Без Отечества… Цикл ’Без Веры, Царя и Отечества’ - Василий Сергеевич Панфилов

— Угостишь? — на ломаном финском интересуется коренастый морячок с датским акцентом, светя фонарями под обоими глазами. Он до невероятия похож на очеловеченного панду, только что запойного. Это так забавно, что я невольно улыбаюсь, впервые за несколько дней.

— Откуда? — протягивая кисет, спрашиваю у него на датском. Побитый, но не сломленный, с заплывшими глазами и драным ухом, он, те не менее, вызывает невольную симпатию.

— Мальмё, — охотно отзывает тот, сворачивая щедрую самокрутку за мой счёт и блаженно нюхая её, прежде чем прикурить, — Дан?

— Мать в Дании живёт, — чуть уклончиво отвечаю я, также сворачивая самокрутку. «Земляка» это вполне удовлетворило, нас уже двое…

Говорят здесь преимущественно на финском и шведском, государственных языках Великого Княжества Финляндского. Русский, к слову, в число государственных вошёл только недавно… хотя казалось бы!

Но именно что недавнюю историю Финляндии я знаю, хотя и не слишком хорошо. Знаю также, почему произошёл всплеск русофобии, хотя не могу одобрить ни русофобию в частности, ни национализм вообще.

Началось всё с Февральского Манифеста 1899 года, установившего право Великого Князя издавать законы без согласования с представительными органами власти Финляндии, вызвавший бурю возмущения в народе. А дальше всё было как нарочно, да ещё с незабываемым оттенком чиновничьего произвола и бюрократической неуклюжести, коими так славится крапивное семя Российской Империи.

Русский язык как третий государственный — ладно — поворчали, но приняли. Ликвидация вооружённых сил Финляндии как отдельных, и включение их в состав вооружённых сил Российской Империи — возроптали, но проглотили…

А вот ограничение прав финского Сейма в пользу думы, и частично — правительства Российской Империи вызвало взрыв! Финны, прежде баловавшиеся разве что лёгкой фрондой, чуть ли не поголовно стали националистами и сепаратистами.

— … не отсыпешь чутка? — интересуется ещё один дан, черноволосый крепыш лет под тридцать, с грубым, обветренным лицом профессионального рыбака, прерывая мои раздумья. Делюсь… собственно, для таких случаев и брал.

— Откуда сам? — интересуется рыбак, сворачивая самокрутку.

— Россия, — затягиваюсь, не глядя на него. Он тоже молчит, пуская дым кольцами.

— Из наших? — всей кожей ощущаю, что на меня смотрят не только эти двое, и какой ответ будет правильным… не знаю!

— Русский, — криво усмехаюсь я, переводя на него взгляд, но не давя а так, для лучшего понимания.

— Мать в Дании, — прерывая неловкое молчание, говорит панда, записавший меня как бы не в приятели. Киваю, и на этом вопросы исчерпаны.

Датская родня у меня и правда есть… как собственно, и шведская, немецкая, шотландская и американская. Ничего особенного, на самом-то деле, тем паче для аристократии. Собственно русской крови во мне не больше четверти, для дворянства Российской Империи это скорее норма, и это замечательно подчёркивает расхождение культур и то, почему российское дворянство вело себя в России, как на завоёванной территории.

Просто… как-то не хочется говорить обо всём этом. Всё-то кажется, что объяви я о скандинавской крови в моих венах, я предам что-то невидимое и неведомое, непонятное мне самому. Притом, что скандинавской родни я не стыжусь…

… но здесь и сейчас — я русский! Однако и педалировать национальную тему не хочу. Спросят конкретнее — скажу без утайки, а так… не хочу.

Все эти расспросы, подробности… к чему? Они ведь не узнали меня, чем я совершенно не огорчён. Право слово, слава у меня несколько сомнительная! А учитывая контингент, можно ожидать весёлого гогота, хлопков по спине, пожелания непременно выпить со мной (непременно напоив до изумления) и благопожеланий мне лично, причудливо смешанных с оскорблением русского государства и религии (что я переживу легко), и собственно русской нации и культуры, чего я не хочу ни выслушивать, ни терпеть.

Потихонечку просыпаясь, народ стал разбиваться на кучки, и я оказался среди датчан. Очень хочется делать хоть что-то, но… я здесь чужак, и лезть в местную заварушку мне кратно опасней, чем финнам.

— У портье узнать бы… — вполголоса говорю я, затягиваясь и пуская дым через ноздри. Слова мои были услышаны, но остались без ответа, а минуту спустя среди местных финнов нашёлся лидер, который решительно затопал вниз. За ним овечьим стадом потянулись и остальные.

Внизу заговорили разом, перебивая, переспрашивая и не слушая. Минуты две стало выстраиваться что-то вроде диалога, и из обрывочных фраз я понял, что в Хельсинки восстание, вокзал захватила (будь она неладна!) Красная Гвардия, и сейчас в городе идут бои, так что лучше не высовываться.

Назывались также конкретные имена, но мне, за почти полным незнанием финского языка и скверным знанием местных реалий, говорилиони мало. Ладно ещё Свинхувуд, ибо сложно не знать председателя Сената Финляндии, которому Ленин, не имея на то никаких прав и полномочий, лично вручил акт о признании независимости Финляндии. Остальные имена, за редчайшим исключением, не говорили мне решительно ни о чём!

«— Надо было сразу в Турку ехать, — мрачно думал я, толкаясь среди финнов, — или сразу с поезда на любое судёнышко, идущее в Данию. Но нет, отдохнуть решил! Отдохнул…»

Соседство взбудораженных людей, которых я понимаю я пятого на десятое, то ещё удовольствие… Дело даже не в том, что пахнут они отнюдь не розами, на Сухаревке бывала всякая публика, подчас куда как более трущобная в сравнении с местным пролетариатом. Недаром я старался стричься коротко, ибо вошки…

Проблема в том, что я чужак, веналайнен! К России и русским, как я уже успел убедиться, в Финляндии относятся враждебно, что не ново…

… но вот сейчас — можно! За мной, за любым из русских, не стоит сейчас мощь государства, а законы по отношению к нам действуют не в полной мере!

Вот решит сейчас кто-то из представителей финского пролетариата выместить своё раздражение и испуг на мне, и…

… что? А ничего… им ничего, а мне — да что угодно, и никакое оружие не поможет! Останется только утереться, и быть может — буквально.

Некоторое время колеблюсь, подстёгиваемый желанием уйти в номер и забаррикадироваться там до утра, а дальше — видно будет! Но потом вспоминаю горничную, с её особым отношением к «рюсся», и этот план уже не кажется мне хоть сколько-нибудь умным. Зато…

… перевожу взгляд на датчан, шведов и прочий интернационал, который — вольно или невольно, слегка отделился от массы финнов.

— А ведь мы чужаки, — негромко говорю черноволосому Хенрику, и достаю кисет. Дан охотно ухватил табака на халяву, следом подтянулся Оскар-панда…

… и мои