Этрусское зеркало - Наталья Солнцева

Интерес к бизнесу исчерпал себя, угас, и возвращаться к делам Альберт Демидович не собирался.

Родители его умерли, из близких у него остались какие-то двоюродные братья и сестры в Иркутске, которых он ни разу в глаза не видел. Семьей он не обзавелся, детьми тоже - его пугала мысль, что он передаст им свою неизлечимую хворь. Врачи говорили, что его заболевание не передается по наследству, но Фарбин им не верил. Разве пораженный недугом организм способен зачать и произвести на свет здоровый?

Итак, оказалось, что все нажитое богатство некому унаследовать. Бессмысленность потраченных усилий приводила Альберта Демидовича в отчаяние.

Чем настороженнее он прислушивался к своему телу, к происходящим в нем процессам, тем явственнее давала о себе знать болезнь. От лекарств господин Фарбин перешел к мистическим и эзотерическим учениям, желая постигнуть философию мира, который ему предстояло покинуть.

- Если деньги не могут сделать меня бессмертным, то я хотя бы попробую познать уход, привыкнуть к нему, сжиться с ним и полюбить его, если только это возможно.

Альберт Демидович со свойственным ему неистовством погрузился в различные нетрадиционные практики, быстро в них разочаровываясь. Он переходил от одного учения к другому, и в каждом находил изъяны. Как ни странно, болезнь притихла, затаилась в ожидании очередной передышки, которую даст себе неугомонный Фарбин.

Он совершенно отказался от лекарств, когда пришло понимание, что на определенном этапе они перестают приносить пользу и действуют заодно с болезнью, разрушая организм. Травы, вино, хорошее питание, свежий воздух и полная занятость ума - вот те средства, которые приносили ему облегчение.

Тибетские и египетские «Книги мертвых» были прочитаны, древние заупокойные культы изучены в меру понимания, а вопрос о процессе перехода в мир иной все еще продолжал занимать Фарбина. Чем ближе он подбирался к смерти, тем меньше он ее боялся. Страх исчезал, уступая место духовному познанию.

Интерес к загробной живописи свел Фарбина с Саввой Рогожиным - случайно. В одном из салонов Альберт Демидович увидел выставленный на продажу этюд «Игрок на двух флейтах» - фрагмент фрески из гробницы «Леопардов» в Тарквинии. Он немедленно дал Геннадию поручение познакомиться с художником, разузнать о нем и пригласить его для беседы.

Савва Рогожин поразил господина Фарбина своим мировоззрением, мотивами творчества, образом жизни. Он решил оказать художнику финансовую поддержку и не пожалел об этом. Живопись Рогожина захватила его своей посвященностью смерти, воспеванием ухода и даже мрачными оттенками безысходности, проявленными в поздних работах.

«Нимфа» же оказалась яркой звездой, блеснувшей на закате жизни художника, его прощальным подарком. Последним поклоном гения перед тем, как занавес закроется.

Альберт Демидович ни минуты не сомневался, что «Нимфу» Рогожин создал для него. Он увидел картину случайно, еще недописанной… и сразу был сражен, покорен ее страстным, мятежным духом, выраженной в ней неистребимой и гибельной силой любви… прекрасной и страшной в своей незавершенности, в своем вечном обещании неземного блаженства…

- Эх, Савва, Савва! - вздохнул господин Фарбин, поворачиваясь к Геннадию. - Никогда не думал, что он уйдет раньше меня. А вот, поди ж ты, как получилось… За «Нимфу» я перед ним в неоплатном долгу. Угодил, стервец!

Шедько молча смотрел на шефа стеклянными глазами. Он понимал: никто не ждет от него ответа.

Смирнов снова приоткрыл глаза… надеясь, что окружающее изменится. Но перед ним в тусклом свете возникло все то же видение - юноша, пританцовывая, несет чашу к столу пирующих; музыканты играют на кифарах и флейтах; разодетые женщины улыбаются красивым мужчинам, возлежащим на пиршественных ложах; возницы, соревнуясь на скачках, погоняют запряженных парами великолепных лошадей… амазонка замахивается мечом на поверженного врага…

Всеслав пошевелился, повернул голову, и затылок сразу заныл. Зато взору предстала иная картина - старцы с благородными лицами, сидя друг напротив друга, ведут неторопливую беседу; слуги несут сосуды с вином и ветки лавра своему господину… который сидит на троне, поставив ноги на каменную скамеечку…

«Я что, на выставке, среди рогожинских работ? - подумал сыщик. - Но как я оказался здесь? Или это бред… А может быть, я умер и попал в этрусский рай?»

Последняя мысль заставила его закрыть глаза, потом опять открыть - ничего не изменилось. Даже свет остался таким же тусклым.

- Почему здесь полумрак? - прошептал Смирнов. - Где же всепроникающее божественное сияние?

- Грешникам не положено, - серьезно ответил владыка, сидящий на каменном троне. Видимо, он был тут за старшего.

- Где я? - спросил сыщик, чувствуя сильный озноб.

- А ты не догадываешься?

Владыка приподнялся, встал со своего трона и приблизился. Его черные глаза с длинными ресницами уставились на Всеслава. Знакомый взгляд…

- Где я тебя видел? - пробормотал сыщик, пытаясь приподняться. - Помоги…

Владыка снизошел к его просьбе, поддержал, и Смирнов смог принять полусидячее положение. В голове пульсировала боль, сознание меркло.

- Ты живой? - задал глупый вопрос Всеслав. - Или тоже оттуда…

Он повел рукой в воздухе, показывая на музыкантов и пирующих.

- Живой, - тряхнул стриженой головой владыка. - А вот насчет тебя у меня возникли сомнения. Но потом я пульс пощупал, вижу - дышишь. Тебе повезло, что я оказался рядом.

Сыщик медленно приходил в себя, осматривался. Это был не выставочный зал - помещение тесное, каменное, с разрисованными стенами. В стене - ниша, ложе в ней с высеченными из камня подушками, трон со скамеечкой для ног. У скамеечки - трехглавый пес, фигура женщины со змеиными хвостами…

- Мы где? - спросил Всеслав «владыку».

- Думаю, в гробнице, - ответил тот. - Очень похоже.

Сыщик вздрогнул, и боль вспыхнула, напомнила о себе приступом тошноты.

- То есть как это - в гробнице? Нас что, живьем похоронили?!

- Вроде того… - усмехнулся «владыка». - Уж тебя - точно. Лежать бы тебе здесь, тлеть…

- Ты что говоришь?! - возмутился Смирнов. - Я ведь живой! Сам видишь, дышу… и сердце бьется.

- Это пока.

Сыщик дернулся и застонал. Он смутно вспомнил темный каменный коридор, ступени, ведущие вниз, удар, натужный скрип закрывающегося блока… боль, провал в черноту…

- Холодно здесь, - поежился «владыка». - Пора выбираться.

- У тебя имя есть? - спросил его Всеслав. - Надеюсь, не Харон [4] какой-нибудь?

- Не Харон. Меня Глебом зовут.

В затуманенном уме господина Смирнова что-то щелкнуло и поставило все на свои места. Он пока не мог сообразить, как оказался в гробнице, но…

- Глеб?! - воскликнул сыщик. - Конарев?! Так я же тебя ищу!

- Ты меня знаешь? - шарахнулся от него парень. - Откуда?

- Ну… долго рассказывать. Ты как здесь очутился?

- Я человека одного выслеживаю… - нехотя признался Глеб. - Прятался в лесу у забора, видел, как ты появился… перелез во двор. Я подождал немного, понял, что собак нет, и пошел за тобой.

- Так вот чей взгляд меня преследовал! - догадался Всеслав. - А я уж чуть ли не на лешего подумал: этакий старичок-лесовичок свои владения стережет. Оказывается, никакой это не лесной дух, а сам Глеб Конарев, которого я разыскиваю! На ловца и зверь бежит.

- Я не зверь, - обиделся парень.

- Ладно, не дуйся. Я тебя поначалу вообще принял за повелителя сего подземного царства. Гляжу - сидит мужик на троне, как живой… Так что дальше-то?

- А дальше - ноги уносить надо отсюда, - серьезно сказал Глеб. - Ты идти сможешь?

Господин Смирнов с сомнением хмыкнул.

- Попробую… Дай-ка руку.

Он с трудом поднялся на ноги, пошатнулся. В голове зазвенело, загудело, закружилось… в глазах потемнело. Несколько глубоких вздохов, и Всеслав, опираясь на Глеба, смог сделать пару неверных шагов. От его движений свет померк, затрепетал.

- Тише… свечка погаснет! - отчего-то шепотом сказал Глеб. - Придется в потемках выбираться.

- У меня фонарь был, - так же прошептал сыщик.

- Вот именно, что был. Разбился твой фонарь. И свечку я чудом нашел… огарок. Видать, кто-то забыл здесь, на наше счастье. Зажигалка-то у меня всегда с собой. Идем, что ли?

- Погоди… здесь одно помещение? Только это?

- Нет, - покачал головой Глеб. - Еще одна… комната… или как ее назвать? Склеп? Я в загробных делах профан.

- Черт! Я тоже. Давай посмотрим!

- Да чего там смотреть-то?

- Ну… раз это гробница… должен гроб быть… с покойником.

- Гроба нет, - уверенно сказал Глеб.

С каждым мгновением к Смирнову возвращались силы. Голова все еще болела, кружилась, но руки и ноги перестали дрожать, дыхание выровнялось. Он вспомнил подробности своего «приключения».

- Думаешь, тот, кто меня закрыл, может вернуться? - спросил сыщик. - Зачем это ему? Он уверен, что я никуда не денусь.