Усман Юсупов - Борис Ресков

Юсупов знал: главный бой им дадут по этому, второму, пункту. Трезвые хозяйственники из государственных плановых органов, молчаливо и сосредоточенно сосавшие «Беломорканал», вежливо останавливали выступавших из республик при первых же попытках мелодекламации. Их интересовали только цифры. Настырностью, темпераментной болтовней их нельзя было пронять. (Юсупов испытывал к такого рода людям смесь симпатии и суеверного страха — чувствовал себя рядом с ними недоучкой.)

Недаром так тщательно, не давая покоя помощникам, десятки раз перекраивая, изменяя, готовил он свою десятистраничную речь к XVIII съезду ВКП(б). Не потребностью похвастать, не фанфаронством вызваны эти его слова;

— …Посмотрите на экономику республики, на жизнь, на людей и попробуйте сказать, что наша национальная политика не воплощена в жизнь!.. Мы имеем в республике сейчас пятьсот колхозов-миллионеров. Среди них есть такие колхозы, которые получили в 1938 году свыше восьми миллионов рублей дохода, и трудодень у них составляет двадцать восемь рублей…

(Эта же цифра — пятьсот колхозов-миллионеров — фигурировала и в докладной записке в плановые органы. «Более шестидесяти процентов хозяйств с миллионными доходами, триста с лишним колхозов, — говорилось там, — приходится на районы Ферганской долины, где намечено строительство. Если каждый такой колхоз возьмет на себя полностью содержание собственных строителей канала, оплачивая их работу на трудодни, обеспечит их питанием, инвентарем, арбами, лошадьми, — это составит не более одного-полутора процентов годового колхозного дохода, — следовательно, не только не подорвет экономику хозяйства, но фактически будет незаметно в общем балансе его расходов».)

Юсупов говорил с трибуны съезда, не называя пока Большой Ферганский канал: да, мы уже способны и на такое. Социалистическое сельское хозяйство Узбекистана твердо стоит на ногах. Нам по плечу большая стройка.

Перед ним на вечернем заседании 11 марта выступил Щербаков. Они сидели в президиуме съезда недалеко друг от друга, и будто специально для него Щербаков неожиданно стал говорить о канале Москва — Волга, недавно построенном, о том, сколько новых стахановцев, героев труда родила эта стройка.

Юсупов разволновался: надо было вставить в выступление хоть два слова о Лягане. Как он не подумал об этом! И тут председательствующий назвал его имя. Он шел к трибуне, так и не решив: говорить или нет? И промолчал. Трудно сказать почему. Ведь в те дни, когда работал съезд, когда Юсупов говорил с трибуны, недалеко от Ферганы, в местечке Ляган, шла генеральная репетиция к Большому Ферганскому, народная стройка тридцатикилометрового канала из Шахимардансая в Исфайрамсай, кетменный восемнадцатидневный предшественник нарынской эпопеи.

Можно себе представить, как нетерпеливо, как мучительно ждал он вестей оттуда, как много значили для него скупые строчки телефонограмм, регулярно поступавших в Москву: «13 марта сделано 22 процента земляных работ. На строительство вышло 14 тысяч человек…»; «15 марта. Дневная производительность на человека от двух с половиной до пяти с половиной кубометров земли…»; «17 марта Алты-Арыкский район, идущий впереди, начисто закончил проведение канала на протяжении пяти километров. Алтыарыкцы перешли в порядке соцпомощи на участки второй очереди».

Большой Ферганский канал был для Узбекистана, для страны, в истории наших пятилеток не меньше, чем Магнитка, Днепрогэс, Кузнецк. Как и они, эти стройки-легенды, как дрейф «Челюскина», перелеты Чкалова и Гризодубовой, как зимовка папанинцев на льдине, Большой Ферганский — в общем ряду ярчайших проявлений набиравшего взлет социализма — сформировал лицо целого поколения, сам будучи классическим его детищем, стал своеобразным паролем эпохи, дав ей неповторимую окраску, ритм, вошел в историю государства как образец массового коммунистического отношения к труду.

«Я считаю одним из счастливейших воспоминании — мое пребывание на Ферганском канале. Там все было великолепно, как в эпоху завершенного коммунизма. И я так жалел, что я не музыкант, чтобы передать это все в звуках, что я не поэт, чтобы воспеть это дело. Конечно, лучше было бы работать как прозаику, но я не сделал этого, потому что думал, что нужно быть всем вместе — и поэтом, и прозаиком, и музыкантом — настолько это было великолепно и многокрасочно… Я здесь видел живую силу народа, сконцентрированную на моих глазах и показывающую, что будет делаться в дальнейшем».

Это говорил не восторженный юноша. Слова эти сказаны Петром Павленко в 1950 году после того, как он побывал на финской и Великой Отечественной войнах, после того, как увидел дымившуюся в пепелищах, разграбленную, растоптанную Европу. Да разве только он один как песню пронес в душе Большой Ферганский!

Странная, чудная вещь ретроспекция.

В какой-то растерянности думаешь о том, что всего-то этого, громкого и величавого, не знал тридцатидевятилетний секретарь ЦК КП(б) Узбекистана Юсупов. Для него, сидевшего в Большом Кремлевском дворце предвоенной Москвы, все это существовало пока в будущем. Этому еще предстояло свершиться.

Отчего же он был так упорен? Что руководило им? Почему так зло, методично отметал он любой довод против строительства?

…«Вот если взять такую проблему, в отношении которой почти пять лет спорили: можно ли что-нибудь получить с точки зрения улучшения орошения Папского района? В этом году результаты показали: канал, о котором пять лет шли споры, о котором говорили, что его без цемента, железа и бетона нельзя построить, сейчас в основном этот канал построен!»

Это выписка из неправленой стенограммы его февральского выступления на IV пленуме ЦК КП(б) Узбекистана, за месяц до съезда. Четырежды брал он тогда слово, возвращаясь всякий раз к одному и тому же: «Хватит тянуть волынку! Смотрите: в Папе ведь построили! Ляган накануне пуска. Течет, черт возьми, вода на колхозную плантацию! Чего же вы мямлите, уважаемые спецы, про хрестоматию ирригационного строительства? Вот хрестоматия:

…«Деды наши, отцы наши строили десятки, сотни лет без цемента, без железа. Надо последовать многовековому опыту!..»

Не правда ли, не очень убедительно сейчас звучит это: «деды строили»? Но мы-то, сегодняшние, точно знаем: канал протяженностью в триста с лишним километров, построенный в основном дедовскими методами, живет и трудится поныне. Да, странная, чудная штука это — ретроспекция.

Думал ли Усман Юсупов, что рискует? Ведь был риск — и немалый! — об этом говорили ему люди, отлично знавшие свое дело, позволившие себе сомневаться лишь по праву трезвого расчета, в силу сознаваемой ответственности. И ведь не беспочвенными были их сомнения. Просто вывести на ограниченную территорию сто пятьдесят тысяч живых душ, которым в течение полутора месяцев надо пить, есть, спать, — это ли не задачка? Не говоря обо всем остальном: изыскании трассы, проекта. Только это!