Колумбово яйцо. Из рассказов геолога - Анатолий Музис

ВОЛОДЯ: Что ж, могу порекомендовать. (С а в е л ь е в у) Шофер экстра-класса, профессия на стройке нужная.

ЛЕНОЧКА (злорадно): Езжай, езжай. Вот убежит от тебя твоя Тоська, будешь знать.

ВАСИЛИЙ (весело): Не убежит, я ее держу тремя руками. Твое здоровье, Ленок! (Пьет, ставит рюмку на стол) Вы мне адресок на случай оставьте, а то некогда сейчас.

(С а в е л ь е в пишет ему адрес, В а с и л и й складывает бумажку и прячет ее в нагрудный карман)

Ну, бывайте. Ждут меня.

САВЕЛЬЕВ: Всего хорошего.

(В о л о д я провожает В а с и л и я, о чем-то тихо переговариваясь и выходит с ним из квартиры)

КОВАЛЬЧУК (к Л е н о ч к е): А я, честно признаться, сначала думал, что и вы с радостью… Как к нам в Волжский.

ЛЕНОЧКА (раздраженно): Ха! Да знаете ли вы зачем я поехала к вам? Я ездила, чтобы вернуть мужа! Да, да! Что вы на меня смотрите? (Несколько успокаиваясь) В письмах Володи становилось все меньше нежных слов и все больше чужих, непонятных. Эстакада. Бьеф. Перемычка. Котлован… Можно было сойти с ума. Мне стало казаться, что стройка отнимает у меня Володю. И мама сказала: «Муж он тебе или кто? Поезжай. Надо вернуть его».

САВЕЛЬЕВ (иронически): Да, муж дело серьезное.

ЛЕНОЧКА: И не шутите. Окончание института ничто по сравнению с замужеством. (Убежденно) Я вытащила его из Волжского и теперь никому не отдам и никуда не отпущу.

(Возвращается В о л о д я)

ВОЛОДЯ: Поедут. Они с Тосей одной косточки. И взгляд у них на все один, общий.

ЛЕНОЧКА: Взгляд! Скажи уж – заработком соблазняешь. Кстати, здесь тоже можно хорошо заработать. Вот Иванов, никуда не уезжает, а получает в два раза больше тебя.

ВОЛОДЯ: Я не знаю Иванова. Если он толковый инженер, ему и следует платить больше, чем другому, а если мазурик, тем более не пример.

ЛЕНОЧКА: У него такой же диплом, как у тебя.

ВОЛОДЯ: Диплом! Диплом! Для одного диплом только прибавка к зарплате, а для другого – обязательство на будущее.

ЛЕНОЧКА: Ты идеалист.

ВОЛОДЯ: Аты… (смотрит на Леночку, словно только что увидел ее) … Ты такая же, как твоя мама.

ЛЕНОЧКА: Моя мама ничуть не плохой человек.

ВОЛОДЯ: Она человек девятнадцатого века, а мы живем в двадцатом. Во второй половине. Ты можешь это понять?

ЛЕНОЧКА: Где уж мне. Я человек средний.

ВОЛОДЯ: Тем более! Средний человек должен двигаться. И думать! Думать, Думать, иначе он покроется плесенью.

ЛЕНОЧКА: Значит мне суждено покрыться плесенью.

ВОЛОДЯ: Ты знаешь кто? Ты…

САВЕЛЬЕВ: Володя, опомнись!

ЛЕНОЧКА: Нет! Нет! Пусть он скажет! Я уже стала плохая? Да? У тебя другая. Я тебе больше не нужна? Да!

САВЕЛЬЕВ: Леночка! Причем другая?

ЛЕНОЧКА: Нет, пусть он скажет. Ну, скажи, скажи. Спросите его, почему он молчит?

ВОЛОДЯ: Я поеду на Витим!

(Мгновение они молча смотрят друг на друга, как враги. Затем Л е н о ч к а закрывает лицо руками и с плачем выбегает в соседнюю комнату. К о в а л ь ч у к укоризненно качает головой, выходит за Леночкой. Долгая пауза. Возвращается Ковальчук)

САВЕЛЬЕВ: Что она?

КОВАЛЬЧУК: Плачет. (В о л о д е) Сходи, поговори с ней.

(Пауза. В о л о д я уходит)

КОВАЛЬЧУК: Неловко получилось. Жили они тихо, мирно. Мы приехали, растревожили их.

САВЕЛЬЕВ: Кто их растревожил? Они давно сами растревожены.

КОВАЛЬЧУК: Давно или недавно – не наше дело. Не надо было затевать разговоры о Витиме.

САВЕЛЬЕВ: Причем тут Витим? Разве ты не видишь – из их отношений ушла тайная радость любви.

КОВАЛЬЧУК: Ушла? Почему?

САВЕЛЬЕВ: Ты спрашиваешь, будто в жизни на все существуют готовые ответы.

КОВАЛЬЧУК: Но ведь какой-то ответ должен существовать!

САВЕЛЬЕВ: Какой ответ? Просто все меняется.

КОВАЛЬЧУК: Ну и что?

САВЕЛЬЕВ: Видишь ли, Степан. Раньше люди были отделены друг от друга расстоянием и невежеством. А сейчас земля перестала быть необитаемой планетой. Она населена людьми, самыми разными. И если сосед родился рядом с тобой, это еще не значит, что он тебе ближе всех.

КОВАЛЬЧУК: Но ведь еще год назад, день назад Леночка была для него хороша?..

САВЕЛЬЕВ: Я и сейчас не говорю, что она плоха. Но понимаешь, Степан, жена – это мина замедленного действия. Пока не сработает часовой механизм, ничего нельзя знать заранее.

КОВАЛЬЧУК: Мне сейчас не до шуток.

САВЕЛЬЕВ: Что же ты хочешь?

КОВАЛЬЧУК: Мы не должны тянуть его за собой, не должны становиться причиной их размолвки.

САВЕЛЬЕВ: Чудак! Разве мы его тянем?

КОВАЛЬЧУК: Мы должны объяснить Володе, что его решение неразумно.

САВЕЛЬЕВ: Объяснить?

КОВАЛЬЧУК: Да. Он не должен ехать.

САВЕЛЬЕВ: Но ведь говорить, что Володя поступает неразумно, так же смешно, как претендовать на реку за напрасный расход воды в половодье.

КОВАЛЬЧУК: Перестань мыслить как инженер, хоть раз подумай как нормальный человек.

САВЕЛЬЕВ: Но ты не знаешь Володьку. Что ему эта квартира – стены караулить?

КОВАЛЬЧУК: Значит, чтобы не «караулить стены» можно уйти из семьи?

САВЕЛЬЕВ: Ты опять! Пойми! Для него сейчас вопрос не в том – остаться или уехать. И не в том – эта или другая. А в том – согнуться, смириться с тем, что есть, или снова начать жить яркой интересной жизнью.

КОВАЛЬЧУК: Согнуться – не переломиться. Ничего с ним не будет если и останется. А если уедет – семье конец. Это точно!

САВЕЛЬЕВ: Но если и останется, тоже еще не известно, что будет. Ты, Степан, знаешь мою Лару. Она трудолюбивая женщина, добрая мать, верная жена. Казалось бы все качества! А жизни у нас ведь не получилось. Факт! Не то, чтобы катастрофа, а так, нет радости да и все. А почему? Ответ прост. Лара была способным ординатором. Но для меня она оставила столичную клинику, променяла блестящий круг профессоров и ассистентов на скромную должность лечащего врача в поликлинике для сезонников. Только сделала она это против желания. Подвиг свой превратила в жертву. И потускнела. Потеряла интерес к жизни. Что ни делает, словно тяжелый крест несет. И меня этот крест вдвойне давит.

КОВАЛЬЧУК: Не понимаю, какое отношение это имеет к Володе?

САВЕЛЬЕВ: Ты требуешь от него не подвига, а жертвы.

КОВАЛЬЧУК: За что же ты клял мою Ксану, если сейчас защищаешь его?

САВЕЛЬЕВ: Сравнил! Твое счастье было предано. А тут совсем другое дело. Володька представляет собой идею. Ему не пристало считаться с личными невзгодами.

КОВАЛЬЧУК: Но это не его невзгоды. Это ее невзгоды.

САВЕЛЬЕВ: В наше время, кто не идет в ногу с веком, тот не имеет права и на личное счастье.

КОВАЛЬЧУК: Ах, «не имеет»! Но Ларе ты же не сказал «иди»!

САВЕЛЬЕВ: Не сказал. Но в том-то наша с тобой беда: видим, понимаем, а решимости в нужный момент не хватает. А у Володьки хватит. Он моложе, сильней, а главное – принципиальней.

КОВАЛЬЧУК: Нет! Нет! И нет! Не позволю. Не дам ломать душу. Ты знаешь, что это будет значить для Леночки? Счастье – великий дар. Если оно выпадает человеку, он не вправе им не воспользоваться. у Володи замечательная семья. Ломать ее. Любимому не изменяют, тем что дорого не рискуют.

(К о в а л ь ч у к наступает на С а в е л ь е в а, фигура его распрямилась, волосы отброшены назад, глаза горят. Он выглядит моложе, красивее, сильнее)

САВЕЛЬЕВ: Да что с тобой, Степан! Ты за всю свою жизнь… даже когда Ксана… столько не сказал…

КОВАЛЬЧУК: То было моя боль и я молчал. А сейчас вы хотите обидеть другого человека. Чистого. Любящего. Хорошего. Хотите растоптать ее любовь, изувечить душу.

САВЕЛЬЕВ: Степан!..

КОВАЛЬЧУК: Ничего не хочу слышать. Так всегда: сначала не хотят стены караулить, а потом заводят себе другую. Пусть они или оба едут, или оба остаются.

(Из детской выходит В о л о д я. К о в а л ь ч у к поворачивается к нему)…

КОВАЛЬЧУК: Что она?

ВОЛОДЯ: Все то же. Не могу же я принимать ее слезы за аргумент.

КОВАЛЬЧУК: Плачет, значит любит.

ВОЛОДЯ: Ты добрый человек, Степан. Я знаю.

КОВАЛЬЧУК: Ты ничего не знаешь. Мир стоит тысячи лет, а посмотри – каждый год сидят парочки и заново обсуждают вопрос: «Как жить?». А твой вопрос решен. У тебя чудесная жена. С ней можно чувствовать себя легко и спокойно.

ВОЛОДЯ (с горечью): Да, можно. Надо только закрыть дверь, чтобы не тревожили воспоминания.

КОВАЛЬЧУК: А ты закрой. И потерпи. Потерпи! Самый лучший растворитель – терпение.

ВОЛОДЯ (к С а в е л ь е в у): И ты?.. Ты тоже так думаешь?

(С а в е л ь е в молчит. Он в смятении, он не знает, чью сторону ему принять)

КОВАЛЬЧУК (нетерпеливо): Ну?..

САВЕЛЬЕВ: Нет, я не могу. (Отворачивается)

КОВАЛЬЧУК: Не спеши. Подумай еще. Посоветуйся. Остаются чаще всего не потому, что это решение вопроса, просто возникают новые, еще более сложные проблемы. А нам пора.

САВЕЛЬЕВ: Да, нам пора.

КОВАЛЬЧУК: Ты извини… Из-за нас так получилось. А Леночка тут не причем. И не делай глупостей. Ничего не делай, не подумав как следует.

(В тягостном молчании подходят к вешалке. К о в а л ь ч у к и С а в е л ь е в одеваются. К о в а л ь ч у к заглядывает В о – л о д е в глаза)