Кокон - Андрей Посняков

Жека хмыкнул:

— Мишка Хмыреныш что ли?

— Ну да, он… Нет-нет, Мариночка, мне больше не наливайте, все. Так вот, о Мише… Его здесь у нас Хмыренышем прозвали. По специальности он, прости, Господи, программист, по нынешним временам — нахлебник, к крестьянскому труду не приспособлен, рыбу ловить не умеет, даже грибы собирать — и то не ходок. А живет один, никто его не содержит… Я как-то за его избу заглянул — туда, к лесу, — мать честная! Одни консервные банки! И все свеженькие — тушенка, шпроты, фасоль… Откуда, спрашивается? Кто и для чего подкармливает?

— А я давно говорил: давно надо было этого Хмыреныша удавить! — стукнув кулаком по столу, громко заявил Жека.

Удар был такой силы, что подпрыгнула со звоном посуда, а одна из стопок — недопитая, Олесина, — опрокинулась, и юная хозяйка избы принялась протирать стол тряпкой.

— Ну, ты это… извини. — Детинушка сконфуженно шмыгнул носом, и Марина шутливо щелкнула его по лбу:

— Да уж ладно! — И посмотрела на Лешку: — Мы сегодня с тобой на печи спим. Кровати — для гостей.

— Само собой, — по-мужицки солидно отозвался мальчишка.

Обещав Петровичу «что-нибудь придумать», Петренко с Жекой ушли, пожелав гостям спокойной ночи, и те принялись укладываться спать.

Максиму с Олесей было постелено на просторной деревенской кровати с высоким матрасом и большими никелированными колечками и шариками. Сшитое из разноцветных лоскутков одеяло казалось волшебным покровом какой-то феи сна — едва молодые люди улеглись, как их веки тут же смежились. Первой — почти сразу же — заснула Олеся, а Максим, конечно же, сперва подумывал и о сексе — была у него такая мысля, однако по здравом размышлении пришлось ее прогнать: во-первых, Олесю будить жалко — натерпелась, бедолага, умаялась, а во-вторых, стыдно как-то: вон, Петрович за занавеской храпит, да и на печке Марина с Лешкой о чем-то долго шептались, хихикали. Да еще деревенские ходики на стене — старинные, с гирями: тик-так, тик-так… Вот под это «тик-так» Максим и уснул, а когда проснулся. было уже позднее утро.

Марина, судя по звукам, возилась у печки — готовила завтрак или обед, а Лешки что-то было не слыхать, видать, уже усвистал куда-то.

Олеся, кстати, еще спала…

Тихомиров не стал ее будить, осторожно поднялся, вышел на кухню.

— Доброе утречко, — сказал негромко.

— Ой! — Марина обернулась, оторвалась от стоявшей на ошестке посудины. — Это вы, Максим Андреевич… Как спалось? Как девушка ваша?

— Спасибо, хорошо. Вашими заботами, Мариночка!

Ах, ну до чего ж она была хороша! Просто дюже как хороша в этих узеньких джинсиках, в коричневой с белыми кружевами кофте, лихо завязанной на животике в узел. Ах какой животик… И под кофточкой — чувствуется — больше ничего-ничего нет!

— У вас тут на лице что-то… соринка… — Марина приблизилась, протянула руку. — Я сейчас сниму…

Ах… Тихомиров закусил губу… как же хотелось ему сейчас схватить эту «новорусскую» девчонку в объятия, развязать кофточку, осторожно целуя грудь, стащить джинсы…

А девушка, словно что-то почувствовав, подалась к нему, коснулась явно ощутимой под тоненькой кофточкой грудью.

На веранде загремели ведра.

— Лешка воды принес. Надо встретить.

Марина поспешно отворила дверь, глядя, как пришедший с колодца Лешка деловито поставил в углу ведра с водой. Уселся на лавку, распахнув полушубок:

— Чего скажу!

— Чего? — Девушка скривила губы в усмешке. — Небось опять все сплетни по деревне собрал? И что интересного говорили на этот раз колодца? Обсуждали последние моды? Или у кого какая корова отелилась?

— Не-а… — Лешка покачал головой. — Просто Мишка Хмыреныш для чего-то пацанов к себе в избу зазвал.

— Мишка Хмыреныш? Пацанов? — Марина недоуменно пожала плечами. — Так он же вроде не голубой?

— Не голубой… А позвал! Не всех, а только самых проверенных, с кем и раньше, еще когда компьютерщиком был, знался.

— Ну, позвал… И что?

— А то! — Подросток приосанился. — Я вот думаю: наверняка Мишка их на какую-нибудь пакость подбить хочет! Такой уж он человек — подлый.

— О чем разговор, молодые люди? — наконец поднялся и Григорий Петрович.

Обернувшись через плечо на ходики, хмыкнул:

— Вот это да! Двенадцатый час уже. Давненько я так не спал!

— Я, кстати, тоже, — засмеялась за занавеской Олеся. — Спасибо хозяевам.

Марина пожала плечами:

— Да не за что. Садитесь вот завтракать. Лешка вчера, до вас еще, на речке рыбы наловил — я ушицу сварила. Лешка, есть будешь?

— Не-а… Пойду на речку сбегаю. Может, снова так с рыбой повезет?

Схватив с печки шапку, мальчишка выскочил из избы.

А гости, степенно умывшись под рукомойником, уселись завтракать.

— Иван Лукич в полдень обещался зайти, — негромко сказала Марина. — Вы лепешки-то ешьте! Заместо хлебца.

— Сами пекли?

— Конечно. Вон у меня какая печка! Что хочешь выпечет.

Пока завтракали, пока то да се, — попросив у хозяйки иголку с нитками, Олеся подгоняла одежду, — с речки вернулся Лешка. И не один — с приятелем, таким же светленьким и примерно такого же возраста пареньком, только выглядевшим более интеллигентно. Марина, похоже, его тоже знала:

— Димка, садись с нами завтракать!

— Здрасьте…

Паренек оказался вежливым. Опустил глаза, разулся, уселся…

И удивленно моргнул ресницами:

— Ой!!! Дядя Максим!

— Ого! — засмеялась Олеся. — У тебя тут уже и племянник?

— Здорово, Димыч! — Тихомиров поздоровался с пацаном за руку. — Как сам? Как матушка?

— Да ничего… Ой, дядя Максим, я ведь, кажется, из-за вас сюда и пришел!

— И не пришел. — Поставив к печке валенки, Лешка уселся рядом. — А я тебя привел. Чтобы ты рассказал, что вам там Мишка Хмыреныш указывал.

— И не указывал, а просил. Ящик пепси-колы обещал, между прочим, если мы здесь, в селе, чужих отыщем. Двух мужчин и одну девушку. Один мужчина пожилой, другой — молодой, здоровый… Это ведь вы, дядя Максим?

— Похоже, что я. — Макс улыбнулся. — Беги, Димыч, за пепси-колой! Нашел!

— Да ладно вам издеваться-то!

— А быстро они… — Тихомиров переглянулся с Петровичем. — Быстро расчухались. Леш, Димыч, в деревню кто-то чужой приходил?

— Да нет вроде. — Пацаны дружно пожали плечами.

— Мишка Хмыреныш из города как раз сегодня утром вернулся, — тут же сообщил Димка. — Говорит, скоро все восстановят: и электричество, и компьютеры, и Интернет!

— Ну, насчет Интернета — это он явно погорячился, — хмыкнул Максим. — И часто этот Хмыренок в город шастает?

— Да в месяц, бывает, что по три раза. Друзья там у него… родственники.

Ходики, зашипев, пробили полдень. И тотчас же в дверь постучали: Петренко явился вовремя, как и обещал.

Ему тоже сообщили новость — ту, что принес Димка.

— А знаете, я почему-то так и подумал. — Иван Лукич поправил очки. — Зашел вот к Валентине, мамке его… Хорошая женщина. Муж ее бывший, не Димкин отец, а другой, второй…

— Дядя Валера, фермер, — охотно подсказал Димыч.

— Да-да, именно он… У него участок в какой-то уж совсем дальней глуши, за рекой. Они там с сожительницей и пашут, и сеют, за продуктами редко когда выезжают, бывает, и месяца три безвылазно у себя живут, этакие бирюки.

— Да уж, дядя Валера людей не жаловал!

— В общем, Валентина ближе к вечеру зайдет, расскажет, куда идти да как…

В ожидании вечера было решено никуда из дому не выходить и по деревне не шастать — совершенно незачем было привлекать к себе внимание. А костюмы Деда Мороза и Снегурочки Тихомиров решил от греха сжечь. Скомкал уже, подошел к печке…

— Постойте! — решительно возразила Марина.

Макс пожал плечами:

— А зачем оставлять? Лишняя улика.

— Нет, оставлять не будем. — Девушка улыбнулась. — Просто мы с Лешкой, как вас проводим, на охоту пойдем… И костюмчики ваши где-нибудь в лесу бросим… Все как положено — с кровью, со стрелами, ну, с теми…

Петрович одобрительно ухмыльнулся:

— Молодец, Мариночка, хорошо придумала!

Девушка уперла руки в бока и расхохоталась:

— Так я хоть и блондинка, но не дура!

— Это уж точно.

Вечером пришла Валентина, принесла специально для Макса бутылку вина — узнала уже от Димки, посидели, поговорили, решили.

— Главное, чтоб он нас не прогнал, этот ваш фермер, — опасался Петрович.

— Не прогонит. — Женщина улыбнулась. — Вы только скажите, что в работники, и цену попросите не очень большую.

— Не очень большую — это сколько? — заранее уточнил Максим.

— Ну, тысяч десять — двенадцать… И его кормежка.

— Понятненько… А что, фермеры еще деньгами расплачиваются?

— Этот вполне может… Ну, увидите завтра.

— А мы вообще-то к нему пройдем?