1612 год - Дмитрий Евдокимов

Федор Шереметев с многотысячным отрядом придворного воинства потерпел позорное поражение от шести сотен казаков. Что и говорить — псари да виночерпии были приближены к царю отнюдь не за успехи в бранном деле. Во время ночных вылазок казаков они мгновенно впадали в панику и бежали без оглядки, так что наутро воеводе нелегко было вновь собрать свое воинство. Не помогала и мощная артиллерия, в том числе и знаменитая пушка «Лев Слободской», присланная из Москвы. Как только начиналась канонада, казаки быстро скрывались в глубоких подземных ходах, поэтому огромные ядра не достигали цели. Но стоило царским воинам вновь пойти на приступ, как казаки, забравшись на стены, открывали меткий прицельный огонь, усеивая подступы к крепости трупами противника. Взгромоздясь на стены, казаки выкрикивали вслед отступавшим обидные ругательства. А порой на валу показывались и пьяные бабенки, спутницы казаков, с бесстыдно задранными подолами.

Пока огромное войско Мстиславского медленно двигалось к Кромам, сюда на помощь Шереметеву был направлен передовой отряд стольника Василия Бутурлина, составленный из лучших сотен всех полков. Вошел в отряд со своей сотней и Дмитрий Пожарский.

Нашли они Федора Шереметева в полном унынии:

— Я потерял уже из-за этих проклятых казаков больше половины своих воинов! Штурм бесполезен.

Объехав крепость со всех сторон, Пожарский с Бутурлиным убедились в правоте его слов. Она находилась на высоком крутом холме в излучине реки, и все подступы к ней легко простреливались. Внимательно осмотрев высокие стены из толстенных дубовых бревен, Дмитрий спросил Шереметева:

— Зажигательные снаряды пускали?

— Пускали, да только без толку. За бревнами насыпан той же высоты земляной вал, снаряды попадают в него и гаснут.

— Стены надо сжечь, — твердо сказал Дмитрий. — Без этого штурм нечего и затевать.

— А как поджечь-то? — спросил Бутурлин.

— Надо тайно собрать хворост, ночью подобраться к крепости со всех сторон и в одночасье поджечь. А чтоб казаки не сумели потушить — открыть огонь со всех сторон.

— Дело говоришь, князь! — одобрил Бутурлин и скомандовал остальным командирам: — Выкликайте охотников на лихое дело по всем сотням. Расставить побольше шалашей, чтоб не погасли, складывать в них хворост.

— Тем, кто будет заготовлять хворост в лесу, надо сразу сделать и волокушу, — добавил Пожарский. — Шалаши тут же ставить на волокуши, и как они наполнятся, ночью запряжем коней — и быстро к стенам.

В течение недели все было подготовлено, и по команде Бутурлина, вскоре после отражения очередной ночной вылазки казаков, шалаши на огромных полозьях были вплотную подтащены к стенам. Для дружного огня не пожалели и пороху, которым обильно усыпали хворост. Мгновенно вся крепость оказалась в огненном кольце. Отдельные попытки растерявшихся казаков залить костры водой были подавлены дружными залпами тяжелых пушек. Артиллеристам было легко вести прицельный огонь по загоревшейся крепости.

Наутро от бревен остались лишь дымящиеся головешки. Однако казаки, вынужденные скрыться в остроге, не сдавались. При попытке осаждавших закрепиться на земляном валу казаки открыли столь убийственный огонь, что вскоре вал был покрыт трупами. Получил ранение в левое плечо и Дмитрий. Его вытащил на себе из-под огня дядька Надея, следовавший за князем как верный телохранитель.

Бутурлин прекратил попытки захватить крепость штурмом и стал поджидать подхода основных сил. Лишь 4 марта знамя с изображением Георгия Победоносца появилось под Кромами. Воевода Мстиславский, видимо вдохновленный будущей женитьбой на царевне, вдруг проявил ту решимость, которая была ему присуща во времена войны в Ливонии. Не дожидаясь прибытия осадной артиллерии из Карачева, он приказал Михайле Глебовичу Салтыкову, второму воеводе передового полка, взять крепость штурмом.

Однако оказалось, что за время бездействия царских войск казаки хорошо подготовились к новым атакам. От острога к земляному валу были отрыты глубокие ходы. Под земляным валом они устроили убежища от ядер.

Когда воины Салтыкова стали приближаться к крепости широким кольцом, то были встречены огнем. Когда же, понеся значительные потери, но все же понукаемые десятниками и сотниками, они начали взбираться на земляной вал, казаки мгновенно по подземным ходам вернулись в острог и повели стрельбу оттуда, причем наступавшим практически некуда было скрыться от жалящих пуль.

Салтыков отнюдь не отличался храбростью, поэтому благоразумно просигналил отступление.

— Возьмем измором! — рек Мстиславский на военном совете. — Наряда[44] да и хлеба у казаков осталось мало: сдадутся, куда им деваться.

Казаки тоже, казалось, присмирели. Ночные вылазки случались все реже. Позже из слов перебежавшего стрельца выяснилось, что причина уныния казаков — в ранении доселе неуязвимого Корелы. Он же показал, что Корела послал нескольких гонцов к царевичу с отчаянными просьбами о помощи.

Артиллерия вела систематический обстрел крепости. В конце концов не осталось ни одного здания. Однако казаки, переселившись в глубокие норы под землей, сдаваться не собирались.

Как-то под вечер раненого Пожарского пришел навестить рязанец Прокопий Ляпунов. Как всегда шумливый, он заполнил собой весь небольшой шатер князя, нарушив его покой, доселе строго охраняемый дядькой.

— Чего расхворался, Дмитрий? — басил рязанец, прищуря свой черный озорной глаз. — Пора подниматься, весна на дворе!

— И то, собираюсь на днях встать! — согласился Пожарский и дотронулся до плеча, слегка поморщившись. — Хорошо, что левую зацепило, а не правую. Дядька, угости гостя медом, нашим, суздальским, из лесной малины.

— Хорош, — похвалил Прокопий, отведав чашу густого, розового по цвету меда. — Что в войске делается, пером не описать.

— Что, воинских утех требуют? — живо спросил Пожарский и даже слегка приподнялся.

— Напротив! — рассмеялся Ляпунов. — Воевод перестали совсем слушаться, каждый день десяток, а то и больше дворян отъезжают домой. Скоро ведь сев, вот и тоскуют по хозяйствам.

— А что Мстиславский? Сердится, чай?

— Мстиславскому море по колено! Одни уходят, зато другие приходят. Царь отряд за отрядом шлет. Боится, как бы царевич снова силу не набрал: ведь, почитай, все южные города под его руку перешли: Воронеж, Елец, Ливны, даже — детище царское — Царев-Борисов. Если так дальше пойдет, царевич без всякой войны Россией овладеет.

— А ты вроде бы и рад, Прокопий? — хмуро сказал Пожарский. — Что же тогда медлишь, тоже подался бы в свои рязанские владения?