Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4. - Альберт Лиханов

В Надиной истории мне меньше всего хотелось бы делать какие-то сравнительные выводы. Что-де Вите в жизни придется слаще, чем Наде. Думаю, никто такого не скажет.

Человеком владеют не только черты его характера, но и жизненные обстоятельства, в которые он попадает.

Однако обстоятельства и характеры находятся в постоянном противодействии.

Личность сильна, если оказывается выше обстоятельств.

Разность этих потенциалов рождает очень важные общественные ценности.

Ведь именно при победе характера над обстоятельствами возникает такое, к примеру, высокое событие, как подвиг.

Пройдя сквозь испытания, опалив огнем свою душу еще в отрочестве, Надя может стать прекрасной матерью, сконцентрировав в своей любви к детям то, чего так недоставало ей, сможет, пожалуй, по этим же причинам сыграть важную роль в своей собственной семье, внушив мужу необходимость тех достоинств, которых она не нашла у отца.

Вообще жизнь устроена так, что не знаешь твердо, что чем и где обернется.

Но вернемся к типичному в этой истории: не сказано, не услышано.

Возникающее в отрочестве стремление к самостоятельности рождает ранимость. Неаккуратно сказанное слово может засесть в душе на всю жизнь, до седых волос.

Но, став взрослым, человек, как правило, умеет давать прошлым обидам объективные оценки, учитывающие обстоятельства.

Отрочество характерно как раз вот этим «неучитыванием» обстоятельств.

Отрочество отличает максимализм, а значит, высшие требования к окружающим. Жажда справедливости в большом и малом, в деле и даже случайном слове…

Итак, ранимость.

Прогрессируя, она дарит характер.

Отчужденность — это уже свойство характера.

Человек сторонится других, не только взрослых, но и сверстников. Становится замкнутым. Потом угрюмым. Рядом с замкнутостью и угрюмостью непременно соседствует упрямость.

Надя ничего никому не сказала про отца. Это ее письмо — первое признание, но первое потому, что взрослые люди, жившие рядом с ней, допускали главную ошибку — не слышали несказанное.

А несказанное в отрочестве надо слышать.

Надо слушать.

В этом, конечно, самое высшее творческое проявление — интуиция.

Ведь педагогика — это тончайшее творчество. Углубленное внимание воспитателя к каждому шагу ученика.

И, как видим, не только к шагу, но к желанию.

Шаг заметен, желание трудноуловимо, но интуиция тем не менее не есть нечто редкое, дарованное лишь избранным.

Каждое любящее сердце, независимо от образовательного уровня его владельца, обладает интуицией.

И это надо твердо знать родителям, всем без исключения. Если любишь — поймешь. А поймешь, услышишь несказанное, значит, сделаешь шаг навстречу…

Услышать несказанное — значит постичь душу подростка, значит овладеть его жизнью, значит суметь помочь ему. Прекрасно, если удастся помочь без лишних слов.

Любопытная частность практического воспитания. Очень многие родители и педагоги рассматривают как высшее достижение, так сказать, «подкожное» воспитание. Считают честью так залезть в душу отрока, так вывернуть ее, чтоб, с их точки зрения, ни одного темного уголка не осталось.

Несчастны эти дети!

Доверяя взрослым, выкладывая каждое мало мальское движение души, они привыкают к ежесекундной опеке, не могут обойтись без совета по каждому пустяку, теряют самостоятельность, теряют черты личности.

Подростком надо владеть, но, в отличие от владения ребенком, здесь полной мерой вступает в действие интуиция.

Можно и без расспросов понять отрока.

Надо догадаться.

Надо поставить себя на его место.

Вот это требование к воспитателю мне представляется самым существенным.

Представь себя на месте Нади ее воспитатель Николай Петрович — он быстро бы догадался, почему на столе у него букет листьев, понял бы, что странности ее характера чем-то мотивированы, и поэтому следует разобраться в девочке.

Он — плохой, вернее — никакой педагог.

До интуиции в его работе (творчеством это, пожалуй, не назовешь) дело не дошло.

Не дошло даже до обычного анализа.

Спроси педагога, что было с Надей, он, пожалуй, ничего не скажет, кроме того, что девочка «испорчена», что она «трудна».

И вот еще о чем надобно сказать…

О легкости, с которой пришпиливаем мы ярлык «трудный» к непонятному, а верней-то, непонятому подростку.

Ярлык этот похож на рецепт неграмотного лекаря, который прописывает всем больным одно лекарство.

«Трудный» — слишком легкий и ни к чему не обязывающий диагноз.

Трудный, да и все тут…

Но об этом позже.

P. S. Я очень надеюсь, что все это прочтет и Надя. Что мои надежды — это и есть ее собственные, выстраданные чувства. Жизнь ведь всегда обещает радость. И если человек точно убежден, что он лишен чего-то важного, отчаиваться не надо, просто нельзя. Коли отнято в одном, прибавится в другом. В другом, нежданном, может, очень дорогом и важном.

Помнишь, Надя, в учебнике физики есть про закон сохранения вещества, закон сохранения энергии?

Есть еще и закон сохранения счастья. Верь, он точно есть!

ИСПОВЕДЬ ВТОРАЯ. ЛЕНА

Мое прошлое и сегодняшнее как ночь и день. Я замужем. У нас растет дочка. Вы даже не представляете, как я счастлива!

Тогда всего этого не было. В нашем доме, куда переехали мы с родителями, было много мальчишек. И, как я потом узнала, многие побывали уже в колонии. Нас было три подруги: я, Таня, Рита. Почему мы быстро «отесались» в компании мальчишек?

Мне было 13 лет. Отец и мать дали мне в эти годы полную свободу. Я хорошо чувствовала ее. В школе мы с подругой были отстающие. У меня было хобби — любила писать, сочинять. Особенно радовалась, когда в классе писали сочинение. Тут уж можно дать волю своим мыслям. Учительница по русскому языку и литературе не любила «галиматьи», как она отзывалась о моей «писанине». Она предпочитала всегда только своих отличниц. (Хотя однажды услышала от нее: «Лена, ты странная девочка, или ты меня не понимаешь, или я тебя».) Между нами была какая-то пропасть, которую, казалось, не преодолеть. Математика давалась трудно, и почти после каждого урока меня потчевали нотациями.

Помню, зададут задачу. Сижу над ней долго. Решу сама дня за два, когда отличник справился бы с ней сразу. А знаете, какое удовольствие получаешь при этом! Но этого никто не видел, не замечал, я была посмешищем в своем классе. Меня считали наивной, тупой и вообще странным типом. Я не любила школу, ненавидела свой класс. Порой сбегала с уроков. Считая себя неудачницей в жизни, отчаявшись в себе, перестала даже следить за своей внешностью. Постепенно скреплялась наша дружба с дворовыми мальчишками. В подвале дома было наше пристанище. По вечерам мы там обитали. Сначала как новички, робкие и скромные, а затем как свои люди. Мне было всегда легко и хорошо среди новых друзей. Мы пели песни, играли в карты, в «бутылочку». Частенько делали «налеты» на дачи. Постепенно «налеты» стали уже нашей необходимостью, привычкой. Мне ничего не стоило сказать: «Девки, пойдем дачку грабанем!»

Однажды пришел Сергей (отбывший наказание в колонии), на руке его были детские часики.

— Откуда? — был первый вопрос.

— Из магазина, так легко удалось свистнуть, пошли покажу.

По дороге он сообщил, как надо раздобыть такие часики. Через полчаса часики были у нас на руках.

«Так легко и быстро! Здорово!» — ликовали мы. Следующей жертвой были книги и пластинки.

По вечерам вновь собирались в подвале. Потрясали друг друга своими рассказами. Все было как в сказке одной (не помню названия): разбойники по ночам собирались на кладбище, разжигали костер и по очереди рассказывали, кто где был, кто что делал, что где навредил. То же самое выходило и у нас.

Вскоре двоих парней из нашей компании поймали. Пребывание в подвале стало невозможным — милиция забила дверь досками. Наш дом стоял на учете в милиции. По вечерам можно было заметить постового. На время наша компания распалась, тех двоих посадили в колонию, и оставшиеся пренебрегли нами, считая, что при первой же опасности мы их продадим.

Имея маленький опыт, мы начали действовать самостоятельно, втроем. Начали с библиотеки. Приходили как будто почитать, а сами набивали в пальто книги, картинки, даже два горшка с цветами унесли. Зачем? И сами не знали… Заходили в продовольственный магазин, аккуратно проделывали дырочку в пакетах, вынимали конфеты и прятали. За конфетами последовало печенье, шоколад, мыло, вафли. Быстро нас потянуло и в промтоварный, откуда мы утащили три платья, две комбинации, сумку, детскую кофточку. Было не боязно, а интересно. Но интереснее всего то, что нас никто не подозревал. Воруем себе спокойненько, прямо из-под носа берем. Все казалось смешным. Может, так и продолжалось, если бы не он.