Охота на скунса - Елена Милкова

– Ты еще Доценко сюда приплети, а также Маринину, – сказал Володя, самый молодой из сотрудников. Он носил светлые, те самые «пшеничные усы», в которые улыбался песенный парень. – Твой Скунс уже дед, как наш Андрей Кириллович. Если ему в восьмидесятом было лет тридцать, то сейчас – пятьдесят.

Так Андрей Кириллович узнал, что его считают дедом. А что, ведь и правда – у него есть двухгодовалый внук. Хотя прослыть среди своих ребят дедушкой он уж точно не стремился.

– Ну не дед, – понял свою ошибку Володя, – но все равно, куда ему до таких подвигов. И «нашему» лет тридцать, не больше.

– Возраст сейчас на внешность не влияет, – проговорил неожиданно для самого себя Андрей Кириллович. И вспомнил, как несколько недель назад зашел, предварительно созвонившись, по одному деликатному вопросу домой к знаменитой певице, которой было за шестьдесят. Ему открыли дверь, и он увидел девушку лет двадцати, видимо внучку, говорившую по телефону. И только он хотел задать вопрос типа: «А где же бабушка?» – как внучка поздоровалась голосом самой певуньи, который невозможно было спутать ни с чьим в мире:

– Проходите в комнату, Андрей Кириллович, извините меня, сейчас я закончу разговор.

Тут-то он и сообразил, что артистка, по-видимому, недавно прошла омоложение и выглядела натурально лет на двадцать.

– Так что и твой Скунс, если у него денег хватает, мог пройти тот же процесс. Там, говорят, тонкие золотые нити подкладывают под кожу.

– У мужиков борода растет, им омоложение не делают, – предположил Володя – «пшеничные усы». – Хотя хрен его знает, что они там в Америке делают и чего нет, – опроверг он тут же самого себя.

Перебрав несколько вариантов, остановились на двух. Все-таки сойти на платформе в Москве и попробовать вычислить Скунса среди идущей к вокзалу толпы. А сейчас, пока свежи впечатления, создать фоторобот. В случае неудачи на платформе попытаться прошерстить среди всех знакомых структур – государственных, частных и уголовных. А уж если и это окончится пшиком, тогда идти к шефу с повинной.

Так началась операция, которую Андрей Кириллович только для самого себя в собственном микрокомпьютере назвал «Охота на Скунса». Он не знал, как долго эта операция продлится, не представлял, чем для него обернется, когда сильными пальцами, которые легко ломали грецкий орех, набирал личный код на мелкой клавиатуре, а дотом еще дополнительный код на новый файл, причем неточно набранный этот второй код одновременно являлся командой на немедленное уничтожение всего файла.

Перспективы современной биологии

– Сегодня мы поговорим о тех перспективах, которые открывает перед нами современная биология.

Ольга не обратила особого внимания на невысокую женщину в очках, севшую на пустое место в среднем ряду. На Ольгины уроки приходили часто, иногда даже без предупреждения, и она давно уже этому не удивлялась.

Она собиралась провести урок, посвященный современным проблемам биологии. Ольга говорила о бурном развитии генетики и ее ответвления, генной инженерии, о тех горизонтах, которые сейчас еще только приоткрылись перед человечеством, упомянула и о несколько ином понимании эволюции в современной науке.

– Приходится пересматривать многие положения теории Дарвина, и, по существу, она до сих пор остается фактически не стопроцентно доказанной гипотезой, – говорила Ольга.

Она и не смотрела в сторону дамы в очках, которая, услышав о критике Дарвина, то ли поморщилась, то ли иронично улыбнулась.

Ольга же перешла к генной инженерии, к клонированию, и спросила класс, каким, по их мнению, может стать мир в ближайшем будущем.

– Не будет наследственных болезней, плохой ген будут выбивать еще у зародышей, – сказал Володя Грушин. – Все будут здоровыми.

– По отношению к людям обычно говорят не зародыш, а эмбрион, – заметила Ольга. – Еще какие будут мнения?

– А по-моему, нельзя вмешиваться в генетический код человека, да и животных тоже, – запротестовала Даша Пославская. – Это может привести неизвестно к каким последствиям. Этого нельзя делать, и такие эксперименты надо запретить, причем в масштабах всей планеты!

– Ты рассуждаешь, как средневековые фанатики, – ответил Володя. – Может быть, тех, кто занимается генетикой, на кострах сжигать, чтобы другим неповадно было?

– Ты додумай, к чему это может привести? – закричал кто-то в колонке у окна.

– Так убирать будут только плохие гены, – отстаивал свою точку зрения Володя. – Ген диабета, например.

– А я слышала, что есть ген преступности, – сказала Ася Кораблева. – Если его убрать, то и преступников не станет.

– Гениев тогда, может быть, тоже не станет.

– Лучше без гениев, чем с преступниками!

– Тогда вообще весь прогресс остановится!

– А куда еще прогрессировать? Хватит с нас техники! Все уже отравили!

– Ретроград!

– Прогресс остановить невозможно!

– И все-таки она вертится!

Давно уже кричали все, кроме тетки в очках, которая только качала головой, насмешливо поджав губы.

Диспут перерос в нестройный ор, а ему не место в школе. Ольга подняла руку. К сожалению, наведение моментального порядка не было ее сильной стороной. Минут пять, если не все десять, ей пришлось перекрикивать ребят, но наконец порядок был восстановлен.

– Разумеется, попытка изменить генный код человека может привести к непредсказуемым последствиям, – сказала Ольга. – И ученые, которые занимаются подобными исследованиями, просто обязаны понимать, какую огромную моральную ответственность они несут. В то же время мы понимаем, что остановить прогресс в науке невозможно, и уж тем более запретительными методами. В нашей стране как раз был проделан такой опыт. Вы знаете, что генетика, как, кстати, и кибернетика, из которой вышла наша компьютерная техника, была объявлена в СССР буржуазной лженаукой и всякие исследования по этой тематике были категорически запрещены. Что, разумеется, отбросило нашу науку назад настолько, что мы до сих пор отстаем. И тем не менее даже в условиях строжайших запретов люди работали. Тайно, рискуя подчас жизнью. Научные исследования для настоящих ученых – это не работа, которая делается за зарплату, это необходимость.

– Наркотик, – заметил Володя Грушин.

– Я не стала бы сравнивать научную одержимость с наркотической зависимостью.

– Это если широко понимать, – улыбнулся Володя. Дальше урок пошел своим чередом, но под конец кто-то, кажется, Даша Пославская, спросил:

– А вот, Ольга Васильевна, скажите, правда, что генетика опровергла Дарвина? Что на самом деле нет никакого приспособления видов, потому что генетический код не может измениться из-за внешних условий.

Ольга улыбнулась. Ей нравилось, когда ученики мыслили.

– Ну, естественный отбор все-таки в определенных рамках может иметь место. Выживают некие особи, наиболее подходящие к данным условиям, и передают дальше свои гены. В результате происходит и генетический отбор. Сложнее с образованием совершенно новых видов. Как именно предки кита утратили конечности, пока не вполне понятно. Также не все ясно и в эволюции «хомо сапиенс», человека разумного. У нас с шимпанзе девяносто шесть процентов общих генов. Разница – всего четыре процента; просто поразительно, насколько это все меняет.

– Но скажите, Ольга Васильевна, разве это не странно? – настаивала Даша. – Вот вам самой это не удивительно?

– «Странно», «удивительно» – таких слов в науке нет. Можно сказать «недостаточно изучено» или «не доказано», – ответила Ольга.

– А вдруг не было никакой эволюции?

– И все виды созданы Богом? – с улыбкой поинтересовалась Ольга.

– Ну, не таким вот Богом, как его представляют: старик с белой бородой на облачке сидит, – сказала Даша, – а просто действовала какая-то разумная сила извне.

– Этот вопрос также недостаточно изучен и наукой не доказан, – снова улыбнулась Ольга. – Многие подобные гипотезы оказались на поверку ложными. Еще есть вопросы?

В этот миг прозвенел звонок, а так как острых вопросов не нашлось, то все повскакали с мест, покидали книги в сумки и бросились из класса. В этом отношении естественно-научная гимназия ничем не отличалась от любой самой простецкой школы.

В классе осталась только невзрачная женщина в очках. Когда последний ученик покинул класс, она встала со своего места и подошла к учительскому столу.

– Здравствуйте, Ольга Васильевна, – сказала она, и Ольге почудилось в ее улыбке что-то зловещее (или это она придумала впоследствии?). – Давайте познакомимся. Нина Евгеньевна Кредина, старший методист РОНО.

Учреждение, ведающее образованием, уже несколько лет, как сменило название на что-то длинное, но все по привычке его по-прежнему звали РОНО. Даже сама Нина Евгеньевна.

У Ольги от этого сообщения упало сердце. Как у злостного хулигана, столкнувшегося с директором. Он вроде ничего и не сделал, но душа все равно уходит в пятки.