Петр Столыпин. Революция сверху - Алексей Щербаков

Но ведь дело даже не в этом. Есть такой термин – социальный расизм. Суть его заключается в том, что представители элиты смотрят на всех остальных, как на «унтерменшей». В России дворяне и примкнувшая впоследствии к ним интеллигенция представляли, по сути, иную нацию. Обычно это связывают с деятельностью Петра I, который повернулся лицом к Западу и стал без разбора навязывать западную культуру. Но на самом-то деле тенденции имелись и раньше. Так, к примеру, главная противница Петра, его сводная сестра Софья Алексеевна, была большой сторонницей разных нововведений. Просто политический расклад был такой, что ей было трудно что-то предпринимать.

Петр же довел витавшие в воздухе идеи до логического конца. Я не стану в данной книге анализировать петровские реформы, но вот об одной стороне упомянуть необходимо. Российская элита повернулась на Запад. То есть представители элиты всеми силами старались жить «как в Европе». А народ остался таким, каким был.

В итоге у господ дворян развилась… колониальная психология. Они ощущали себя эдакими просвещенными европейцами в дикой стране. До точки и до ручки это дошло во времена царствования Александра I. Как известно, «приличные люди» изъяснялись на французском. Осенью 1812 года на Невском проспекте прохожими были схвачены двое дворян, говоривших по-французски. Их сочли за наполеоновских шпионов. Как оказалось в участке, куда их доставила полиция, отбив от толпы, они являлись стопроцентно русскими, но на великом и могучем говорить не умели!

Конечно – это крайность. Но – тенденция, однако. Подавляющее большинство русского народа воспринималось русскими дворянами всего лишь как источник дохода. Они полагали себя элитой. Дескать, мы образованные, а народ темный. Так что наша культура XVIII–XIX веков блестящая, кто спорит… Но она не русская, она дворянская.

Впоследствии интеллигенты, претендовавшие на роль наследников дворян, подняли визг до небес, когда в результате революции кое-чего разнесли. Но вот почему люди должны были жалеть чужую культуру?

«Господа начали усердно изображать из себя другой народ – надо полагать, им тоже так было легче – и довольно быстро в этом преуспели. Самые богатые из них жили в странных, нерусских домах, одевались на иноземный манер, даже говорили не по-русски. Менее богатые поневоле стояли ближе к народу – но всей душой рвались ввысь, к «элите», не видя службы и пользы, которую те приносили Отечеству, а видя лишь внешнее: манеры, роскошь, развлечения.

Дворянство деградировало почти со скоростью свободного падения. Уже литература XVIII века обогатила нас описанием колоссального количества паразитов. “Золотой век” потому и назван был “золотым”, что астрономические средства тратились на безумную и ненужную роскошь. Состояния даже не проматывались, а попросту прожирались, источник же денег был один – деревня. Стоит ли удивляться, что хозяйство, из которого деньги только тянули, но не вкладывали, не развивалось? Удивительно, что русский аграрный сектор вообще как-то пережил “Золотой век”.

А затем наступили последствия и манифеста о вольностях дворянских. Люди, конечно, бывают разные, но человек устроен так, что если он имеет возможность ничего не делать, то он ею воспользуется. Русская поговорка говорит об этом так: “Лучше кашки не доложь, зато работой не тревожь”. Верхушка общества по-прежнему исполняла государеву службу, но в массе своей дворянство все больше становилось паразитическим слоем и деградировало все глубже».

(Е. Прудникова)

Так пошло и дальше. После Франции представители элиты обратили свой взор на Англию. Англофилов развелось множество. И ведь англофилия – это отнюдь не внешнее подражание стилю поведения английских джентльменов. Это психология. На этом стоит остановиться подробнее, так как именно английские методы стали примером для российских реформаторов.

Дело в том, что в Англии социальный расизм также был очень развит. Только он был куда более рациональным. Если французские дворяне блюли чистоту своих рядов, то англичане ещё в XVI веке допустили в элиты верхушку предпринимателей. К тому же британским дворянам не «западло» было заниматься бизнесом. Но это лишь добавило «веселья». На представителей «низших классов» смотрели как на пустое место. Социал-дарвинизм появился задолго до Дарвина. Хотя я подозреваю, что Дарвина подвигли к его идеям именно наблюдения за английскими реалиями. Побеждает сильнейший, и горе слабейшему.

«Крестьянский вопрос» решался так называемыми огораживаниями. Дело обстояло так. В Англии бурно развивалась промышленность, и долгое время самой доходной отраслью являлось производство сукна. Но для сукна нужно сырье – овечья шерсть. Недаром спикер парламента и теперь сидит в кресле, названном «мешок с шерстью», подчеркивая важность этого сырья для истории государства английского.

А для шерсти нужны овцы, с которых её стригут. А для овец требуются обширные пастбища. Но лишней земли в Англии не имелось. Она была занята крестьянами. Точнее – большинство земель принадлежало лендлордам (помещикам) и Англиканской церкви. Крестьяне арендовали у них участки на основании, как сказано было в документах, «вечной аренды». То есть формально отнять землю у них не могли. Но если нельзя, но очень хочется, – значит можно. Крестьян стали элементарно сгонять с земли.

А куда податься крестьянину? Для тысячного овечьего стада нужен один пастух. А остальные? Нарождающаяся промышленность всех принять не могла. Так что крестьяне шли в бродяги, против которых принимались весьма «гуманные» законы – бродяг просто вешали. Впоследствии, с расцветом колониальной экспансии, проблема до некоторой степени была решена тем, что бродяг, обезземеленных крестьян, выпихивали «завоевывать колонии». Кстати, дисциплина на английских кораблях была запредельно жестокой, условия жизни – невообразимыми для современного человека. Смерть во время плавания половины экипажа считалась «нормальной убылью». А что с этой матросней церемониться? Ещё наберем!

Огромное количество «лишних людей» и породило знаменитое упорство английской империи в деле колониальных захватов. Англичанам было не жаль класть своих солдат. Ещё наберут.

Но и в XIX веке за бродяжничество полагалось 20 лет каторги – потому что огораживание продолжалось. В начале XIX века жизнь фабричных рабочих была совершенно чудовищной. Фактически рабочие трудились «за еду». Правда, выбор был – не хочешь работать – можешь идти на каторгу – в Австралию, где работяг отдавали в рабство фермерам.

Кстати, за попытку организации профсоюза полагалась смертная казнь.