Опасная связь - Серж Жонкур

Но он по крайней мере предпочитает смотреть должникам в лицо, считает это более человечным, потому что заниматься взысканием долгов по телефону, просиживая по восемь часов в день в конторе и неделями изводить людей, все время талдыча им противным голосом одни и те же заученные фразы, – это совсем не для него. Он и визиты на дом выбрал, потому что по большей части его работа сводится к нажатию на кнопку звонка с указанием фамилии, на которую он довольно спокойно давит, и обычно это даже не квартира, а пригородный домик. Тогда как взыскание долгов по телефону часто оборачивается своего рода псовой охотой, неустанной травлей, цель которой – посеять в должнике панику, беспрестанно звоня ему в любое время, и утром, и вечером, звоня всему его окружению, семье и даже на работу, сообщая всем и каждому, что он должен деньги, клея ему на лоб ярлык «должник» и не ослабляя хватку до тех пор, пока он не сломается. Это гнусно.

Людовик знает, что визиты на дом дают наилучшие результаты, поскольку улаживают дела гораздо эффективнее. В любом случае он ни за что не смог бы целыми днями висеть на телефоне, хотя бы потому, что не любит звонить и никогда не звонит даже своим близким, но в первую очередь потому, что ему надо двигаться, бывать на воздухе, а не сидеть сиднем. Движение для него – необходимость.

Еще только приступая к этой работе, он готовился к неприятным стычкам, к напряженным ситуациям чуть ли не с уголовниками. Но оказалось, что чаще всего приходится иметь дело с побежденными: с малообеспеченными людьми или с теми, кто недавно потерял работу, но не удержался от желания потреблять. Иногда он натыкается также на не слишком смышленых старичков, которые дали себя околпачить или оказались не очень-то предусмотрительными. Разумеется, наряду с этими попадаются и мошенники, которые ловко надувают коммерсанта, не платят квартирохозяину или мастеру за бытовые услуги, но увы, таковых не слишком много, а то ему было бы гораздо легче. Когда сталкиваешься в подобных обстоятельствах с паршивцами – меньше мучает совесть, да и больше мотивация работать.

Это не та профессия, которой хвастаются. Однако Людовик не чувствует себя наемником крупного капитала, хотя также не хочет принимать и сторону тех, кого преследует. Реальность не настолько бинарна: по отношению к должникам он представляет отнюдь не всесильных кредиторов, а скорее ремесленников, мелких предпринимателей, представителей свободных профессий от ювелира до дантиста, от водопроводчика до торговца мебелью, от каменщика до архитектора – то есть всевозможных налогоплательщиков, которые не справляются со своими должниками и у них накапливаются недоимки. Потому выбивание денег и стало профессией. Честные труженики рискуют обанкротиться. Главная причина разорений во Франции – это невыплаты по задолженностям, из-за чего каждый год исчезают десятки тысяч рабочих мест. А треть этих недоимок связана с переменой адреса, произведенной более-менее умышленно, и в этих случаях кредиторы совсем лишаются своих денег, если только не пускаются в бесконечные юридические разбирательства, притом что эта волокита обходится дорого, а благоприятный исход не гарантирован. Что касается крупных фирм, то они содержат собственные коллекторские службы, которые имеют преимущество перед судебными приставами, не имея их прав, однако форменное заказное письмо на бланке службы судебных приставов обычно производит впечатление, хотя и не всегда решает проблему, отнюдь нет.

Как раз поэтому Людо и отказывается называть свою работу «выбиванием долгов», она ему представляется скорее «восстановлением справедливости», по крайней мере, так он говорит себе, потому что постоянно чувствует потребность оправдываться. Лучше всего было бы вообще никогда не упоминать о ней, о своей работе. В любом случае у него нет привычки откровенничать с кем-либо.

За те два года, что он живет в Париже, он не завел себе ни друзей, ни знакомых и почти ни с кем не видится. Он достаточно независим от рабочего расписания, ходит три раза в месяц в свою контору на собрания по разбору полетов, но в остальные дни предоставлен самому себе. По большому счету он общается только с теми, кому «наносит визиты», с клиентами, в каком-то смысле они и составляют круг его общения. Его единственное наваждение – это наткнуться на классическую семейную картину: родители с детьми, мать с младенцем на руках, маленькие братишки и сестренки, путающиеся под ногами, отец, который остается на заднем плане… Когда ему подсовывают карапузов, выставляют их как щит, чтобы внушить ему чувство вины «вы же не поступите так со мной, ну да, у меня долги, но мне надо кормить четверых детей, вы же не сделаете такое с нами», его это обижает. Потому что он думает о детях, которых у них с Матильдой никогда не будет, и развернутое представление вместо того, чтобы растрогать, приводит его в бешенство. Он опасается, что однажды и в самом деле сорвется, но не из-за резкого слова или неосторожного жеста, а из-за этой низости, из-за отвратительной попытки разжалобить его, тронуть образом полной семьи – как раз того, чего в его жизни никогда не будет. В любом случае всякий раз, становясь перед чужой дверью, нажимая на кнопку звонка, он ожидает подвоха. Но, наученный горьким опытом, сейчас постоянно держит себя в состоянии неустанной бдительности, и, что бы ни случилось, что бы ему ни сказали или противопоставили в качестве довода, он больше всего следит только за одним: за тем, чтобы избежать третьей вспышки, третьего приступа ярости.

Раньше на высоких ветвях жила пара горлиц, в погожие дни их воркование разносилось по всему двору, смешиваясь с посвистом дроздов, с прочим разрозненным чириканьем, и это было так свежо и так приятно слушать. Только вот, вернувшись из последнего отпуска, Аврора обнаружила кучки рассеянных под деревьями бежевых перьев, а подняв глаза, наткнулась на пару черных птиц, на двух огромных, блестящих, как металл, воронов. И с того дня больше не было слышно воркования горлиц, они их прогнали. Или сожрали.

– Но в конце концов, Аврора, это ведь всего лишь птицы!..

Когда доверяешься подруге, ждешь, что она с тобой согласится, все поймет с полуслова, но с Андреа явно не тот случай. Андреа уже третий год живет в Индии. Под предлогом того, что ее линия одежды провалилась, она изменила свою жизнь, обосновалась где-то в окрестностях Мадраса и зажила так называемой аутентичной жизнью, гораздо более близкой к истинной жизни. Она приезжает в Париж всего два раза в год, и тогда подруги снова видятся. В каждый приезд Аврора находит ее чуть более чокнутой, чуть более просветленной и совершенно разучившейся слушать.

– Жизнь – это приближение к тому, что мы есть на самом деле, а ты, Аврора, кто угодно, но не деловая женщина. Для тебя это слишком жестоко, с моего места мне лучше видно, бизнес – это когда ты пожираешь других или когда тебя пожирают…

Возвращаясь на работу, Аврора решила, что будет лучше больше ни с кем не говорить об этих птичьих историях, из-за которых ее в конце концов примут за сумасшедшую. Однако сегодня вечером ей еще предстоит пересечь двор, открыть окна в страхе обнаружить воронов прямо перед собой, потому что, даже когда она хлопает в ладоши, те не улетают – ну разве нормально сносить такое? Покопавшись в Интернете, она выяснила, что в Париже одни представители фауны заменяют других, что из-за изменений климата птицы будут становиться все больше и больше. Люди уже привыкли к разным видам чаек, а теперь вот появились вороны, и все они разгоняют воробьев и ласточек, можно подумать, что у природы нет других забот, кроме как демонстрировать право сильнейшего.

На каком-то научном сайте она также прочитала, что вороны числятся среди самых умных живых существ, по своим способностям они превосходят даже приматов, потому что умеют пользоваться разными уловками и хитростями. В Японии наблюдали, как они кладут наиболее крепкие орехи на дорогу и ждут, когда по ним проедет машина, а потом подбирают кусочки мякоти среди раздавленных скорлупок. Такое хитроумие ужаснуло ее, быть может, из-за этого образа, из-за этих раздавленных орехов на дороге. Она не раз искала на форумах способы прогнать птиц, но единственное, что ей попадалось, это более-менее фантастические или совсем бредовые сообщения всяких доброхотов. В которых пересказывались всевозможные суеверия и верования о том, что вороны приносят несчастье, что, если они поселились рядом, это всегда не к добру, и все это подкреплялось кучей рассказов о том, что эти твари живут на земле, чтобы предавать человека. Ведь первой птицей, выпущенной Ноем на разведку в конце потопа, был именно ворон, который так и не вернулся и не рассказал, что мир освобожден, потому что был слишком занят пожиранием исторгнутых водой трупов.

Но сейчас все находит в ней странный отклик, отдается эхом, все это ее тревожит уже с сентября. Уже два больших заказа аннулировала «Галерея Лафайет», а затем эта поставка в Азию – тысяча двести платьев, костюмов и бюстье загадочно испарилась, и о них нет ни слуху ни духу. Три настоящие неприятности, влекущие за собой крупные финансовые потери. В следующем месяце не хватит свободных денег на зарплату ее работникам, а банк грозится прекратить финансовую поддержку, как это сделали бы и все прочие банки; им больше неинтересно ссужать деньги, наоборот, сегодня они сами их ищут, они нуждаются в собственных средствах, чтобы играть на фондовых рынках, так что теперь, когда она просит о продлении срока, у нее возникает чувство, что она клянчит милостыню. Но самое худшее во всем этом – поведение Фабиана, ее компаньона, который остается до странности спокойным; иногда она даже задумывается: а не заинтересован ли он каким-либо образом в этих неудачах? Хотя Фабиан не только компаньон, но ее давний друг, с которым она познакомилась еще в «Эсмоде»[1]. Тогда-то они и сблизились, а потом вместе пустились в эту авантюру, основав собственную компанию. И правда, восемь лет все шло хорошо: он был коммерческим директором, она стилистом, восемь лет тянула лямку второго пилота, обеспечивая две коллекции в год и умножая количество продаж, – совершенное сотрудничество. Но в последнее время она как-то перестала чувствовать Фабиана, уже не узнает его: он вбил себе в голову перейти на высшую скорость, говорит о больших объемах и снижении издержек, убежденный в том, что для удержания рынка «надо расти, причем быстро». С тех пор как он два раза съездил в Гонконг и встретился там с людьми (она не знает, с какими именно), его новой целью стало выйти на новые рынки, опираясь на какую-нибудь крупную группу, искать возможности для роста в других местах и воспользоваться имиджевым капиталом, чтобы диверсифицировать продукцию. Он даже говорил о том, чтобы создавать сумочки, по крайней мере попытаться, или духи. Фабиан отчасти напоминает Андреа, тоже стал совсем другим, резко изменился с годами.