Тайнопись искусства (Сборник статей) - Делия Гусман

После смерти Браманте волею судеб он становится главным архитектором Рима. Ответственность эта огромна, почетна и высока, но далека от живописи. Он принимает участие в строительстве собора Святого Петра, прокладывает городские улицы, курирует римские древности…

Что это, судьба создает препоны художнику Рафаэлю, благоволя Рафаэлю-архитектору, Рафаэлю-придворному?! Нет, она пошлет ему шанс. Монахов из монастыря Пьяченцы. Они закажут Рафаэлю Мадонну с младенцем. И свершится чудо. Впервые в жизни он натягивает на подрамник огромный холст, собственноручно, без единого прикосновения учеников пишет свой новый, возможно, самый главный шедевр. Расчет мастера неотразим. Он ведет нас к Мадонне. И вот мы у нее в плену. На всю жизнь. Однажды увидев, забыть ее мы уже не можем.

«Сикстинская Мадонна». В ней весь накал, вся мудрость и красота Высокого Ренессанса. В ней — вся судьба Рафаэля. Родной Урбино, полустертые чарующие черты матери, образы сотен милых и добрых женщин, любивших своих младенцев. Он не был один в своей мастерской. Рядом с ним, вместе с ним, в нем самом жило его время. Пора жестокая, сумрачная, напитанная до краев войнами, скорбью, маскарадами, убийствами и разгулом злодейских страстей… Но он должен, наперекор уродству и мраку, донести людям свет и любовь.

Торжество добра утверждает он своей кистью. На грядущие времена. Добро и Мадонна Рафаэля — разве им страшно время?

В дни дрезденского восстания в XIX веке русский революционер Михаил Бакунин мечтал поставить «Сикстину» на крепостных стенах, чтобы остановить наступавших врагов. «Вся картина была — мгновение, но мгновение, к которому вся жизнь человеческая есть одно приготовление», — вспоминал о ней Гоголь. «Посмотрите, она все преображает вокруг себя! …я чувствовал себя лучшим всякий раз, когда возвращался от нее домой!» — восклицал Кюхельбекер. А Огарев писал Грановскому в 1841 году: «В Дрездене Мадонна удивительная. Я только тут понял живопись… Это мой идеал».

Пророк Исайя. Рим, Сан-Агостиньо. Фреска. 1511–1512

Многие исследователи творчества Рафаэля столетия спустя полагали, что в образе Сикстинской Мадонны Рафаэль запечатлел последнюю любовь своей жизни — темноглазую дочку булочника, Форнарину. Многих удивляло это неожиданное чувство изысканного художника к простолюдинке. Влюбившись в Форнарину, говорят, он и часа не мог провести без нее, и потому она всегда была рядом. В то время он работал над фресками на вилле Фарнезина для Агостино Киджи, богатейшего банкира эпохи Возрождения. Киджи, узнав, что художник водит за собой все время какую-то «модель», возмутился и запретил Рафаэлю приводить чужих во дворец. Мастер перестал есть, спать, а главное работать. Тогда Агостино махнул рукой и сказал: «Да приводи кого угодно, только пиши, Бога ради!» И Форнарина до последних дней оставалась рядом с Рафаэлем. Он умер в тот же день, что и пришел на этот свет, 37 лет спустя. У его изголовья стояла неоконченная картина «Преображение». Весь Рим пришел прощаться со своим любимцем. То был лишь миг истории.

Рафаэль окончил земную жизнь. И начал новую. В Вечности. На саркофаге живописца в Пантеоне его друг и покровитель кардинал Бембо оставил такие слова: «Здесь покоится Рафаэль, при жизни которого мать всего сущего — Природа — боялась быть побежденной, а после его смерти ей казалось, что и она умирает вместе с ним».

Тайнопись Босха

(Лев Дьяков)

Творчество старого нидерландского мастера Иеронима Босха (1450–1516) близко нашему времени. Глобальные проблемы современности, страх за судьбы человечества, горькая сатира на мир, страстное обличение пороков, постоянная, незатихающая борьба сил света и тьмы и надежда на спасение — эти идеи, зашифрованные в сложных образах, пронизывают все его картины.

К Босху часто обращаются крупнейшие мастера современного искусства. Так, в фильме венгерского режиссера Золтана Фарби «Пятая печать» постоянно «всплывают» образы некоторых его картин, создавая потрясающий эффект вневременного, усиливая глубоко религиозный, притчевый подтекст замечательного фильма.

Герой рассказа «Недермюнстерская мадонна», принадлежащего перу крупнейшего нидерландского писателя XX века Хюберта Лампо, наблюдает фантасмагорическую картину празднования начала поста в небольшом современном городке: «Участники карнавала вырядились в самые фантастические костюмы. На площади кишмя кишели шуты, ландскнехты, существа в костюмах в виде яйца на причудливых тоненьких ножках или в виде растения с цветком чертополоха вместо головы, чешуйчатые водяные чудища с ухмыляющимися рыбьими головами, бородавчатые пучеглазые жабы и другие фантастические создания… На тех, чьи лица не скрывал карнавальный костюм, были устрашающие маски, которым неверный свет факелов придавал демоническую жизненность… Во мне эта сцена пробудила эхо чего-то, что до сегодняшнего вечера жило во мне тайной жизнью, и мне чудилось, что меня от нее отделяет не расстояние, а время и забвение».

Не покидает ощущение, что мы, читая этот отрывок, рассматриваем полотна Босха, настолько точно передана в нем их атмосфера.

Имя мастера поныне овеяно легендами. Например, в своей монографии, посвященной творчеству Босха, один известный немецкий исследователь описывает поистине загадочный случай. Сразу же после окончания Второй мировой войны, в ноябре 1945 года, он побывал в небольшом городке Оиршот, где находилась тогда мастерская-музей великого нидерландского мастера. Искусствовед увидел там одну неоконченную картину Босха. И каждый день, приходя утром в мастерскую, обнаруживал вновь написанные фрагменты, которых накануне не было. Причем по своему качеству они ничем не отличались от первоначальной живописи.

А совсем недавно вышла книга Петера Демпфа «Тайна Иеронима Босха», переведенная с немецкого. Написанная в жанре исторического детектива, поражающая тонкой передачей атмосферы эпохи нидерландского позднего средневековья, ее быта, мельчайших подробностей, ярких и сочных, книга, несомненно, займет достойное место в обширной литературе о Босхе. Вот только образ самого мастера получился у Демпфа расплывчатым и зыбким…

И это не случайно. Босх остался таинственной, неуловимой личностью, ему удалось, несмотря на огромную известность, остаться в тени истории.

Сад земных наслаждений

Поклонение волхвов

Фокусник

Сведения о его жизни крайне скудны. Настоящее имя художника — Иеронимус ван Акен: его предки были из немецкого Аахена. Босх, что по-голландски означает «лес», — это псевдоним. Лес в то время был символом всего таинственного, загадочного, бесчисленных богатств, сокрытых в его темной чаще. По аналогии сразу же вспоминается имя Брегел, то есть «кустарник». Так звали другого великого мастера, последователя Босха, — Питера Брейгеля Старшего.

Рисунок «Слушающий лес и смотрящие поля» (Берлин, Гравюрный кабинет) — аллегорическое «провозглашение» творческой программы Босха. Лес — намек на его имя, а надпись вверху гласит: «Несчастен тот, кто повторяет открытия других, а сам не может придумать ничего нового». И одновременно рисунок — это иллюстрация к старой нидерландской поговорке: «Поля имеют глаза, а лес — уши, и я услышу, если буду молчать и слушать». Не намекает ли художник на медитацию, к которой часто прибегал?

Отец Босха Антонис ван Акен был живописец, так же как два дяди и дед Ян ван Акен, в 1444 году создавший для городского собора фреску «Несение Креста».

Из документов архива Братства Богородицы, в котором состоял Босх, известно, что в 1478 году он женился на 25-летней Алейд ван Меервенн, богатой аристократке, и в небольшом поместье Оиршот близ Хертогенбоса, принадлежавшем ей, получил возможность работать над своими картинами, не будучи связан с заказами.

Городок Хертогенбос в XV веке был одним из важных культурных центров Брабанта. Еще в 70-е годы XIV века в доме городского священника Герта Грота, ученика знаменитого мистика Яна ван Рейсбрука, была создана новая религиозная община «Братство общей жизни». Братство исповедовало «новое благочестие» — не внешнюю формальную религиозность, а внутреннее благочестие, обретаемое на пути духовного паломничества. Одной из главных сфер деятельности «Братства общей жизни» было воспитание детей, и школа в Хертогенбосе находилась под их строгим контролем. В этой школе провел три года юный Эразм Роттердамский, будущий великий гуманист. И не исключено, что в ней учился Иероним Босх.

Как передать атмосферу, в которой жил и творил мастер? Что сохранилось от нее в городе? Прежде всего, городской собор Святого Иоанна, с которым была связана жизнь нескольких поколений ван Акенов. Собор с растрескавшимися от времени стенами утопает в темной зелени старых дубов и лип, окруживших его со всех сторон. Он сам — причудливое, странное, как будто одушевленное существо, живущее своей, таинственной жизнью и благотворно влияющее на уже не одно поколение горожан. Его фантастический силуэт виден на многих картинах Босха.