i dfee46a8588517f8 - User

Дядя как в воду глядел, когда предсказывал, чем будет за­ниматься племянник, став министром. В союзе с митрополитом и Распутиным он, по словам Комиссарова, стал «валить» Горе­мыкина, чтобы занять его место |35. Об этом же свидетельствует и Белецкий |36. За время своего управления министерством, пока­зал тот же Белецкий, Хвостов «старался как в центральное ве­домство, так и на видные места по министерству в провинции проводить своих родственников и близких своих знакомых», а в Орловской, Тульской и Вологодской губерниях он в интересах своего будущего избрания в Думу не только всю администрацию, но и судебное и духовное ведомства заполнил своими ставлен­никами |37.

Но этого ему показалось мало, и он решил, следуя примеру своих августейших покровителей и Распутина, заполнить «своими» и Совет министров. Так, в частности, на должность обер-проку­рора святейшего синода он провел своего свойственника А. Н. Вол­жина, хотя понимал, что тот для. нее «не подготовлен» 13в. Дру­гого свойственника, графа В. С. Татищева, решил сделать мини­стром финансов, для чего начал интригу против Барка с целью свалить его.

Белецкому он объяснил, что в лице министра финансов хочет

«иметь человека, обязанного ему своим назначением», для того чтобы тот «не стеснял его в отпусках денежных ассигнований на департамент полиции, прессу (т. е. ее подкуп.— А. А.)... и на предстоящую избирательную в Государственную думу кампа­нию» |39. Но Хвостов явно просчитался, недооценив противника. Барк имел сильные придворные связи, был в хороших отноше- .ниях с Горемыкиным, Андрониковым. Пост свой он получил .благодаря князю Мещерскому. Хвостов потерпел поражение. ! Надо ли говорить, что никакими государственными делами как таковыми Хвостов не занимался, да и не мог заниматься. Специалистом по части полиции считался Белецкий, но и он, по собственному признанию, занятый интригами, забросил слу­жебные дела. Только для политического отдела ввиду его осо­бой важности он «урывал» время, а на остальные отделы времени уже не хватало 140.

Итак, тройка, начавшая «чехарду», застряла на промежу­точном финише и вышла из игры. Хвостов не стал председателем Совета министров, Белецкий — министром внутренних дел, как мечталось. Андроников впал в немилость при дворе и даже был выслан из Петрограда. Эстафету подхватила другая компания, не менее славная.

Футляр-премьер

«Опыт князя Андроникова, сумевшего провести в министры Алексея Хвостова,— писал хорошо осведомленный современник,— подал Мануйлову мысль провести Штюрмера в премьеры... Перего­ворив со Штюрмером и обсудив все дело, Мануйлов принялся за дело». Он убедил Распутина, Вырубову и митрополита Питирима, что Штюрмер — тот человек, который нужен: «сумеет поладить и с Государственной думой и в то же время будет держать твердый правительственный курс». «Сам Мануйлов,— добавлял в скобках автор,— в это не верил». «Дело» пошло по накатанной колее. Началось деликатное давление на царицу. Затем Питирим поехал в ставку убеждать царя. Мануйлов мечтал в связи с назначением Штюрмера получить пост директора департамента полиции. Стрем­ление Хвостова стать премьером, по его мнению, было нереальным: у Распутина он вызывает смех, «толстый», провинциален, несерье­зен и легкомыслен. Отношения Распутина и Хвостова, считал он, несомненно, кончатся большим скандалом. «Сведения Мануйло­ва,— заключал рассказ Спиридович,— были верны, но только он преувеличивал свою роль»'41.

На допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Манасе- вич-Мануйлов, наоборот, стремился по понятным причинам при­уменьшить свое участие в продвижении Штюрмера в премьеры. По его словам, когда он приехал к Питириму с ответным визитом (первый визит нанес митрополит), то от него узнал, что кандидату­ра Штюрмера уже выдвинута и обсуждается при дворе. Только после этого Мануйлов поехал к Штюрмеру и возобновил старое

знакомство, начатое еще во времена Плеве, когда Мануйлов состо­ял при нем чиновником особых поручений, а Штюрмер занимал пост директора департамента общих дел Министерства внутренних дел |42. Но вряд ли эта версия соответствует действительности. Пи- тирим еще был новым человеком в Петрограде, мало кого знал и в стремлении обзавестись «своим» председателем Совета минист­ров неизбежно должен был обращаться за информацией и совета­ми к людям, подобным Мануйлову. Так что рассказ последнего Спиридовичу более соответствует истине, хотя, несомненно, велся он с целью поднять свои акции в глазах собеседника. В данном слу­чае можно считать соответствующим истине утверждение Хвосто­ва, что «не Штюрмер создал Мануйлова, а Мануйлов создал Штюрмера... взял(!) через Гришку того, кого нужно было, предсе­дателем Совета министров»14'.

Следует, однако, подчеркнуть, что и на этот раз, как и в истории с назначением Хвостова, царю был предложен кандидат, которого он не только знал, но и ценил. Сам Штюрмер на допросе показал, что после смерти Плеве царь имел в виду именно его сделать мини­стром внутренних дел. Однако назначение не состоялось из-за того, что пришлось остановиться на другом кандидате — Святополке Мирском. Штюрмер же в порядке компенсации был назначен чле­ном Государственного совета, что по тогдашним меркам было со­вершенно исключительным явлением: таковыми становились лишь бывшие министры, даже товарищи министров не удостаивались такой чести. В дальнейшем, по мнению Штюрмера, ему тоже не по­везло: по ряду причин предпочтение отдавалось то Столыпину, то Маклакову, а он так и оставался вне министерского поста 144.

Этот ответ был дан Штюрмером на вопрос председателя, поче­му Николай II не вспоминал о нем вплоть до января 1916 г. На са­мом деле царь вспомнил о Штюрмере за три года до этого, в 1913 г., решив назначить его московским городским головой. Только от­чаянное сопротивление В. Н. Коковцова, тогдашнего премьер-ми­нистра, заставило Николая II, выразившего свое крайнее недо­вольство позицией премьера, отказаться от своего намерения. Ко­ковцов аргументировал свое несогласие одиозностью Штюрмера, угрозой открытого конфликта в случае его назначения между бур­жуазной Москвой и центральной властью |45.

На этот раз все шло в очень хорошем темпе. 4 января 1916 г. имя Штюрмера впервые упоминается в письме царицы («Милый, подумал ли ты серьезно о Штюрмере?»), а 17 января он уже был назначен премьером. Из переписки видно, как развивались собы­тия. 5 января Николай II сообщал супруге: «Не перестаю думать о преемнике старику (Горемыкину.— А. А.). В поезде я спросил у толстого Хв [остова] его мнение о Штюрмере. Он его хвалит, но (!) думает, что он тоже слишком стар и голова его уже не так све­жа, как раньше». Но царица думала на этот счет иначе. «У него голова вполне свежа. Видишь ли, у Х[востова] есть некоторая надежда получить это место, но он слишком молод»,— писала она 7 января.

Из дальнейшего видно, что кандидатура Штюрмера была уже обстоятельно обсуждена с Распутиным. «Только не разрешай ему менять фамилию (Штюрмер хотел избавиться от своей немецкой фамилии, взяв фамилию жены, урожденной Паниной.— А. А.)»,— требовала императрица, потому, что «Друг», как царь помнит, счи­тает, что смена фамилии принесет только вред. Штюрмер хорош еще и потому, что «он высоко ставит Гр [игория], что очень важно».

Но царь продолжал колебаться. Того же 7 января он делится с женой своими сомнениями: «Я продолжаю ломать себе голову над вопросом о преемнике старику, если Штюрм [ер] действитель­но недостаточно молод (68 лет.— А. А.) или современен». Для им­ператрицы же сомнений не существовало, раз «Друг» был за. «Наш Друг сказал о Штюрмере: „не менять его фамилии и взять его хоть на время, так как он, несомненно, очень верный человек и будет держать в руках остальных (министров.— А. А.). Пусть возмущается кто угодно, это неизбежно при каждом назначе­нии"». Это было написано 9 января. В тот же день царь попросил во избежание толков и предположений Штюрмера в ставку не по­сылать (как того хотели императрица и «Друг»). «Я хочу,— пояс­нял он,— чтобы его назначение, если оно состоится, грянуло как гром. Поэтому приму его, как только вернусь».

Так и было сделано — царь приехал и «гром грянул». По воз­вращении в ставку Николай II писал 28 января: «Что же касается других вопросов, то я на этот раз уезжаю гораздо спокойнее, пото­му что имею безграничное доверие к Штюрм [еру] »146.

Что же представляла собой новая троица, возникшая на гори­зонте большой политики? Наиболее яркой фигурой являлся, не­сомненно, И. Ф. Манасевич-Мануйлов, один из самых крупных и талантливых аферистов своего времени. В 1915 г. ему было 46 лет. Родился Манасевич в бедной еврейской семье. Отец его за поддел­ку акцизных бандеролей по приговору суда был сослан в Сибирь на поселение. Там его старшего сына усыновил богатый сибирский ку­пец Мануйлов, оставивший ему в наследство 100 тыс. руб., кото­рые, однако, Иван мог получить лишь по достижении 35-летнего возраста. В 80-х годах Мануйлов приехал в Петербург и, зани­мая деньги у ростовщиков под будущее наследство, стал вести широкий образ жизни. Завязал близкие отношения с редактором «Гражданина» князем Мещерским и директором департамента ду­ховных дел иностранных исповеданий А. И. Мосоловым. С 1890 г. начал сотрудничать в газете «Новое время» и одновременно в Петербургском охранном отделении. В 1899 г. Мануйлов был назначен агентом департамента духовных дел в Рим. Одно­временно по поручению департамента полиции вел с 1901 г. наблюдение за русскими революционными группами за границей. В 1902—1903 гг. находился в Париже, куда был послан по при­казанию Плеве для информации и подкупа иностранной прессы. Во время русско-японской войны занимался контрразведкой за границей. Добыл часть японского дипломатического шифра, чер­тежи орудий и т. д.