Государство фюрера: Национал-социалисты у власти: Германия, 1933—1945 - Норберт Фрай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потребителям, впрочем, это особой выгоды не принесло. Судя по таким показателям, как потребительские расходы на душу населения, доля рабочей силы, занятой в военной промышленности, и доля национального дохода, идущая на военные расходы, Третий рейх как минимум с 1941 г. находился в состоянии мобилизации, явно опережая по степени ее интенсивности Англию[163]. Правда, у экономики, которая и в мирное время держала народ в черном теле, с началом войны оставалось мало возможностей еще больше экономить на товарах широкого потребления, не рискуя вызвать волнения. Сравнение с Великобританией, которая начала экономить, имея более высокий уровень жизни, показывает: потребительские расходы на душу населения в 1939–1940 гг. в обеих странах сократились примерно на 10 %, а затем значительное снижение происходило только в Германии, где в 1944 г. людям приходилось довольствоваться двумя третями от того объема потребительских товаров, который предлагался в 1938 г., — причем качество товаров ухудшилось, а приоритет в снабжении принципиально отдавался вермахту. Уже в декабре 1939 г., чтобы дать людям больше масла к первому военному Рождеству, к нему пришлось подмешивать маргарин, а норма выдачи маргарина, естественно, сократилась.
Хотя более четырех пятых всего продовольствия давало Германии собственное сельское хозяйство, в отношении жиров и кормов она по-прежнему зависела от импорта. Поэтому в последние августовские дни 1939 г. ведомства, занимавшиеся экономическими и продовольственными вопросами, перешли к нормированию всех товаров первой необходимости и важного военного значения. Продовольственные карточки, затем талоны на одежду и прочие специальные талоны составили «среднюю потребительскую корзину». Простейшие средства набить желудок — хлеб, картофель, бобовые — имелись в достаточном количестве, зато мяса полагалось только фунт в неделю на человека, масла — четверть фунта; добавьте сюда еще 100 граммов маргарина, 62,5 грамма сыра и одно яйцо.
Как и нормы отпуска продуктов, финансовые нагрузки при перестройке экономики на военный лад рассчитывались таким образом, что, несмотря на явственный ропот, дело редко доходило до серьезного протеста или тем более отказа в лояльности. Новый «Совет министров по вопросам обороны рейха» (Геринг, Гесс, Ламмерс, Кейтель, Фрик, Функ), призванный координировать внутриполитические меры вместо правительства, не заседавшего с 1938 г. (фактически оно функционировало всего несколько недель), 4 сентября 1939 г. решил, вопреки первоначальным планам, вместо всеобщего снижения зарплаты ограничиться ее замораживанием. Временную приостановку выплаты надбавок и предоставления отпуска почти полностью отменили уже через два месяца. От прямых способов военного финансирования остались дополнительные налоги на спиртное, сигареты, посещения театра и путешествия, а также повышение подоходного налога по прогрессивной шкале. И тем не менее в сравнении с последним предвоенным годом к 1942 г. общий объем налоговых поступлений почти удвоился, увеличившись на 34,7 млрд рейхсмарок. Еще быстрее и значительнее — на 44,6 млрд рейхсмарок, то есть вчетверо, — выросли с 1938 по 1941 г. частные накопления. Не прибегая к сомнительному методу принудительных военных займов, режим путем сокращения производства товаров широкого потребления и строгого регулирования их распределения сделал так, что покупательная способность населения по большей части стала находить выражение в растущих счетах в сберкассах. Таким изящным способом «маленький человек» привлекался к военному финансированию. Усиленно пропагандировавшуюся мечту о собственном доме после войны не могли разрушить даже бомбы союзников. В 1943 г. «крупнейшая и старейшая в Германии ссудно-сберегательная касса для индивидуального строительства» «Вюстенрот» все еще с успехом привлекала клиентов рекламным лозунгом: «Копить во время войны — строить после нее».
Явное стремление к тому, чтобы необходимые военные меры вызывали как можно меньше шума, отнюдь не свидетельствовало о нерешительности руководства. Скорее, оно говорило о небезосновательном опасении, что населению будет не все равно, с какой целью его заставляют терпеть множество неприятностей — ради национальной обороны или ведения наступательной войны. В данном контексте становится понятен отказ от принудительного «трудового использования» женщин. И не только идеологическое представление о роли женщин как «детородных машин» побуждало режим оказывать солдатским женам финансовую поддержку, которая многим из них позволяла не работать. Такая политика вместо запланированного в условиях оттока мужской рабочей силы роста занятости среди женщин вела к ее снижению: только в 1942 г. она достигла прежнего уровня и лишь на последнем этапе войны слегка превысила его, но при этом о щадящем отношении к женщинам речи уже не шло. В сравнении с Англией и Америкой доля женщин в числе немцев, занятых на производстве в Германии (37,3 %), уже к началу войны была выше на десять с лишним процентов. В середине 1944 г. женщины в Третьем рейхе составляли 51 % всей местной рабочей силы, тогда как в Великобритании — только 37,9 %, а в США — 35,7 %. Причина такого повышения заключалась прежде всего в призыве мужчин на военную службу, и, естественно, заметнее всего занятость женщин росла в военной промышленности. Кроме того, женщин все больше нагружали работой в сельском хозяйстве и на расчистке развалин, но в статистике это не отражалось.
Вопреки тому, на что как будто указывают экономические показатели начального этапа войны, уже во время «блицкригов» существовали политические признаки ориентации на тотальную войну. Важнейшим из них служило дальнейшее «заострение» полицейского инструментария. Лояльное большинство по-прежнему всячески обхаживали, однако запугивание как репрессивный метод не могло не коснуться и среднего обывателя. Против своих критиков и нежелательных с идейной точки зрения меньшинств режим теперь не церемонясь пустил в ход весь свой террористический арсенал. Обнародованное 26 августа 1939 г. «Постановление о чрезвычайном уголовном праве во время войны и в особых ситуациях» определило новый состав преступления — «подрыв обороноспособности». Неосторожное критическое замечание, если о нем узнавало гестапо, могло теперь повлечь за собой смертную казнь. 3 сентября, в день вступления в войну Англии и Франции, Гейдрих в секретных «Основах обеспечения внутренней безопасности государства во время войны» велел гестапо «беспощадно подавлять» любую попытку «подорвать сплоченность и волю к борьбе немецкого народа». О задержанных следовало информировать начальника полиции безопасности, «дабы в случае необходимости по распоряжению вышестоящего начальства была осуществлена безжалостная ликвидация подобных элементов»[164].
В течение сорока восьми часов последовали жесткие постановления о наказаниях за проступки, наносящие вред военной экономике, и преступления, совершенные с использованием условий военного времени, например во время затемнения. Прослушивание иностранных радиопередач — его, как и чтение иностранной прессы, власти уже несколько лет терпели весьма неохотно и пытались свести к нулю, намеренно распространяя слабые «народные
