тогда отношения у нас есть. Тогда ваш ум одновременно и бдителен и пассивен, наблюдая, чтобы увидеть, что истинно в этом. Поэтому ваш ум должен быть чрезвычайно подвижным, не прикреплённым к какой-либо идее или идеалу, к какому-либо суждению, к какому-либо мнению, укрепившемуся и затвердевшему в вас как результат ваших частных опытов, переживаний. Понимание приходит, несомненно, тогда, когда имеет место быстрая гибкость пассивно осознающего ума. Тогда он способен воспринимать, тогда он чувствителен. Ум не чувствителен, когда он загружен идеями, предрассудками, мнениями, будь они за или против.