Театральные очерки. Том 2 Театральные премьеры и дискуссии - Борис Владимирович Алперс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Режиссер Терешкович в постановке подчеркнул схематичность пьесы. Есть стремление к эстетизированию современного быта. Все это придает событиям и людям, показанным в пьесе, налет выдуманности. Спектакль больше развлекает зрителя, чем останавливает его внимание на серьезной общественной проблеме.
10 сентября 1929 года
Драматургические стандарты Театральный фельетон{41}
1
На днях нам в руки попал авторский экземпляр одной пьесы, уже показанной в прошлом сезоне на сцене. Экземпляр был приготовлен к печати для одного из театральных издательств. В него было внесено много авторских изменений.
Так, была введена новая сцена, показывающая заключение договора на социалистическое соревнование. Еще для одной картины авторская ремарка красными чернилами указывала: «Через всю сцену висит плакат с лозунгами о социалистическом соревновании». В остальном тексте время от времени попадались упоминания на ту же тему. И наоборот, любовные сцены пьесы оказались сильно сокращенными. Таким образом «проработанным» оказался почти весь текст пьесы. Автор чрезвычайно просто приспособил свое произведение к лозунгам сегодняшнего дня.
Этот пример показывает, насколько неорганично пишется большинство современных пьес. Они могут, так сказать, «на ходу» пополняться новым материалом, попутно выбрасывая устаревший балласт. По существу, они не имеют определенной темы. От легкой акцентировки в ту или иную сторону тема меняется и перемещается.
И та пьеса, о которой мы здесь говорили, была написана в свое время на тему о любви. Несколько персонажей различных социальных категорий разрешали проблему любви и пола на индустриальном фоне. Теперь же, через полгода, после соответствующей переделки пьеса легко может пойти на сцене под лозунгами социалистического соревнования. Темой станет индустриализация, а фоном — любовные переживания нескольких персонажей. По крайней мере так утверждал один восторженный режиссер из АНР (Ассоциации новых режиссеров), ухватившийся за пьесу в новой редакции и увезший ее в провинцию, чтобы ставить к двенадцатой годовщине Октябрьской революции.
2
Постановление весеннего съезда инженеров о ликвидации форменной фуражки больно ударило по тем драматургам, которые специализировались на темах о вредительстве.
Инженер-контрреволюционер не мыслится драматургом иначе как в инженерской фуражке. Другое дело — честный спец. Он может быть показан просто в помятой кепке или даже лучше совсем без головного убора: пусть публика видит, что ему не до шляпы, что он весь на производстве. Но и положительный спец, конечно, тоже теряет от ликвидации фуражки: не так ясна будет на сцене разница между ним и вредителем. Придется лишние слова давать тому и другому. А это сложнее.
Между тем инженер буквально становится властителем дум советского драматурга. Без инженера не обходится сейчас ни одна пьеса, если только она не безнадежно историческая или деревенская.
За последнее время в драматургии стала плодиться разновидность инженера: инженер-изобретатель. По-видимому, мы сейчас стали перед потоком «изобретательских» пьес. Уже сейчас начали складываться для них стандартные образцы.
Обычно в этих пьесах инженера-изобретателя всячески затирают; он почти побежден. В довершение всех бед его жена начинает его ревновать к изобретенной машине. Но инженер остается стойким, тем более что у него есть союзник: очаровательная девица — либо секретарь месткома, фабкома, комсомольской ячейки, либо сестра местного лесника, начстанции и т. д. Эту девицу в свою очередь кто-то ревнует к инженеру. В результате все ненавидят изобретателя и решают уничтожить его машину. Понятливый читатель догадается об остальном. Конечно, девица разоблачает всех врагов инженера. Конечно, машина спасена для дела индустриализации, а инженер, отказавшись от премии, обняв девицу, идет с ней навстречу утреннему солнцу.
Пусть не думает читатель, что это — пародия. Буквально так кончается одна пьеса, изданная недавно под заманчивым названием «Чертов цвет» и идущая сейчас во многих провинциальных театрах и клубах. А с незначительными отклонениями от рассказанного сюжета написаны очень многие пьесы.
3
Небезызвестный драматург, за три года написавший около двух десятков пьес на различные темы и имеющий финансовый вес в МОДПИКовских[11] кругах, однажды среди своих друзей, непричастных ни к театру, ни к искусству — жаловался на свою грустную судьбу, судьбу плодовитого и популярного драматурга.
— Все темы исчерпаны. Не о чем больше писать. Конечно, если пойти в историю, то кое-что найдется. Но в современности — едва ли. Жизнь удивительно однообразная вещь. Какую тему ни возьми — всюду обязательно председатели месткомов, секретари ячеек, директора чего-нибудь и т. д. А если из них кто влюблен, то все уже заранее известно. Прямо можешь и не интересоваться, чем кончится.
Этот драматург был убежден, что скучен не он со своим мертвящим штампом, а скучна сама жизнь. К сожалению, их вовсе не мало — этих специалистов по обескровливанию живых людей. Целой армией они рассыпались по клубным площадкам, по провинциальным сценам. Все чаще и настойчивее они проникают и на сцены центральных театров.
Борьба с драматургическими штампами в решении новой темы становится боевой задачей театрального сегодня.
15 сентября 1929 года
«Париж горит» в Передвижном театре{42}
Когда-то Мейерхольд позволил себе роскошь постановки «Д. Е.» — беспомощной в драматургическом отношении пьесы. Талант и мастерство режиссера сделали на плохом материале один из лучших спектаклей революционного театра, классический образец политобозрения, в острой зрелищной форме раскрывающего сложное агитационное содержание.
Неуклюжий текст пьесы оброс многочисленными и детальными пантомимами, танцами, вставными номерами. Тема и сюжет излагались в подробных световых надписях-плакатах. Одним словом, все было сделано так, как это и сейчас любопытствующий зритель может увидеть в спектакле «Д. Е.».
Ровно через пять лет опыт Театра Мейерхольда оказался буквально повторен в летнем театре «Аквариум», но со значительно худшими результатами. И это — не удивительно.
Режиссер спектакля А. Винер, умеющий грамотно поставить в приемах Театра имени МГСПС незатейливую бытовую пьесу современного репертуара, «все-таки» очень далеко отстоит от Мейерхольда и по мастерству и по таланту. К тому же условия летней сцены «Аквариума», состав труппы, опять-таки приспособленной для разыгрывания бытовых жанровых сцен, и, наконец, скромные постановочные возможности Передвижного театра не могут идти ни в какое сравнение с условиями работы одной из наиболее тренированных трупп, воспитанной к тому же на первоклассной театральной культуре.
Все это — как будто азбучные истины. Но в спектакле «Париж горит» театр необдуманно пытается их забыть и в результате обнажает все свои наиболее слабые, незащищенные стороны. Это очень мужественное и смелое обнажение, но, к сожалению, совершенно бесполезное и заранее обреченное на неуспех. Спектакль поражает своим провинциализмом. Для
