Вечерний Чарльстон - Максим Дынин

Так оно и получилось. Но, знаете, я не возражала – мне с Федей было очень хорошо. Единственное, что он решил повременить с плотской стороной любви до венчания, – но и я была не против этого решения, очень уж меня «это» пугало, особенно после того грубого осмотра, произведенного немецким доктором в Голландском доме по заданию королевы.

Раз в неделю или около того нас навещал все тот же «Андреас» – подозреваю, что это не было его настоящим именем. И где-то в начале декабря он нам сказал, что прибудет к нам в субботу с утра, и чтобы мы ничего не ели после полуночи в пятницу. И действительно приехал к нам с человеком постарше – с бородкой и в длинном фетровом пальто.

Под пальто на новом посетителе было надето длинное черное облачение. Федор склонился перед ним и сложил руки лодочкой, на которую тот положил свою правую руку, и Федя приложился к ней губами. Я сделала так же, сообразив, что наш гость – православный священник.

Отец Александр (так звали священника) улыбнулся и спросил меня на неплохом английском:

– Дочь моя, правда ли, что ты хочешь венчаться с сим молодым человеком?

– Именно так, отче.

– Но ты, как я понимаю, англиканка.

– Именно так, отче.

– Тебе позволительно перейти в православие через покаяние и последующее причащение. Хочешь ли ты этого?

– Да, отче!

После чего отец Александр исповедовал и причастил нас обоих, а затем сказал:

– Дети мои, без благословения правящего архиерея мне дозволительно венчать вас только после святок. Предлагаю субботу, восьмое января. Или, по западному летосчислению – которое, как я знаю, в чести и на вашей эскадре – двадцатого. Либо, если хотите, я могу попросить сего благословения и обвенчать вас, как только я его получу. Но это тоже может продлиться…

– Не нужно, отче, – ответил за нас обоих Федя. – Остался-то всего месяц, или чуть больше.

Венчали нас тоже в том же домике – такое, конечно, не приветствуется, но в особых случаях допустимо, как сказал нам батюшка. Гостей было ровно двое – Андреас и Алевтина, супруга отца Александра, которую Федя именовал «матушкой» – так, оказывается, принято у православных. Именно они и держали короны над нашими головами во время венчания. А потом Федя сходил в кро и принес оттуда еды, мы запили все шампанским, привезенным Андреасом, и гости нас покинули, а мы остались вдвоем.

В тот вечер мы с Федором впервые были… близки. Я очень боялась этого момента, но действительность оказалась столь волшебной и столь сладкой, что я пожалела, что мы потеряли столько времени до венчания. Следующие дни прошли в волшебном угаре, но позавчера к нам приехал Андреас и сообщил, что, мол, «пора». И мы весь вечер размышляли о том, как именно обставить «гневное расставание».

Тогда я и придумала идею с Хельгой. Первой Фединой реакцией было:

– Еще чего надумала!

– Придется, как мне это ни было бы горько. Можешь ее не… – я всхлипнула. – Хотя… лучше все-таки да. Чтобы выглядело реалистичней – заметно, если у мужчины и женщины что-то было.

И вот я «поймала» его выходящим из флигеля Хельги. Так что у меня было полное право – и юридическое, и моральное – бросить мужаизменника, и я им воспользовалась. По крайней мере, так это оценила местная публика.

– Не плачьте, фру О’Халлоран, – сказал мне Педерсен, когда мы ехали в Копенгаген. Да, именно под этой фамилией мы и жили в Хёстеркёбе. – Вы еще молоды и, как я понял, лишь недавно замужем.

– Всего год, но Патрик никогда раньше не… ходил к другим женщинам. Или я не знала, – и я заплакала еще громче.

– Фру О’Халлоран, это нормально для мужчин. Моя Астрид не протестует, когда я захаживаю к Хельге, следит только, чтобы я тратил на нее не слишком много денег. Да и вы подумайте – ну что в этом такого? Тем более у вашего мужа даже ничего не получилось.

Я никогда не слышала столько слов от обычно молчаливого датчанина, но мысленно возблагодарила Бога, что никто не сообразил, что плакала я из-за нашего расставания, а не из-за мнимой измены. Ведь когда я еще увижу моего любимого?

9 февраля 1855 года.

Вена, Хофбург.

Граф Александр фон Менсдорфф-Пули,

министр иностранных дел Австрийской империи

– Ваше императорское величество! – я щелкнул каблуками и встал по стойке смирно. – Разрешите доложить!

– Что у вас там, граф? – болезненно скривился Франц-Иосиф. Похоже, их императорское величество перебрал чуток вчера вечером и уже был не рад, что назначил мне встречу в столь ранний час. Об этом говорили и мешки под его глазами, и хриплый голос, да и перегаром от их величества все еще попахивало. «Эх, – подумал я, – не повезло Австрии с императором – впрочем, похоже, он долго не задержится на своем посту»[5].

– Ваше императорское величество, вчера меня посетил русский посланник Горчаков и передал мне ноту от русского министра иностранных дел, генерала Перовского.

– Я знаю, как его зовут, граф. Ближе к делу.

– В ноте содержится категорический отказ отвести войска из Дунайских княжеств со ссылкой на то, что их там даже меньше, чем предусмотрено нашим договором.

– Проклятый фон Рехберг унд Ротенлёвен, это он навязал нам этот договор.

– То же и про Галицию – с указанием на то, что никакие ограничения по войскам там не прописаны.

– То же вам говорил тогда и сам Горчаков?

– Именно так, ваше императорское величество. В ноте содержится и требование о соблюдении договора в части антироссийской политики в Галиции – в точности как тогда от русского посла. Разве что они предлагают обсудить максимальную численность войск и на той границе.

– А насчет предателей?

– Перовский просит предоставить письменные доказательства их вины. Он обещает их расследовать, и в случае, если они подтвердятся, передать их императору Николаю для принятия окончательного решения.

– Вот, значит, как… Граф, мне известно, что вы – министр иностранных дел, а не военный министр. Но вы – человек военный. Расскажите мне, соответствует ли численность наших войск в Кронштадте[6] данным, представленным в русской ноте?

– Не совсем, ваше императорское величество. Так было три недели назад. Теперь же их там на три тысячи больше. А по всему Семиградью[7] – примерно в три с половиной раза больше, чем в Кронштадте.

– Можно ли большую часть этих войск скрытно сосредоточить в районе Кронштадта?

– Скрытно – вряд ли, ваше императорское величество. А вот в Санкт-Георгене[8] – вполне. А между ними какие-нибудь четыре австрийские мили[9].

– А в Галиции и Лодомерии?

– Примерно так же, если войска сосредоточить не на самой границе, а в четырех-пяти милях от нее.

– Хорошо. Планы мы обсудим отдельно – с участием фельдмаршал-лейтенанта эрцгерцога Вильгельма[10]. Насчет русских… Во-первых, прошу уведомить князя Горчакова о разрыве дипломатических отношений между нашими странами и попросить его покинуть Австрию в течение одной недели.

– Будет исполнено, ваше императорское величество!

– Во-вторых, довести до его сведения, что Австрия больше не считает себя связанной договором фон Рехберга и требует вывода русских войск из Дунайских княжеств, а также с границы с Галицией и Лодомерией, в течение месяца.

– Будет исполнено, ваше императорское величество!

– В-третьих, подготовить манифест о начале военных действий, да так, чтобы можно было вставить дату и подкорректировать текст в случае необходимости.

– Будет сделано, ваше императорское величество!

– И, граф, благодарю вас за верную службу!

9 февраля (28 января) 1855 года.

Российская империя.

Санкт-Петербург. Зимний дворец.

Сергей Михайлович Горюнов, капитан

2-го ранга в отставке, преподаватель

Елагиноостровского университета

Вот и меня не минула чаша сия. Думал, что займусь своим привычным делом – преподавать основы политэкономии и социологии студентам созданного нами в Петербурге XIX века вуза.

Однако отсидеться мне не удалось. Неугомонный Андрей Березин, сделавший головокружительную карьеру и ставший «особой, приближенной к императору», бесцеремонно припахал меня, уговорив подготовить памятную записку о проведенной в нашей истории Крестьянской реформе 1861 года. В свое время я действительно изучал эту реформу, потому что ее корявое (это еще мягко сказано!) проведение сыграло пагубную роль в дальнейшем экономическом и политическом развитии России. Не помню уж, кому я проболтался об этом, но не далее как неделю назад Андрей Борисович отловил меня в здании Оранжерейного корпуса Университета – там размещался мой кабинет и аудитории, в которых я читал лекции.

– Сергей Михайлович, – спросил он, – что вы думаете по поводу готовящейся Крестьянской реформы? Император решил не тянуть время и заняться ею прямо сейчас.

– Все будет зависеть от того, – ответил я, – кто будет проводить эту самую реформу. Боюсь, что если он поручит это дело своему наследнику, то результат окажется таким же, какими они оказались в нашем варианте истории. Впрочем, если не спешить и не ломать дров, то освобождение крестьян пройдет без дурацких «выкупных платежей» и прочих идиотских кунштюков.

– А вы, Сергей Михайлович, не хотели бы проконсультировать императора, рассказав ему о том, что случилось в нашей истории? Вы ведь занимались в свое время изучением этого вопроса.

– Голубчик, да вы настоящий змей-искуситель! – воскликнул я. – Вы же знаете,