Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел - Рихард Гаррис

Нет нужды твердить им, что вы видите в них людей здравомыслящих; это также не слишком занимательно, и вы ничего не выиграете этим в их глазах. Надо убедить их, что вы рассуждаете здраво, а не они. Нет надобности также говорить о вашей уверенности в том, что они «честно и беспристрастно оценят обстоятельства дела»; это не возражение по существу дела и не риторика; это — самое жалкое пустословие. Заезженные выражения не производят впечатления на слушателей, напротив, раздражают их своей беспомощностью; они выдают бедность мысли и слога, изобличают полную несостоятельность говорящего. Есть ли смысл в том, чтобы рассуждать перед присяжными об их честности, точно кто-нибудь сомневается в ней, или в их беспристрастии, как будто вы подозреваете в них сильное предубеждение в пользу вашего противника. Короче сказать, не следует давать присяжным основания думать, что вы собираетесь водить их за нос. Тот, кто станет убеждать их верить в самих себя, не покажется ли просто глупцом в их глазах? Куда лучше будет, если вы сумеете заставить их верить в вас!

Для этого надо прежде всего внушить им, что вы сами верите в себя. Вера в себя есть важнейшее условие успеха. Я говорю не о пошлой и грубой самоуверенности и не о тщеславии, а разумею искреннюю и спокойную уверенность в себе. Вера — великая сила и успешная сотрудница всякого начинания. Вера не раз оказывала величайшее влияние на судьбы человечества. Джордж Элиот говорит: «Уверенность деятеля в своих силах состоит в значительной доле из веры в него других». Вера передается окружающим и в них же черпает собственную силу. Если бы мне предоставили выбор, я предпочел бы, чтобы мой адвокат верил в себя, а не в дело, мной ему порученное. Если бы я знал, что он верит и в то, и в другое, я считал бы дело выигранным.

«Если,— говорит Уэтли,— поверенный сумел убедить присяжных не в своей честности вообще, а в своей уверенности в правоте его доверителя, это значительно усилит его шансы на успех, ибо они будут видеть в нем как бы нового свидетеля с той же стороны. Опытные адвокаты знают это и часто с успехом пользуются этим. Их речи и обращение бывают рассчитаны на то, чтобы в них выражалась полная убежденность и глубокое чувство».

Нельзя также не назвать неудачным началом для возражения всяческие нападки на вашего противника, его доверителя или стряпчего. Присяжным нет никакого дела до них. Надо разбить доказательства вашего противника, а не его самого. Брань не есть ни доказательство, ни возражение; всякие личные нападки переходят в оскорбление, если только они не вызваны необходимостью изобличить во лжи свидетеля, с которым иначе справиться нельзя.

Юниус говорит в одном из своих писем: «Выбор, во всяком случае, предвещал человека большого таланта и знаний. Таков он или нет, пусть скажут за него его распоряжения, поскольку они стали известны, и его мероприятия, поскольку они успели оказать свое действие. Во-первых, мы видели решительные заявления, не подкрепленные доказательствами, декламацию без логических доводов, запальчивое порицание без достоинства и умеренности, но не видели ни точности в изложении, ни благоразумия в задачах». Вот хороший урок для начинающих.

С другой стороны, и ваши ответы на неудачные личные нападки вашего противника не принесут вам ни малейшей пользы. Берегитесь, чтобы от юридического разбора дела вас не отвлекли в личную схватку, за которую будет расплачиваться ваш клиент. Спор идет не о вашем деле, а о деле вашего доверителя. Если было сказано что-либо, требовавшее ответа, надо было ответить тогда же. Когда вам предоставлено возражение, внимание присяжных должно быть всецело отдано интересам вашего клиента, а не вашим.

Внешнее обращение говорящего не менее важно для того, чтобы завладеть вниманием слушателей, чем содержанием речи. В этом отношении прежде всего надо, чтобы оратор был или казался всецело проникнутым своей задачей. Два, три замечания в разговорном тоне, без лишней торжественности, сделанные так, чтобы они видели, что не вполне уверены в них, хотя и не считаете нужным высказать этого им в лицо, и не менее уверены в себе, не распространяясь и об этом,— несколько таких слов устанавливают взаимное доверие между вами и присяжными с самого начала. Если это не удастся вам, то, как бы сильна ни была ваша речь по своему содержанию, она не произведет на них особого впечатления; удастся — и каждый из ваших доводов получит в их глазах свой истинный вес по отношению к спорному вопросу.

После этого все ваше внимание вновь принадлежит тому, что должно было целиком поглощать его до той самой минуты, когда вы встали, чтобы говорить,— я разумею порядок изложения и распределение вашего материала в речи. Она никогда не будет хороша без этого, а с этим не может быть совсем плохой. Слушателям будет легче следить за вашими соображениями и понимать их, если вы будете вести их за собой в той постепенности, в которой совершались события,— идти, так сказать, по большой дороге, чем если погоните их скачкой с препятствиями по полям и оврагам. Старайтесь расположить ваши доводы с таким расчетом, чтобы по мере движения вашего по пути фактов слушатели заранее видели, что должно следовать за каждым отдельным вашим положением; слушателям будет казаться, что ваш рассказ должен быть верен, коль скоро факты с такой естественной последовательностью вытекают один из другого. Мы легче читаем по карте, на которой границы обозначены крупными чертами, чем по такой, на которой они не указаны. Все содержание вашей речи раскинуто перед присяжными, как географическая карта, и чем ярче границы, тем лучше усвоят они их взаимное отношение. Все это может быть достигнуто посредством надлежащего построения речи и умелого распределения в ней данных дела. Ваш противник разработал его со своей точки зрения, выдвинул, насколько мог, вперед свои факты, отодвинул ваши как можно дальше; иные расшатал, некоторые совсем уничтожил. Теперь черед за вами; надо сделать то же самое по отношению к его фактам, а вместе с тем осветить места, оставшиеся в тени с вашей стороны, и выдвинуть ваши факты из окружающей их темноты.

Я убедился по своим наблюдениям, что лучшие адвокаты (которые всегда следуют известной системе в ведении дела) по большей части начинают с разбора доводов противника. Эти доводы были только что изложены перед присяжными, и с ними легче справиться, пока они еще не успели глубоко проникнуть в их сознание. Если вы возьметесь за них уже после изложения ваших доказательств, вам придется спорить против данных противника, а не устранять их; таким образом они все-таки могут оставить последнее и более глубокое впечатление.

При разборе доказательств противника не следует останавливаться подолгу на незначительных противоречиях и вообще на мелочах дела. Мелочные придирки ослабляют силу речи подобно тому, как пыль замедляет движение колес у машины. Они вызывают трение и задерживают, а не двигают дело вперед. Присяжным кажется, что у вас нет более серьезного материала, и к тому времени, когда вы доберетесь до более важных вопросов, они уже будут чувствовать себя утомленными; впечатление от вашей речи будет значительно слабее. Вы не можете указать того раздела речи, в который следует отнести мелочную критику противника; это лучшее доказательство того, что она нигде уместной быть не может. Если вы возьметесь за нее, не успев еще развить ваших основных рассуждений, вы покажетесь скупым; возьметесь за низ после, ослабите главные соображения. Мало того, вы этим самым придаете пустякам искусственное значение, которого они в действительности не имеют. Вы указываете на них присяжным и подставляете им при этом увеличительное стекло. Уэтли говорит: «Слишком страстное и старательное опровержение аргументов, в сущности ничтожных или представленных в ничтожном виде противником, нередко приводит к тому, что они получают действительную силу. То, что сказано вскользь и затем презрительно отставлено в сторону, уже по одному этому часто будет казаться и на самом деле не стоящим внимания в глазах многих читателей и слушателей. А если им будут настойчиво твердить и повторять об этом, они начнут сомневаться».

При возражении следует также помнить, что вам надо считаться не с самими свидетельскими показаниями, а с тем, что из них естественно вытекает, или с тем, что от них осталось после перекрестного допроса. В пояснение этого я укажу на одно дело, рассмотренное недавно в присутствии судьи Брета. Владелец дорогой лошади предъявил к кузнецу иск об убытках от неправильной ковки по небрежности ответчика; лошадь захромала, и ее пришлось пристрелить. Истец доказывал, что задние подковы лошадей делаются «на разные ноги». Ответчик утверждал, что этого не бывает; его свидетели подтвердили это заявление. Поверенный истца предъявил ответчику подкову и спросил, не сделана ли она на левую ногу. Тот ответил, что подкова годится на обе ноги. Поверенный истца спросил, набил ли бы ответчик эту подкову на любую заднюю ногу лошади, как бы ни пришлось. Тот отвечал утвердительно. Тогда в отверстия подковы были вставлены гвозди, и так как отверстия были пробиты с надлежащим наклоном, то концы гвоздей на одной ветви подковы приняли наклон наружу, а на другой — наклон внутрь.