Криминология. Избранные лекции - Юрий Антонян

Но почему-то это правило не распространяется на членов суда присяжных. Оказалось, что можно решать сложнейшие вопросы правосудия, в частности виновности конкретного человека, не имея никаких профессиональных навыков, умений и знаний, полагаясь только на наитие, интуицию, здравый смысл, поддаваясь чарам соловья-адвоката. Добро бы такой соловей защищал права и интересы действительно невиновных или совершивших преступления под влиянием весьма неблагоприятного стечения жизненных обстоятельств. Настоящие соловьи, точнее, соловьи-разбойники, холеные и высокооплачиваемые, часто защищают совсем другую категорию преступников – наиболее богатых и опасных, которые спокойно продолжают разворовывать страну.

Как и любой другой суд, суд присяжных нередко ошибался, случались и ошибки исторического значения, оказавшие огромное влияние на судьбы России. Я имею в виду процесс по делу Веры Засулич. Ее оправдание судом присяжных окончательно развязало руки террору. Те, кто колебался, после него обрели уверенность, что убивать можно и нужно, что цель оправдывает средства, тем более, что убийцы будут оправданы, поскольку они и не убийцы вовсе, а народные защитники и герои. Общественность решительно встала на сторону террористов, и страну залило кровью. Еще бы: ведь Засулич оправдал суд присяжных – воплощенный глас народа.

А теперь вдумаемся в слова, которые произнес известный русский адвокат Александров в защитной речи на процессе Засулич: «Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям; были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых людей или своих более счастливых соперниц. Эти женщины выходили отсюда оправданными. То был суд правый. Отклик суда божественного, который взирает не только на внешнюю сторону деяний, но и на внутренний их смысл, на действительную преступность человека. Те женщины, совершая кровавую расправу, боролись и мстили за себя. В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, – женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею во имя того, кто был ей только собратом по несчастью».

Речь Александрова – образец краснобайства и пустозвонства, перемешанного с кощунством и даже богохульством. Оказалось, что «суд правый» состоит в оправдании тех, кто убивает своих соблазнителей, изменивших им мужчин и даже соперниц. Оказывается, как раз такой суд является откликом «суда божественного», хотя мы прекрасно знаем, что христианство решительно осуждает насилие и тем более убийство, считая его тягчайшим грехом, которому нет ни оправдания, ни прощения.

Поклонников и последователей Александрова и сейчас достаточно много. Они предстают в различных обличиях, предпочитая светлый образ «борцов» за свободу своего народа и чистоту религии, они убивают, похищают и взрывают во славу идеи. Не потому ли российские судьи так «ласковы» с террористами? Не потому ли так часто переиздают речь Александрова? Общий вывод профилактической роли суда присяжных может быть только отрицательным: этот суд не способен служить действенным инструментом предупреждения преступности, поскольку не в состоянии квалифицированно и объективно принимать решения по уголовным делам. Между тем новый уголовно-процессуальный кодекс расширяет и углубляет возможности суда присяжных. В этой части уголовная политика России должна быть, я думаю, скорректирована. Этот суд не должен являться лазейкой, позволяющий преступникам избежать ответственности и заслуженного наказания. Мы не вправе забывать, что в демократическом обществе очень велика роль суда в профилактике преступности.

Суд должен судить, это его не просто главная, а единственная функция. Новый УПК ниспровергает это проверенное веками положение, наделяя суды совсем не свойственными им обязанностями выдавать санкции на арест и проведение ряда оперативно-розыскных мероприятий. Можно предположить, что авторы этих нововведений совсем не имеют практического опыта и не учитывают социально-психологические явления и процессы, возникающие при применении уголовного закона, в формальных и неформальных сферах уголовного процесса. Вообще игнорирование психологических аспектов – клеймо всей нашей юридической жизни, доставшееся от советских времен. Что происходило, когда следователь обращался к прокурору за санкцией на арест? Прокурор тщательнейшим образом изучал материалы уголовного дела, чтобы убедиться в том, что достаточно доказательств вины обвиняемого. Иными словами, он брал на себя функции суда – на психологическом, конечно, уровне, т. е. убеждался, что это лицо виновно. Иначе он не давал санкцию. В дальнейшем все эти вопросы решал уже суд, но на другом уровне, в другом качестве и, главное, независимо от прокурора. Суд может высказать об уголовном деле и виновности обвиняемого совсем иное мнение, чем следователь или прокурор, с которыми он не связан. Немаловажно в этой связи отметить, что они относятся к разным правоохранительным ведомствам и поэтому не связаны общими интересами.

Согласно новому закону, суд должен давать санкцию на арест, т. е. еще до полного и объективного рассмотрения всех обстоятельств дела фактически решать вопрос о виновности (невиновности) обвиняемого. Выданная санкция фактически является признанием виновности обвиняемого, пусть не юридическим, а психологическим, однако она связывает тот суд, которому предстоит рассматривать уголовное дело в целом. Иначе и быть не может, поскольку все судьи – из одного ведомства, работают вместе, как правило, в одном здании, постоянно общаются друг с другом, объединены общими интересами и заботами, т. е. психологически взаимозависимы. В таких условиях трудно ожидать объективности разрешения уголовных дел, причем и в тех случаях, если в санкции на арест судом отказано. Сейчас у нас положение еще хуже: из-за нехватки судей один и тот же судья дает и санкцию на арест, и руководит раскрытием дела уже по существу.

Получение санкции на арест теперь сопряжено с многочисленными сложностями. Следователь и дознаватель с согласия прокурора должны возбуждать перед судом ходатайство о заключении под стражу. Есть все основания опасаться, что при подобным новом порядке многие опасные преступники останутся на свободе. Нетрудно понять, как это повлияет на состояние правопорядка, какие новые возможности откроются обвиняемым и подозреваемым, чтобы избежать наказания.

Аналогичные ситуации будут складываться и тогда, когда суд будет давать санкции на проведение оперативно-розыскных мероприятий, что вполне мог бы осуществлять прокурор. Суд – высшая инстанция, и не следует опускать его до уровня участника оперативно-розыскной деятельности.

Сторонники подобных нововведений в нашем уголовно-процессуальном законодательстве обосновывают их целесообразность и полезность доводом, что по таким или примерно таким правилам осуществляется правосудие в западных странах. Однако представляется, что слепое копирование чужого опыта бессмысленно. К тому же пока никто не доказал, что упомянутый опыт – самый совершенный. Еще раз: суд должен судить, а не соучаствовать в слежке, ибо, соучаствуя в ней, он перестает быть судом. Смешение оперативно-розыскных, следственных и судебных функций представляет собой угрозу цивилизации, пусть даже и отдаленную. Причем одинаково плохо, и когда следствие принимает функции суда, и когда суд берет на себя обязанности следствия.

Я остановился лишь на тех моментах, которые представляются более чем спорными в новом законе об уголовном процессе. За рамками критических замечаний остались как другие упущения и вредные установления, так и достоинства УПК.

В целом УПК России является яркой иллюстрацией односторонне понимаемой гуманизации уголовной политики и защиты прав человека. Такая политика в настоящее время реализуется в ущерб интересам потерпевших и всего правопорядка в целом, существенно затрудняя профилактику преступности.

4. Защита жертв преступлений (виктимологическая профилактика)

В нашем обществе сложилась довольно странная традиция: как только возникает проблема защиты прав человека, внимание сразу же обращается на тех, кто лишен свободы за совершенные преступления. При этом, как правило, полностью упускается из вида тот факт, что речь идет о преступниках, многие из которых неоднократно преступали уголовный закон и представляют значительную опасность для общества. Такова особенность человеческой души – помогать, сочувствовать тем, кому плохо сейчас, в данную минуту, даже если предмет заботы является и отъявленным злодеем и душегубом.

К сожалению, их жертвы подобного внимания удостаиваются значительно реже, они практически лишены заботы, в том числе проявляемой в форме организованной помощи со стороны государства и общества. Общественные организации, способные оказать жертвам преступлений реальную материальную, а не только психологическую поддержку, весьма немногочисленны, кроме того, их материальная помощь ничтожна и эпизодична. Иногда ее размеры полностью зависят от доброжелательности и денежных возможностей конкретных людей.