А зори здесь тихие… В списках не значился (сборник) - Борис Васильев

– Вот с 84-го! – крикнул пограничник, который был первым номером у пулемета. – К нам, что ли?

От кольцевых казарм правильными перебежками продвигались красноармейцы. Не растерянные музыканты, а бойцы с оружием, и немецкие автоматчики сразу усилили огонь.

Рядом резко застучал «дегтярь»: пограничники короткими очередями били по костелу, прикрывая товарищей.

– Огонь! – закричал Плужников.

Он кричал для себя, потому что команда была ему необходима. Но, скомандовав, он так и не смог выстрелить: в сержантской винтовке патронов не оказалось, и Плужников только без толку щелкал курком, лихорадочно передергивая затвор.

– Вели диски набить, лейтенант! – закричал второй номер – рослый брюнет со значком ворошиловского стрелка на гимнастерке. – Диски кончаются!

Плужников побежал к дому мимо редкой цепочки бойцов. Старшего лейтенанта нигде не было видно, и он, волоча винтовку, долго суетился возле горящего здания.

– Патроны! Где патроны!

– В подвале спроси, – сказал полуголый сержант с забинтованной головой. – Хлопцы оттуда цинки таскали.

Тяжелый смрадный дым медленно сползал в подвалы. Кашляя и вытирая слезы, Плужников ощупью спустился по крутым стертым ступеням, с трудом разглядел в полумраке раненых и спросил:

– Патроны где?

– Кончились, – сказал вдруг женский голос из темноты. – Что наверху слышно?

Плужникову очень хотелось увидеть, кому принадлежит этот голос, но, как он ни вглядывался, ничего разобрать не смог.

– К нам из казарм прорываются, – сказал он. – Из 84-го, что ли. Старшего лейтенанта не видали?

– Пройдите сюда. Осторожнее: люди на полу.

У стены лежал старший лейтенант в испачканной гимнастерке, разорванной до пояса. Кое-как перебинтованная грудь его чуть вздымалась, и при каждом вздохе выступала розовая пена на белых, стянутых в нитку губах. Плужников опустился подле него на колени, позвал:

– Товарищ старший лейтенант. Товарищ…

– Уже не дозоветесь, – сказал все тот же голос. – Наши то скоро из города подойдут, ничего не слышно?

– Подойдут, – сказал Плужников, вставая. – Должны подойти. – Он еще раз оглянулся, смутно различил темную фигуру и тихо добавил: – Пожар наверху. Уходите отсюда.

– Куда? Здесь – раненые.

– Опасно оставаться.

Женщина промолчала. Подавленный не столько отсутствием патронов, сколько смертью командира, Плужников выбрался из задымленного подвала. В подъезде уже невозможно было стоять: над головой занимались перекрытия. У входа на ступеньках по-прежнему сидел сержант, неторопливо, по-домашнему сворачивая цигарку.

– Надо бы из подвала раненых вынести, – сказал Плужников. – Огонь вход отрежет. И женщина там.

– Надо, – спокойно согласился сержант. – А куда? Кругом горит.

– Ну, не знаю. Куда-нибудь…

– Не вертись, – вдруг перебил сержант. – Старшего лейтенанта аккурат тут стукнуло, где ты стоишь.

Плужников поспешно вышел. Во дворе приутихла стрельба, слышались неразборчивые голоса. Плужников вспомнил о патронах, хотел было опять вернуться к сержанту, расспросить, но раздумал и, волоча пустую винтовку, побежал к людям.

Они толпились за углом вокруг черноволосого замполитрука. Черноволосый говорил решительно и зло, и все с видимым облегчением слушали его резкий голос.

– …По моей команде. Не останавливаться, не отвлекаться. Только вперед! Ворваться в клуб и ликвидировать автоматчиков врага. Задача ясна?

– Ясна! – с привычной бодростью отозвались бойцы.

– А ликвидировать чем? – хмуро спросил немолодой, видно из приписников, боец в синей майке. – Винтовки без штыков, а у меня так и вовсе нету.

– Зубами рви! – громко сказал замполитрук. – Кирпич вон захвати: зачем глупые вопросы? Главное – всем вместе, дружно, с громким «ура». И не ложиться! Бежать и бежать прямо в клуб.

– Как в кино! – сказал круглоголовый, как мальчишка, боец.

Все засмеялись, и Плужников засмеялся тоже. И не потому, что круглоголовый боец сказал что-то уж очень смешное, а потому, что все сейчас испытывали нетерпеливое волнение, знали задачу и видели перед собой человека, который брал на себя самое трудное: принимать решения за всех.

– У кого нет винтовок, вооружиться лопатами, камнями, палками – всем, чем можно проломить фашисту голову.

– Она у него в каске! – опять крикнул круглоголовый: он числился ротным шутником.

– Значит, бей сильней! – улыбнулся замполитрук. – Бей, как хороший хозяин грабителя бьет. Пять минут на сбор оружия. В атаку идти всем! Кто останется – дезертир… – Тут он замолчал, заметив Плужникова. И спросил: – Какого полка, товарищ лейтенант?

– Я в списках не значусь. Вот командировочное…

– Документы потом. Полковой комиссар приказал мне лично возглавить атаку.

– Конечно, конечно! – торопливо согласился Плужников. – Я – в вашем полном распоряжении…

– Возьмите на себя окна, – подумав, сказал замполитрук. – Десять человек – в распоряжение лейтенанта!

Из толпы вразнобой вышли десятеро: оба пограничника, хмурый приписник, ротный острослов, сержант с забинтованной головой, молоденький боец в трусах и майке, с расцарапанной щекой, еще кто-то, кого Плужников не успел приметить. Они молча стояли перед ним, ожидая указаний или распоряжений, а он не знал, что им сказать. Старший пограничник держал на плече «дегтярь», будто дубину; ствол еще не остыл, и пограничник все время перебирал по нему пальцами, словно играл на дудке. Сержант курил цигарку, а приписник, жадно поглядывая, шептал:

– Оставь маленько, товарищ сержант. Разок, а?

– Значит, окна, – сказал Плужников. – Там стекла?

– Стекла все повылетали, – сказал сержант и дал приписнику окурок. – Тебя как зовут-то?

– Фамилия – Прижнюк, – сказал тот, жадно затягиваясь.

– Эх, гранатку бы! – вздохнул смуглый пограничник.

– Да, вооружиться всем, – спохватился Плужников. – Ну, кто что найдет. Только быстро.

Солдаты разошлись, остались только пограничники, потому что у старшего был «дегтярь», а младший уже раздобыл где-то старый кавалерийский клинок.

– Не думал, не гадал, – усмехнулся старший. – Меня сегодня Ленка ждет. В семь вечера, представляешь?

– Никуда Ленка не денется, – сказал второй. – Еще нацелуешься.

– Вопрос: когда…

Постепенно подходили бойцы, вооруженные кто саперной лопаткой, а кто и выломанным из ограды железным прутом. Винтовка, которая досталась Плужникову после убитого, тоже была без штыка, но он вспомнил о пистолете и отдал винтовку бойцу с расцарапанной щекой.

– Не надо, – сказал боец и показал саперную лопатку. – Я ее на камне наточил: может, автомат добуду.

– Без штанов, а тоже – автомат, – сказал старший пограничник. – Голову сбереги, и то ладно.

Винтовку взял Прижнюк. Повертел ее в руках, как дубину, проворчал:

– Годится.

– Как окна поделим? – спросил пограничник с пулеметом. – Мое первое или ваше?

– Первое – мое, – торопливо сказал Плужников, потому что внутренне был убежден, что первое – число счастливое. – Мое первое…

– Готовы? – крикнул замполитрук. – Как только наши откроют огонь, я дам команду.

Прошло еще несколько томительных, как часы, минут. Плужников стоял за углом горящего здания, покашливая от дыма. Ладони потели, он то и дело перекладывал пистолет из руки в руку и вытирал их о гимнастерку. За плечом жарко и нетерпеливо дышал пограничник с пулеметом.

– Ну, чего тянут?

– Тихо, – сказал Плужников. – Обычная атака…

Атака была настоящей, и ему стало неудобно за мальчишеские слова. Но никто сейчас уже не обращал внимания ни на слова, ни на никому не известного лейтенанта. Слышалось только учащенное дыхание, редкое позвякивание железа, рев пламени за кирпичной стеной да частая стрельба по всему периметру кольцевых казарм. И еще – гул сражения в Бресте. Гул, который Плужников слушал почти с восторгом: там были свои, там громили немцев, оттуда должна была вот-вот прийти помощь.

Как ни ловил Плужников близких выстрелов, а застали они его врасплох, и он инстинктивно рванулся из-за угла, но пограничник схватил за плечо, потому что команды еще не было. Плужников выглянул, увидел частые вспышки выстрелов из окон казарм, веера ответных очередей из костела, и в этот миг замполитрук закричал сорвавшимся голосом:

– Вперед! За Родину!..

– Вперед! – закричал Плужников, бросаясь к ограде.

Он бежал, не видя дороги и крича «ура!», пока хватало сил. «Ура!» получалось коротким, но он вновь глотал воздух широко разинутым ртом и вновь выдыхал его в тягучем крике. Пули свистели над головой, взбивали пыль у ног, резали еще уцелевший кустарник, но он одним из первых добежал до стены костела и прижался к ней, потому что из окна били и били частые очереди. Где-то рядом кричали сорванными, напряженными голосами, что-то звенело, и не переставая вспарывали воздух автоматные очереди.