Россия и Китай: 300 лет на грани войны - Игорь Попов

Переговоры с китайской стороной о посылке российских военных инструкторов или советников в Китай начались по инициативе российского правительства. Однако с самого начала они шли трудно, наталкиваясь на явный и скрытый саботаж и нежелание пекинских властей иметь дело с Россией. Это особенно хорошо понимали российские дипломатические и военные представители в Пекине, прежде всего российский военный агент полковник К.И. Вогак. Именно поэтому донесения из Пекина в адрес Главного штаба в ноябре—декабре 1896 года нередко были противоречивы и непоследовательны.

2$ ноября 1896 года полковник К.И. Вогак, донося в Военно-ученый комитет Главного штаба о начале предварительных переговоров с китайской стороной о посылке в Китай российских военных инструкторов, сообщил: «Все слухи о новых германских инструкторах не основательны. Китайское правительство принципиально согласно принять русских офицеров»{194}.

Однако это сообщение не в полной мере соответствовало реальной действительности. Во-первых, сам К.И. Вогак в последующих своих донесениях неоднократно подчеркивал активные усилия Германии по внедрению в китайские войска немецких военных советников — как кадровых офицеров, так и отставных военнослужащих. В конце декабря того же года российский военный агент представил шифрованное донесение о проекте комиссара таможни в Тяньцзине немца Детринга о приглашении в Китай четырех старших инструкторов и 40 младших военных инструкторов для китайской армии. Условиями 5-летнего контракта предусматривалось, что китайские власти не могут вмешиваться в дела инструкторов{195}. Как показали последующие события, Германия действительно направила своих военных инструкторов в Китай. 13 октября 1897 года К.И. Вогак сообщил шифровкой в Петербург: «Несмотря на постоянное обещание Китая не приглашать немецких инструкторов, в Тяньцзинь прибыли в военное училище отставной германский поручик Тенке, ожидается еще один офицер»{196}.

Во-вторых, «принципиальное согласие» китайской стороны принять российских военных советников мало чего значило в принципе. Китайская манера проведения переговоров и недоверие Пекинского двора по отношению к России как таковой не придавали оптимизма. Впоследствии сам К.И. Вогак доносил в Главный штаб о том, что Пекин «уклонился от немедленного разрешения этого вопроса, ссылаясь на несвоевременность осуществления русского проекта».

Российский военный агент в своих донесениях подробно анализировал сложившуюся в Пекине ситуацию и выделял две главные причины, по которым китайское правительство пошло на отказ от предложения российской стороны. Он отмечал, что слабость центральных органов власти империи не позволяла Пекину эффективно влиять на положение дел в провинциях, где местные правители выступали категорически против любых реформ в военной области, резонно опасаясь ослабления личного влияния на местах. Кроме того, китайские дипломаты заявили российскому посланнику в Пекине, что принятие российского предложения вызвало бы «целую бурю» среди представителей иностранных держав, прежде всего Англии, Германии и Японии, которые не преминут воспользоваться этим предлогом для предъявления Китаю новых политических и экономических требований.

Оценивая ситуацию с принятием военных реформ в Китае в целом, полковник К.И. Вогак вновь подчеркнул: «… центральное правительство и местные власти оценивают всякое дело не с точки зрения его пользы для государства, а только в смысле выгоды своих личных интересов. Это тем более справедливо, что Китай, за редким исключением, никогда не вводил у себя по собственной инициативе европейские нововведения, а делал это под давлением дипломатии или войны»{197}.

В декабре 1896 года, когда переговоры с китайской стороной уже начались, полковник К.И. Вогак донес рапортом в Главный штаб, что китайские власти просто не желали осуществлять реальные военные реформы. Официальным доводом китайской стороны было отсутствие денег. Все деньги, выделявшиеся военному ведомству, разворовывались китайскими чиновниками и шли фактически только на содержание войск и закупку некоторого количества вооружения. Обучение военному делу не считалось в Пекине делом важным и необходимым.

На основании анализа военно-политической обстановки в Китае полковник К.И. Вогак делал вывод: «…Китайское правительство ответит отказом, в том или другом виде, на сделанное нами Цзунли ямэню предложение о командировании в Китай наших офицеров и унтер-офицеров. Если китайцы и не решатся на категорический отказ, то ответ их, во всяком случае, будет уклончивого характера, в расчете на выигрыш времени».

Далее российский военный агент отмечал: «…я считаю своим долгом еще раз доложить, что, по моему глубокому убеждению, Китайское правительство согласится на реформы, в настоящем смысле этого слова, лишь под более или менее сильным дипломатическим давлением. Вся история Китая показывает, что Империя эта никогда не предпринимала каких-либо новшеств по своей собственной инициативе; ей всегда приходилось уступать силе оружия или дипломатическому давлению извне. Нет ровно никаких оснований допустить, чтобы в данном случае Китайское правительство сделало исключение для военных реформ, к которым оно относится более нежели равнодушно, чтобы не сказать враждебно».

В своем рапорте К.И. Вогак дал военно-политическую оценку состоянию и перспективам развития российско-китайских военных отношений, отметив необходимость проявить твердость в деле обеспечения российских интересов: «Решаюсь добавить к этому, что раз мы обратились к Китаю с предложением о присылке ему инструкторов для армии, то отступать нам уже нежелательно. Сказанное нами предложение, как и все те, с чем мы за последние два года обращались к Китаю, имело характер требования и принятие отказа со стороны Китая, а тем более допущение сюда военных инструкторов какой-либо другой нации, несомненно, нанесло бы удар нашему достоинству, нашему преобладанию в этой стране, для достижения которого нами принесено уже немало жертв»{198}.

Миссия полковника Воронова

В декабре 1896 года китайский генерал Не-Ши-Чен (Не Шичен)[4], командующий войсками Печилийской провинции, обратился к российскому правительству с просьбой командировать в его войска одного офицера и одного урядника в качестве советников по кавалерии.

С самого начала предложение китайского генерала выявило принципиальные разногласия между дипломатическим и военным ведомствами России. МИД полностью поддержал просьбу Не-Ши-Чена, призывая развивать отношения с провинциальными китайскими властями на местах, в то время как российское Военное министерство настаивало на необходимости межгосударственного соглашения. Военное ведомство было озабочено статусом и полномочиями российских инструкторов в Китае, опасаясь превращения их в «простых наемников» при провинциальном генерале. На основании этого военными специалистами делался вывод, что деятельность российских военных инструкторов не будет отвечать стратегической цели — помощи вооруженным силам Китая в осуществлении военной реформы. В справке Главного штаба, составленной по материалам донесений полковника К.И. Вогака, в связи с этим отмечалось: «При таких условиях наши офицеры и унтер-офицеры, командированные в китайскую армию, не будут приносить никому пользы, и положение их не будет отвечать достоинству чинов Русской армии»{199}.

В апреле 1897 года в Главный штаб пришло шифрованное донесение от полковника К.И. Вогака, в котором он возбужденно докладывал: «Поверенный в делах в Пекине сообщил частным письмом, что решено не навязывать Китайскому правительству наш проект об инструкторах, ограничившись частными командировками офицеров из Приамурского ВО в качестве советников к разным генералам, и просить моего ходатайства. Ввиду полного противоречия этого с полученными мною инструкциями, прошу указаний»{200}.

Несмотря на разногласия, оба российских ведомства находили важным и необходимым всемерно развивать с Китаем отношения в военной области. Российский император 20 декабря 1896 года «изъявил признать возможным и желательным командировать наших инструкторов для китайских войск»{201}.

Однако уже через десять дней императору докладывается поступившее из Пекина шифрованное донесение от полковника К.И. Вогака: «По вопросу инструкторов китайцы ответили уклончиво, отложив обсуждение на неопределенное время, что равносильно отказу, — Китай вовсе не думает о серьезных реформах». На поступившем из Военного министерства документе российский император собственноручно написал «Странно»{202}.