«Сапер ошибается один раз». Войска переднего края - Артем Драбкин

— Я лично немцев ненавидел. Но человек уже сдался, что его дергать? Однако всякое бывало: и наши солдаты в плен сдавались, а их расстреливали, и мы самых ярых врагов, бывало, уничтожали.

— Наших убитых как хоронили?

— Я сам никогда не хоронил, была специальная похоронная рота, она из гимнастерок вытаскивала документы, разбирала, кто таков. В основном хоронили в братской могиле по 15–20 человек, а то и больше.

— Женщины были в части?

— Да, была санинструктор. Относились к ней как к женщине, но служебные романы у женщин на войне были только с офицерами, а с солдатами какой там роман? А как санинструктор она была очень внимательная, ранения перевязывала и все прочее.

— Были ли лично вы все время убеждены в неминуемом поражении немцев и в нашей победе?

— Да, я был убежден, что мы победим. Да в то время это уже и видно было, что, где бы мы ни наступали, везде успех был наш. Они сопротивление оказывали, но это было уже не то, что происходило на фронте в 1941–1943 годах.

— Получали ли вы какие-нибудь деньги на руки?

— Какие там деньги, кому они нужны на передовой? Ни на руки не выдавали, ни сберкнижки никакой не было. Вот после войны сразу платить начали.

— Приходилось ли воевать против власовцев?

— Было дело, и в плен брали. Ну что сказать, это тоже люди. Во власовцах тоже разные были люди, некоторые по принуждению пошли, не желали. Вообще большинство не желало. Но мы с ними говорили все равно строго: «Ты же враг нам, ты в своего товарища стрелял. Может, он твой брат, а то и отец!» Расстрелов не было, но одежду мы снимали с них, они же в немецкой форме, обувь меняли часто. А так их отправляли в тыл.

— С особистами не сталкивались?

— Сталкивался, но уже после войны, когда стояли в Калинине. Там нас разместили для постоянной дислокации. И вот в час ночи вызывает меня капитан-особист, говорит:

— Садитесь, закуривайте.

— К сожалению, не курю.

Он побеседовал со мной:

— Были ли в полиции?

— Когда и кто меня в полицию возьмет, если мне было 15 лет? Какой я вояка? Кроме того, я с немцами не дружил.

Для меня на этом разговоре все и закончилось, но из нашей роты двух бойцов 1926 года рождения забрали, они, оказывается, были на самом деле 1922 или 1923 года и служили полицаями. Видимо, перед тем, как вызывать к себе, он связывался с местами, откуда мы были призваны. Меня только один раз вызвали, больше я с капитаном не сталкивался.

— Что вы всегда носили с собой, а от чего старались избавиться?

— Обязательно была лопата всегда с собой и котелок, а то кушать откуда? И противогаз я не бросал, ведь у немцев были химические снаряды, хотя некоторые выбрасывали. Сумка висит, а противогаза нет, так большинство делало.

— Насколько эффективен был немецкий пулеметный огонь?

— Это был самый губительный для нас огонь.

— Какое наше стрелковое оружие вам нравилось или не нравилось?

— Винтовка мне не нравилась, слишком большая, с ней в окопе трудно разворачиваться, она была по длине выше меня. А вот автомат ППШ хороший, и карабин мне нравился, коротенький, с ним удобно развернуться.

— Трудно было окопы копать?

— Смотря какая земля. Бывало, что за целый день только голову да самого себя укроешь. Грунт твердый, щебенка. Ведь когда в оборону становились, там месяцами рыли, прежде чем в полный рост траншеи появлялись. Рыли в первую очередь индивидуальные ячейки, ведь задержка всего час-полтора, потом снова все поднимаются в наступление. А вот когда на сутки или трое, тогда роешь уже окопы в полный рост, если еще дольше стоишь, то уже вырываешь ходы сообщения и соединяешь окопы, получается траншея.

— Самое опасное немецкое оружие?

— Шестиствольный миномет, страшная вещь. Он при стрельбе, как ишак, завывает. Один раз в Восточной Пруссии попали мы под обстрел из такой шестистволки. Старовойтов как только услышал звук, сразу успел перескочить на противоположную сторону дорожной насыпи, я остался прямо на дороге, и меня волной накрыло, сильно контузило, а те, кто остался на той стороне насыпи, 6 человек, погибли.

— Как организовывалось передвижение на марше?

— Всегда пешком, на машине и километра не проехали. Да и где на передовой проедешь на машине, это же такая прекрасная мишень для немцев. Конечно, мозоли были, но кто там обращал внимание на это дело? Санинструктор помажет йодом, наклейку сделает, да и все.

— Как было организовано боепитание?

— Патроны часто кончались, но все время привозили, перебоев не было. В артиллерии перебои были, я видел, что, если бой шел сильный, снаряды кончались. А нам привозил на телеге патроны старшина, всегда четко и вовремя.

— Кто обучал вновь прибывавшее пополнение?

— Никто, раз на фронт попал, ты уже обученный пришел.

— С собой нож не брали?

— У саперов нож все время с собой был, но вот трофейные финки не брали, наш нож был хороший.

— Для разминирования проходов для разведки вас не использовали?

— А как же, было дело. С разведкой ходили и разминировали для них минные поля, охраняли проходы, пока они «языка» не возьмут и не вернутся, тут дело ответственное. Иной раз и поубивают разведчиков, если заметят, фронт есть фронт. Бывало дело, что разведчики тащат «языка», немцы их преследуют, а мы прикрываем, огонь ведем встречный на отсечение.

— Дополнительные к маскхалату средства маскировки не применяли? Листья, ветки?

— Нет, зимой белый маскхалат, а летний также хороший, не нуждался ни в чем.

— Не тренировались перед выходом в разведку вместе с разведчиками?

— Нет, нас перед выходом прикреплял к группам командир взвода. Нам вообще нечасто приходилось таким делом заниматься, только в длительной обороне. Тут же такое дело — сначала наблюдают, где и как укреплено, ищут слабое место, потом наблюдают движение людей, только после идут в разведку за «языком». А мы же под конец войны в основном наступали.

— Были ли у вас как у саперов какие-то послабления или привилегии?

— Нет, ничего не было, да и какие привилегии могли быть?! Вот разведчики сходят на вылазку, после вылазки отдыхают, а у нас даже такого не было.

— Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

— После окончания войны мы стояли в Восточной Пруссии в Кирхаузене месяца два, потом нас сформировали и отправили в Калининскую область, где я прослужил до 1950 года, там мы много разминировали. После демобилизовался, сначала уехал в Эстонию, но нечего там было делать, все было разграблено. Сестра моя была замужем за офицером, тоже участником войны, по ранению он остался в Таллине. Она меня пригласила приехать, там я устроился на холодильный завод. Специальности у меня гражданской не было, сначала учился на слесаря, проработал два года. Приоделся, но мне климатические условия совсем не подошли, а родители жили уже в Крыму, вот я и приехал в поселок Зуя, так и остался здесь, работал шофером в торговле. Здесь же и жену встретил, которая работала бухгалтером. Дети родились, два сына и дочка…