Записки охотника Восточной Сибири - Александр Черкасов

Некоторые же зверовщики ставят на медвежьих тропах треугольник, сделанный из толстых плах, в котором на каждой из его сторон вбиты сквозные гвозди с зазубринами снаружи. Треугольник этот закапывается в приготовленные канавки и закладывается мхом, листьями, хвоей и проч. так, чтобы не было заметно. Ловушку эту нужно сделать аккуратно дома или в лесу — в удалении от того места, где хочешь ее поставить, чтобы не насорить щепой и тем не заставить медведя быть осторожным. Если же сделать это аккуратно, то медведь, идя вперед или обратно по тропе, непременно попадет которой-нибудь лапой на гвозди, заревет и будет стараться освободить лапу, но попадет другой, там третьей, а иногда и всеми четырьмя. Нередко застают их живыми на таком треугольнике и добивают уже просто палками и стягами. Кажется, способ этот занесен сюда из России переселенцами или ссыльными людьми, потому что здешние инородцы его не знают. Впрочем, он в Забайкалье мало употребителен.

Ставят на медвежьи тропы и большие капканы, фунтов в 30 и более весом, но не иначе как привязывая их к чуркам. В противном случае медведь и с капканом уйдет, так что не найдешь ни того, ни другого, а с чуркой он далеко не уйдет, особенно когда попадет в капкан задней лапой и, следовательно, не может стать на дыбы и нести чурку в передних. Понятно, что пружины капкана должны быть крепки и сильны. На медведя поставить капкан не хитро; это не то что на лисицу или волка; тут не надо быть мастером капканного промысла. Медведь прост и доверчив в этом отношении, он надеется на свою силу, которая в подобных обстоятельствах не всегда его выручает. Стоит только удобно и правильно поставить капкан да хорошенько прикрыть — вот вся и штука; дело только в том, чтобы медведь пошел по той тропе, на которой для него приготовлено угощение. Капканы и петли ставят иногда также и около самой берлоги, приготовленной медведем заранее для зимы, но это бывает редко, большею частию при случайном открытии берлоги, и то смельчаками, которые, идя к берлоге, не думают о встрече с медведями, которые в это время находятся неподалеку от своей будущей зимней квартиры, что легко может случиться, особенно в позднюю осень.

Случается, что медведи попадаются и в козьи петли, которые; впрочем, по большей части они обрывают. Вот почему в тех местах, где медведей много, петли ставятся мертвые, т. е. такие, которые не могут уже расходиться; если бы ее и оторвал медведь, она все-таки удушит его, только бы он сначала затянул ее посильнее. Нарочно же ям для ловли медведей, какие делаются в России и других частях Сибири, в Забайкалье не копают, но были примеры, что медведи случайно попадали в козьи, изюбриные и сохатиные ямы, но по большей части, исковеркав их, вылезали, ибо медвежьи ямы копаются книзу шире, так что яма имеет вид усеченной пирамиды, тогда как козьи ямы делаются прямые, параллелепипедальные, с отвесными стенами. Следовательно, понятно, почему из первых медведь вылезть не в состоянии, а из последних, будучи вооружен большими загнутыми когтями, может выбраться.

Самый же употребительный способ добывания медведей — это ружейной охотой, которая и производится обыкновенно зимою, выгоняя медведей из берлог. Летом медведей бьют случайно, а особой охоты на них в это время года нет. В последнем случае стреляют медведей большею частию с подхода, скрадывая их на увалах, солнопёках, преимущественно весною, когда медведи, выйдя из берлог, ходят по этим местам, отыскивая синенькие цветочки пострела или ургуя (породы лютиков), или же медвежьего корня и молодого осинника, который, конечно, на солнопёчных местах распускается скорее, нежели в глухих сиверах. Летом, во время сильных жаров, бьют их на муравьищах или в речках, куда они любят ходить купаться, а осенью на ягодниках. Я уже говорил выше, что подойти к медведю, скрасть его — не хитро; это не то, что скрасть изюбра или козулю, потому что медведь не боязлив, мало озирается, шуму не пугается, а напротив, заслыша его, обыкновенно тотчас становится на дыбы и старается узнать, в чем дело. Главное, не нужно подходить к нему по ветру, как и ко всякому другому зверю, даже птице, а всегда с подветренной стороны, т. е. идти против ветра, причем стараться подкрадываться из-за деревьев; если идете вдвоем или втроем — отнюдь не разговаривать и не шептаться. Треснет сучок под ногой охотника — не беда, но если медведь услышит разговор, шепот, а тем более запах охотника, то тут уже мешкать нечего и надобно быть готовым на бой, ибо он тотчас узнает человека, в каком бы он положении ни был; тогда, если в меру, лучше стрелять, потому что медведь, встав на дыбы, заревев и завидев охотника, обыкновенно убегает, и тогда все ваши старания будут напрасны. Когда же скрадешь медведя, который ходит не останавливаясь или неловко стоит к выстрелу, тогда лучше нарочно кашлянуть, свистнуть или чем-нибудь посильнее стукнуть, отчего он тотчас начнет озираться, но, завидев охотника, станет на дыбы, поворотясь грудью к стрелку, которому в это время представится удобный случай нанести ему смертельную рану. Промышленники признают за самое лучшее стрелять медведя немножко наискось или, как они говорят, на перекосых, то есть так, чтобы пуля ударила в пах по кишкам и вышла в грудь, под лопаткой другого бока. После такой раны он обыкновенно тотчас падает. Зверовщики говорят, что перекосая пуля сбуровит всю внутренность. Или же надо стрелять в бок по сердцу, именно бить немножко сзади передней ноги, под лопатку, в то самое место, где у медведя бывает вытерта шерсть от ходьбы локтем передней ноги. Чтобы стрелять в голову, в лоб или в ухо, нужно иметь твердую руку, спокойствие духа и хорошо пристрелянное ружье. Выстрел в ногу, по кишкам и вообще в неубойное место только раздражает медведя, и в таком случае уж лучше сделать промах.

Многие жестоко ошибаются, думая, что медведь неповоротлив и не быстр на бегу. Кто их стреливал не один раз, тот, конечно, хорошо знает его моментальные движения и быстроту бега, и эти-то качества при его страшной силе делают из него опасного врага, почему не всякий решается охотиться за медведем, предоставляя славу более храбрым промышленникам. Рассказывают, что часто медведь при неверном выстреле с окончанием его звука является уже у ног изумленного охотника. Я этому совершенно верю, потому что видел своими глазами легкость и быстроту его движений, которые действительно достойны удивления. Вот что рассказывал мне один известный сибирский охотник: «Однажды я скрадывал козу, которая ходила с двумя анжиганами (дикими козлятами) по лесистой маре. Я тихонько, шаг за шагом подвигался к ней все ближе и ближе, наконец подобрался в настоящую меру и хотел уже выстрелить, как вдруг около меня, сбоку, что-то затрещало. Я оглянулся и увидал огромного медведя, который, не замечая меня, по-видимому, в свою очередь скрадывал ту же козулю с молодыми козлятами. Впереди меня и медведя лежала большая упавшая лиственница, под гору вершиной, а комлем с огромными вырванными из земли корнями прямо на меня. Я думал, что медведь непременно пойдет к вершине этого дерева, чтобы из-за сучьев ловчее приготовиться к внезапному нападению, и тотчас тихонько сам подскочил к комлю валежины, имея намерение, как только он подойдет к лиственнице и остановится или тихонько через нее станет перебираться, так я его и стрелю, как говорят промышленники. Медведь, устремив глаза и уши на козлят, заранее пожирая их блестящими, карими, страшными глазами, потихоньку подбирался к вершине все ближе и ближе, так тихо, так осторожно, что уже видя всю его фигуру, находясь от него не далее 25 сажен, как бы не замечал его присутствия. До козлят было не более десяти сажен, а коза ходила несколько далее и совершенно не слыхала присутствия двух существ, совершенно разных по созданию, но с одним и тем же желанием, потому что было довольно ветрено, лес скрипел и шумел вершинами. Сердце мое билось сильнее обыкновенного, лицо горело… Медведь, подойдя к самой вершине валежины, приостановился и сквозь сучья смотрел на приближающихся козлят к той же лиственнице. Запасный револьвер и охотничий нож были у меня наготове, я уже прицелился и хотел только спустить курок, как вдруг медведь в мгновение ока, как кошка, перескочил через вершину валежины, не задев ни за один сучок, не стукнув и не треснув ничем решительно, сделал несколько прыжков и схватил одного козленка, другой бросился к матери, которая, совершенно не ожидая нападения, растерялась и прыгала на одном месте. Признаюсь, я, не ожидая такой штуки со стороны медведя, немного оробел, но скоро собрался с духом и выстрелил медведю в зад. Он, как резиновый мячик, привскочил на месте аршина на полтора кверху, потом сделал несколько прыжков ко мне и упал в судорогах, не добежав до меня каких-нибудь пяти сажен. Все это он сделал так скоро и проворно, что я, испугавшись, едва только успел схватить револьвер и невольно посадил ему другую пулю в шею»…