Дневник дерзаний и тревог - Пётр Киле

Последнее слово не случайно. Пушкин, дороживший своей связью с мифической родиной, ощущал трагизм бытия, как греки, и шел с готовностью навстречу судьбе и року, и его жизнь не могла предстать иною, как высоким трагическим мифом, будто он, как мифический Орфей, наш античный поэт. Так судьба Пушкина связывает нас, сознаем мы это или нет, с первоистоками европейской культуры, как вся эпоха Возрождения.

Говорят о всемирной отзывчивости Пушкина. Но что это значит? Это и есть вовлеченность поэта в мифы всех времен и народов, вместе с тем это свойство ренессансных мыслителей и художников. «Всякая историческая форма жизни для него понятна и родственна, - говорит Мережковский, - потому что он овладел, подобно Гете, первоисточниками всякой культуры. Гоголь и Достоевский полагали эту объединяющую культурную идею в христианстве. Но мы увидим, что миросозерцание Пушкина шире нового мистицизма, шире язычества. Если Пушкин не примиряет этих двух начал, то он, по крайней мере, подготовляет возможность грядущего примирения».

Античный эстетизм и христианский морализм, как разноприродные явления человеческого духа, не могут придти к примирению, на что уповал Мережковский. В эпоху Возрождения, с обращением к античности, эти два начала пришли, возможно, к некоторому равновесию, но первопричиной и формосозидающей силой Ренессанса выступил именно эстетизм, «объединяющая культурная идея» гуманистов. Мережковский замечает, «что миросозерцание Пушкина шире нового мистицизма, шире язычества», но не делает последнего вывода, также и в отношении Лермонтова, которого характеризует, как «поэта сверхчеловечества». А ведь речь идет о ренессансном миросозерцании русских поэтов!

Трагедия рождается из трагического мифа, по сути, из дионисийства, благодаря аполлоническому началу, с которым она приводит к очищению через меру, гармонию, красоту. Пушкин это и явил нам и всем своим творчеством, и всей своей жизнью. Также и Лермонтов. Это величайшие ренессансные явления в русской поэзии и русской истории. Здесь названы всего два имени, а сколько их! Оглянемся назад, пока не поздно, со всей полнотой взгляда, уже не с моральной точки зрения, заведомо односторонней, а с эстетической. Что это?! Какое удивительное зрелище! То, что мы воспринимали, как трагедию России, теперь предстает в ярчайшем, блистательном, непреходящем свете!

Пора взглянуть на нашу историю и культуру взглядом Шекспира, как призывал Пушкин, беспристрастным и всеобъемлющим, и тогда открываются удивительнейшие явления. Трагедия России предстает как величественная картина, какой человечество не знало с эпохи Возрождения в Европе, с эпохи, помимо величайшего расцвета искусств, столь чреватой катаклизмами и противоречиями, каковые дают себя знать и поныне.

Более того. В трагедии России угадываются черты трагедии Греции, пришедшейся тоже на эпоху высшего расцвета искусств и культуры античного мира. Словом, несколько актов трагедии России за последние два столетия – это и высшие взлеты русского искусства, русской культуры, русского гения.

При таком взгляде мы приходим к выводам, воистину парадоксальным, опрокидывающим все, что говорилось и говорится о России во славу ее или в хулу. Но, если вдуматься, есть все основания: великая классическая литература XIX века, архитектура и живопись XVIII-XIX веков, музыка и театр XIX-XX веков, «Русский модерн» рубежа XIX-XX веков, - чтобы наконец нам всем осознать, что Ренессанс в России не мечта, казалось бы, уже совершенно призрачная в наше время, а наш вчерашний день.

То состояние, что мы переживаем, как трагедию России, длится уже второе столетие, а имеет начало и истоки в реформах Петра Великого, когда Россия перешла черту, разделяющую Средние века от Нового времени, что в Западной Европе произошло в XIV-XVI веках. Здесь проступает один из важнейших признаков такого явления, как Ренессанс.

В XVIII веке в России впервые зарождается светское искусство, что дало себя знать особенно ярко в архитектуре и живописи. Это тоже один из признаков Ренессанса, хорошо известный по истории Италии, когда художники вновь открыли тайны живописи и в образе богоматери воспроизвели портрет молодой женщины своего времени.

Ренессансные явления в архитектуре блистательно представляет классический Петербург.

Вообще первой и ярчайшей ренессансной личностью на русской почве должен быть назван царь Петр. Он заложил, как город на Неве, основы для развития ремесел, наук и искусств в России. Его деятельность, как будто совершенно спонтанная, самоуправная, что мог позволить себе царь, вместе с тем изначально основана на всеобъемлющей жажде познания и творчества, буквально жизнетворчества, что и есть пафос возрожденчества в его целеустремленности и отваге.

Вообще Петровская Русь имеет больше всевозможных и, может быть, самых существенных черт сходства не с Францией или Германией XVIII века, здесь скорее чисто внешние заимствования бросаются в глаза, а с эпохой Возрождения в Европе, когда складывались национальные языки и литературы, также и новые формы хозяйствования. Именно при таком взгляде становятся понятны и разносторонняя деятельность Ломоносова, и масштабность поэзии Державина, ренессансных по существу.

В живописи Рокотов, Левицкий, Боровиковский запечатлели целую галерею изумительных портретов мужчин и женщин своей эпохи, когда еще столетие назад Русь, кроме иконописи, ничего не знала.

Казалось, литература пребывает во младенчестве (по сути, в состоянии итальянской литературы, когда родились Данте и Петрарка). Но уже явилась целая плеяда замечательных поэтов, и среди них ярчайшая из звезд – Пушкин, творчество которого воплощает величайший взлет художественного гения, один из самых характерных и необходимых признаков Ренессанса.

Лермонтов в отличие от Пушкина, как ни странно, замкнут в христианской традиции. Его вера детски чиста и ясна. Многие стихотворения поэта – жемчужины мировой лирики – это молитвы. В них слышна мелодия столь сокровенной и беспредельной веры, какая в Новое время кажется уже невозможной. Вместе с тем поэт не витал в облаках, в мистических эмпиреях, он скорее ощущал себя падшим ангелом, тоскующим однако не о небе, а желающим вочеловечиться, будто это высший удел. Он любит природу во всех ее чудесных проявлениях, что питает его веру и поэзию его души. И эта его любовь к жизни как бы отвращает его от неба, и поэта, как его Демона, принимают за богоборца. Да и характер у поэта таков, что многие, даже из близких ему людей, не понимали его. А это был возрожденческий тип личности, Данте по поэтическому гению и силе характера, погибший до времени. Ренессансные взлеты человеческого духа всегда сопровождаются трагической коллизией возвратных явлений, либо гонениями властей, либо обращением к Богу, в чем Гоголь хотел найти спасение.