Фронтовое милосердие - Ефим Смирнов

Для Великой Отечественной войны были характерны внезапные большие передвижения войск. С запада ли на восток или с востока на запад, они всегда сопровождались передислокацией госпиталей. За год войны в среднем передислоцировалось около 500 000 коек. Это перемещение всегда сопровождалось выводом госпиталей из рабочего состояния на 1–2 месяца.

ГВСУ, учитывая опыт годовой работы медико-санитарных учреждений, армейского, фронтового тыловых районов и тыла страны, а также острую необходимость экономии людских контингентов и материальных ресурсов, готово было внести такие штатно-организационные изменения, которые позволили бы сократить около 13 тысяч должностей военнослужащих и 19 тысяч вольнонаемных. В интересах скорейшей победы над врагом ГВСУ просило не делать никаких изменений в штатно-организационной структуре медицинской службы, деятельность которой создает один из основных источников резервов для действующей армии. Процент же военнослужащих медицинской службы от численности всей действующей армии очень и очень невелик.

Все это в общих чертах мною было дважды высказано на совещаниях у А. И. Микояна и дважды шло обсуждение этих посылок. Но, увы, наши доводы не были приняты во внимание.

24 июля я решился написать И. В. Сталину записку с просьбой не принимать предложений Е. А. Щаденко. Больше того, в ней я, по существу, вступил в конфликт со своим убеждением и сделал предложение сократить госпитали на 224 тысячи коек, в том числе 54150 коек, подлежащих формированию в соответствии с апрельским (1942 года) постановлением ГКО. Однако и эта моя просьба осталась без внимания.

Как видно, два обстоятельства сыграли в этом деле решающую роль.

Первое — это острая нужда в людских резервах. Шли тяжелые бои на Юго-Западном направлении. Нужно было формировать новые соединения и объединения, срочно пополнять те из них, которые выводились в тыл после тяжелых боев и больших потерь в людях и технике. Я отдавал себе в этом отчет. Но был убежден в том, что резервы нужно изыскивать не столько в штатах медицинских учреждений, сколько в образцовой постановке лечебно-эвакуационного и противоэпидемического обеспечения многомиллионной действующей армии. Это мешало мне осознать, что временами создаются такие ситуации, когда обеспечение пополнениями войск в минимально короткий срок играет решающую роль. Однако, зная, какие боевые и небоевые санитарные потери несла армия, я считал, что дополнительный процент возвращения воинов в строй служит надежной гарантией поддержания на должном уровне постоянного источника пополнения действующих войск, учитывая, что один процент — это десятки тысяч солдат и офицеров, вернее, более 140000 человек.

Второе — я оказался в одиночестве. Его легко было объяснить защитой узковедомственных интересов. Трудно было допустить, что все, кроме меня, шли не в ногу, особенно если учесть, что среди ближайших помощников Е. А. Щаденко были люди, окончившие не только Военную академию имени М. В. Фрунзе, но и Академию Генерального штаба.

Предложения Е. А. Щаденко были приняты 23 июля 1942 года. Я очень переживал это.

В конце июля 1942 года правое крыло Западного и левое крыло Калининского фронтов предприняли Ржевско-Сычевскую наступательную операцию. Я незамедлительно выехал на Калининский фронт. Операция проводилась с целью предотвратить переброску противником войск с Центрального на Юго-Западное направление и имела большое значение. Прошедшие дожди порядком увлажнили почву. В землянке командующего артиллерией Калининского фронта генерал-майора артиллерии Н. М. Хлебникова, который любезно предоставил мне ночлег, пол был залит водой почти на четверть метра. Наблюдательный пункт генерала Д. Д. Лелюшенко располагался на вышке, устроенной в заболоченной местности. Передвижение по делам службы я совершал верхом на коне.

Бои шли напряженные, немцы упорно сопротивлялись. Потери были большие. Вместе с начальником медицинской службы фронта А. И. Бурназяном я ознакомился с работой одного из ПМП в 78-й стрелковой дивизии. Наше стремление ознакомиться с работой батальонного медицинского пункта не увенчалось успехом. Начальник медицинской службы полка Г. Б. Пакуло трижды приносил нам красноармейскую форму, но ни я, ни А. И. Бурназян не смогли ее надеть — она была мала. После этого мы решили посидеть на вершине холма и понаблюдать за воздушным боем. Господство в воздухе было на стороне немцев. Они непрерывно вели воздушную разведку и часто бомбили расположения наших учреждений и скопления транспорта. Меня восхищали здесь спокойствие и непрерывная работа медицинского персонала, среди которого большинство составляли женщины. Своим хладнокровием они успокаивающе действовали даже на некоторых мужчин, не обладавших достаточным мужеством, столь необходимым на войне.

В одном из медсанбатов, который я посетил, передо мною предстала картина палаточного городка, где между палатками кое-где стояли носилки с ранеными. Здесь же находилось много здоровых и легкораненых красноармейцев. Обычай помогать людям в беде достоин подражания. Перевязка раненого товарища на поле боя — важное и нужное дело. Но когда здоровые бойцы покидают боевые позиции, чтобы проводить раненого до медицинского пункта, — это уже ненормальное явление. Легкораненые частично были с чистыми, только что наложенными повязками, но у многих повязки были не первой свежести, грязные, в запекшейся крови.

На мой вопрос, где командир медсанбата, один из работников отделения легкораненых указал рукой на одну из палаток: там, мол, он вместе с начмедармом. Я вошел в палатку, в центре которой на чурбаке сидел ко мне спиной человек и что-то писал. Перед ним стоял небольшого роста командир в хорошо пригнанной гимнастерке. Увидев меня, он сказал об этом начмедарму. Тот быстро поднялся, повернулся ко мне и сделал попытку о чем-то доложить. Но я прервал его, спросив, что он делает. Оказалось, пишет акт о состоянии дел в медсанбате. Я вынужден был сказать ему, что он не подготовлен к исполнению обязанностей начмедарма, что его долг — отвечать за работу подчиненных учреждений, устранять и исправлять на месте замеченные недостатки, а не заниматься только инспектированием и писанием актов под копирку.

— Обратитесь к начальнику медицинской службы фронта за новым назначением, — приказал я ему.

Это был один из трех случаев за всю войну, когда я прибегнул к такой крайней мере, какой является отстранение руководителя от занимаемой должности.

Командиру медсанбата было предложено всех здоровых бойцов немедленно отправить в свои части, а ходячих раненых построить и разделить на принимавших и не принимавших пищу, накормленных, в свою очередь, разделить на группы получивших и не получивших медицинскую помощь, из них первых направить в эвакуационное отделение, вторых — в приемно-сортировочное. Не принимавших пищу накормить. Командиру и его заместителю по политчасти я напомнил слова Н. И. Пирогова об организации работы главного перевязочного пункта, задачи которого в наше время выполняют ДМП, развертываемые медсанбатами.

Большие боевые санитарные потери неизбежно привлекают к себе внимание всех медицинских работников медсанбатов и ППГ. К заболевшим солдатам оно в это время ослабевает. Это явление приходилось наблюдать и на Западном фронте, куда я часто выезжал. О роли терапевта на войне мне приходилось говорить еще до войны на заседаниях терапевтических обществ в Ленинграде, а потом и в Москве. В этих выступлениях и в печати подчеркивалось, что раненый должен быть объектом внимания не только хирурга, но и терапевта. Болезни у раненых — явление нередкое. Однако они меньше всего изучались в прошлых войнах, еще меньше обращалось на них внимания во время лечения раненых. Тогда о создании терапевтических полевых подвижных госпиталей речь не шла. А ведь с увеличением действующей армии росло и количество больных. Повысить роль терапевта на войне — хорошая идея, но если она не нашла четкого воплощения в организации дела, то ее реализация носит в лучшем случае только односторонний характер.

Внутренние болезни сложны для диагностики. Молодые врачи, составлявшие большинство в полевых учреждениях, чаще всего встречались с трудностями. Изредка, но все же встречались среди них и такие, которые в солдате без повязки, пропитанной кровью, и без наложенной на конечность шины не прочь видеть симулянта. Тем более что симулянты нет-нет да и появлялись. Но организационное несовершенство в лечении и эвакуации больных ярко выступало, бросалось в глаза и требовало дополнения в организационную структуру полевых медицинских учреждений. Напрашивалось создание в армейском звене ТППГ с надлежащими клиническими лабораториями. Укомплектование этих госпиталей врачами-специалистами, имеющими клиническую подготовку, не составляло трудностей. Задача создания терапевтических госпиталей была реальной, а поэтому и выполнимой. В декабре 1942 года на базе одного ППГ в армии было сформировано по два ТППГ на 100 коек каждый. В связи с этим все остальные ППГ превратились в ХППГ.