Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Алина Сергеевна Шокарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В доме у И. П. Бибикова принято было обожать дочерей, а сыновей «считать ни во что». Мать так и говорила: «Mes filles sont des anges, et mes fils de la chair au canon» («Мои дочери – ангелы, а сыновья – пушечное мясо»). Отец был ласков к дочкам, но те его боялись, потому что он был ужасно строг к сыновьям, мать же была к сыновьям равнодушна, и те скоро к ней охладели[477].
Возможно, так женщина пыталась защитить себя от вероятной душевной боли, когда ее сыновья будут воевать и погибнут. Престиж военной службы соседствовал с большим риском получить увечье или смертельную рану.
По воспоминаниям А. И. Дельвига, его теща Е. Г. Левашева любила детей своих неровно, что было заметно и посторонним. Она не могла надышаться на младшую дочь, в то время как отец, Н. В. Левашев, любил больше старшую[478].
Оттого что мать отдавала большее предпочтение сестрам и брату, сильно переживал И. М. Виельгорский, о чем упомянул в своем журнале за 1837–1838 годы: «Мне кажется, и оно справедливо, что Мама стала ко мне гораздо холоднее и равнодушнее; это мне раздирает сердце, мучит и возбуждает зависть к сестрам и брату, которых она более ласкает. Но это надобно приписать и моей холодности к ней, постоянному противуречию, и собственным ее скорбям». И через несколько дней: «Мама больше обрадовалась увидеть дядю, нежели меня; это мне было ужасно больно»[479].
Подобные ситуации предпочтения одних детей другим нередко описываются и в художественной литературе. В романе Л. Н. Толстого «Война и мир» старшую дочь Веру в семье Ростовых любили меньше других детей (в том числе из-за ее надменности)[480]. У Барона Брамбеуса в «Идеальной красавице, или Деве чудной» красавица Анна была идолом родителей: «все в доме относилось к ней, и она все относила к себе». Вторая дочь, Катенька, не была красавицей, в отличие от Анны, поэтому во взгляде матери на нее «было меньше удовольствия, в поцелуе меньше теплоты, и в самом ободрении как будто заключался упрек»[481]. Вообще, подобное поведение среди родителей было весьма распространено, и, как видим, детей оно сильно печалило. Такое отношение к ним легко объяснить небольшими познаниями родителей в психологии и педагогике, уверенностью в том, что не нужно считаться с чувствами ребенка, который обязан уважать и почитать родителей независимо от их действий.
* * *
Некоторые родители и бабушки с дедушками сильно баловали детей[482]. Это не приветствовалось значительной частью общества, о чем рассказывают мемуаристы и писатели. Так, М. И. Глинка, родившийся в провинции, вспоминал, что около трех-четырех лет он виделся с родителями очень редко, так как первоначально им занималась бабушка. Она баловала его до «невероятной степени». Рос он один, без друзей. «Всегда окруженный женщинами, играя только с сестрою и дочерью няни, я вовсе не походил на мальчиков моего возраста. При этом страсть к чтению, географическим картам и рисованию, в котором я начал приметно успевать, часто отвлекала меня от детских игр, я по-прежнему был нрава тихого и кроткого»[483].
А. И. Дельвиг писал, что С. Х. Зуев с женой очень баловали детей и ничего путного из них не вышло: сын Леонид пьянствовал, женился на дворовой девке, а дочь Марья разошлась с мужем[484]. Примечательно, что автор делает акцент на поведении людей в семье (не на службе, не в свете) для описания их нравственных качеств.
В. А. Вонлярлярский в «Соседе» так представляет читателям избалованного ребенка: Ваня десяти лет одет в каску как драгун, носит игрушечную саблю, обращается к отцу «ты», «папаша». Тычет пальцем в пожилого, богатого и уважаемого родственника; гостю, который ему почему-либо неприятен, говорит: «Не хочу быть ласковым с таким гадким», дерзит всем, кто ему не опасен, и уверен, что все ему сойдет с рук. Его никогда не наказывают серьезно, отец ограничивается угрозами (иногда говорит сыну: «Молчи, молчи, вот я тебя, да еще таких задам» и т. п., но на деле никогда не исполняет обещанного), оттого сын ничего и не боится. В то же время старшая дочь, Аглая, за обеденным столом не смела возвысить голоса, хотя ей было уже 18 лет[485].
А. И. Герцен писал, что на половине отца ребенком держал себя чинно, у матери же кричал и шалил сколько душе угодно. Отец баловал его лет до десяти, после был им почти всегда недоволен[486] – хотя связано это было не с продуманной системой воспитания, а скорее с особенностями характера.
* * *
В основном же в дворянских семьях принята была строгая система воспитания. Детей водили к родителям здороваться и прощаться, благодарить за обед. Дети целовали родителям руки и не смели говорить им «ты». Писатель В. А. Соллогуб вспоминал, что мать его детьми своими никогда не восторгалась и не ласкала, но всегда верно ценила их хорошие и дурные стороны. За такое воспитание Владимир Александрович был родителям весьма признателен[487]: «В то время любовь к детям не пересаливали. Они держались в духе подобострастия, чуть ли не крепостного права, и чувствовали, что они созданы для родителей, а не родители для них»[488].
Некоторые отцы были и вовсе деспотами для своих детей. Такое поведение обществом тоже осуждалось, но напрямую в воспитательный процесс никто не вмешивался. Например, М. С. Николева так рассказывает о семье Николая Петровича Воейкова: «Одна из девочек, болезненный ребенок лет пяти, часто плакала и, если это случится в присутствии отца, то, чтобы заставить ее молчать, он выльет, бывало, ей на голову ведро холодной воды. Дети боялись его страшно». Отец вел весьма разгульный образ жизни, и мать не могла нанять для своих дочерей гувернантку, так что они «выучились только танцевать, а мать не жалела для них нарядов»[489]. Правда, имея хорошее приданое, они все сделали со временем приличные партии.
В воспоминаниях Е. И. Раевской говорится о странном, на взгляд рассказчицы, отношении графа Алексея Орлова к дочери Анне: если приходил дорогой ему гость, то он, выражая свое почтение к нему, заставлял свою дочь мыть полы. Перечить отцу графиня не смела[490].
