Повседневная жизнь средневековой Москвы - Сергей Шокарев

Впрочем, такой порядок не всегда поддерживался. Некоторые хозяева, ленившиеся чистить нужники, засыпали их и выкапывали новые. Были на дворах и помойные ямы, которые также, если пространство двора позволяло, закапывали{185}.

Европейцы обычно считали себя гораздо культурнее русских во всех отношениях; однако свидетельство голландца Николааса Витсена (1664) весьма красноречиво показывает, что иноземные гости были готовы пренебречь санитарией, а русские, напротив, довольно жестко за ней следили: «В комнатах обычно имеются окошки, через которые мы часто ночью мочились. Как-то через окно один из членов английского посольства справил свою нужду. Русские узнали об этом, а он сбежал; если бы его поймали, то зарубили бы. Это заставило нас остерегаться»{186}.

Полноценная канализация в XVII веке существовала только в царском дворце; она выводила нечистоты в Неглинную у Боровицких ворот. Лейб-медик царя Алексея Михайловича С. Коллинс рассказывает: «Старый генерал, Александр Лессли, 99-летний шотландец, который живет теперь в Смоленске, говорил однажды с императором о способах взять Смоленск приступом. Царь слушал внимательно и не отпускал от себя генерала Лессли, которого мучил очень жестокий понос; скромность удержала его слишком долго; наконец, потеряв терпение, он вдруг ушел. Император удивился и спрашивал о причине его внезапного удаления; но, узнав ее, смеялся от всего сердца и тем показал, что не был в неудовольствии за внезапное удаление генерала»{187}. Эта история, помимо прочего, свидетельствует о наличии в царском дворце туалетов, доступных для посетителей.

Нечистоты не составляли большой проблемы в Москве, где не было, как в западноевропейских городах, общественных туалетов. Но с разнообразным мусором, кухонными отходами и дохлятиной приходилось бороться более серьезно. Опись повреждений Китайгородской стены, составленная в 1629 году, отмечает, что в промежутке между Никольскими и Ильинскими воротами жители «из дворов навоз и всякое сметье мечют в ров»{188}. Перед большими крестными ходами с участием царя и патриарха по улице проходили 50 метельщиков, подметавших мостовые. Большая приборка велась и перед приездом в город иностранных послов. Повседневная обязанность содержать улицы в чистоте была возложена на горожан, которым предписывалось: «В улицах всё вычистить. Чтобы из поварен и из заходов на улицу отнюдь не было». Следили за этим объезжие головы и другие представители власти.

Особую проблему составляли торговые ряды. Нередко хозяева лавок прятали там мертвечину, которую скармливали собакам. В 1693 году торговец Железного ряда Сергей Ловушкин был взят на съезжий двор и бит батогами за то, что спрятал у себя дохлую корову В 1692-м торговцы Холщевого, Шубного и Птичного рядов жаловались, что в соседних Овчинном и Лапотном рядах некоторые места настолько «заскордели пометом», что «от того помету и от духу сидеть в лавках невозможно»{189}. Позднее, в XVIII—XIX веках, прославился своей вопиющей антисанитарией Охотный ряд.

В Зарядье по соседству с торговыми рядами находился Мытный двор, на котором взимали пошлину с различных товаров, в том числе скота и птицы. В связи с этим, писал в XIX веке видный москвовед А.А. Мартынов, «от помета разного рода здесь была большая нечистота, поэтому раньше и переулок назывался Пометным». Мытный двор просуществовал здесь до XVIII столетия, оставив в слоях второй половины XVI века вполне узнаваемые следы — мощный слой навоза со щепой (видимо, затем навоз стали убирать). В этом слое обнаружены интересные находки — палочки с зарубками для счета, так называемые носы, породившие поговорку «Заруби себе на носу»{190}.

Замусоренность московских улиц вызвала указ Петра I от 8 апреля 1699 года: «По Москве по большим улицам и по переулкам чтобы помету никакого и мертвечины не было, а было б везде чисто; и о том указал великий государь сказать на Москве всяких чинов людем»{191}. Нарушителей ждало суровое наказание — битье кнутом и штраф. Впрочем, такие меры не могли решить проблему. После кончины первого императора даже Кремль, покинутый и постепенно разрушавшийся, был завален нечистотами и мусором. В 1727 году начальство Казенного двора сообщало: «От старого и доимочного приказов всякой пометной и непотребный сор от нужников и от постою лошадей подвергает царскую казну немалой опасности, ибо от того является смрадный дух, а от того духа Его Императорского Величества золотой и серебряной посуде и иной казне ожидать опасной беды, отчего б не почернела»{192}.

Грязь на московских улицах оставалась насущной проблемой вплоть до конца XIX века. В ней тонули экипажи, лошади, горожане теряли обувь. Знаменитый разбойник XVIII столетия Ванька Каин использовал это обстоятельство при совершении одного из грабежей: завез угнанную груженую карету в грязь, посадил в нее сообщницу, а сам с подручными под видом провинившихся слуг спокойно выносил имущество, награждаемый потоками брани, исходящими от мнимой «барыни». Однако в средневековых городах Западной Европы дела обстояли еще хуже. Стоки общественных и частных туалетов вели к городским ручьям и рекам. В 1350 году под Монмартром построили первую подземную клоаку. Дурной запах, исходивший от нее, заставил короля Франциска 1(1515— 1547) перевезти свою мать Луизу Савойскую из Лувра в Тюильри. В Москве до таких ужасов не доходило — ее воздух очищался многочисленными садами, а горожане поддерживали чистоту частыми посещениями бань, стоявших на Москве-реке и Неглинной.

Московский двор

В Средние века дома горожан существенно различались в зависимости от благосостояния и социального положения владельцев. В разных частях этого обширного спектра были великолепные дворцы царя и патриарха, хоромы бояр, думных людей и богатых купцов, рядовые дворы посадских, курные избы небогатых горожан. Существенно различались также размеры дворовладений, хотя иностранцы отмечают, что характерными особенностями московских дворов являлись их обширность и наличие у большинства сада и огорода. Отразились эти реалии и в народной песне «По улице мостовой»:

Ах ты, парень, паренек,Твой глупенький разумок!Не кричи во весь народ:Мой батюшка у ворот,Зовет меня в огород,Чесноку, луку полоть,Маку сеяного,Луку зеленого.

Наиболее подробно пишет о московских домах (1527) П. Иовий со слов Д. Герасимова: «Именно городские здания тянутся длинной полосой по берегу Москвы на пространстве пяти миль. Дома в общем деревянные, делятся на три помещения: столовую, кухню и спальню; по вместимости они просторны, но не огромны по своей постройке и не чересчур низки… Почти все дома имеют при себе сады как для разведения овощей, так и для удовольствия, отчего редкий город по своей окружности кажется много большим»{193}.

Многочисленные археологические находки и документы, а также сохранившиеся здания XVI—XVII веков позволяют достаточно полно представить себе различные типы московских домов. Каменных палат XVII столетия до нашего времени дошло несколько десятков.

С самого начала существования города его застройка состояла из дворов-усадеб. Жилой дом, хозяйственные постройки, мастерские, сад, огород, парадный двор — всё это окружал частокол или тын — забор с воротами. Для того чтобы войти на чужой двор, нужно было, постучав, сказать: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!» С ответным возгласом «Аминь!» ворота открывали. Такой порядок и поныне существует в монастырях.

Двор богатой усадьбы был замощен плахами и дранью. Боярский дом обычно стоял в глубине двора. На улицу выходили тын и здания хозяйственных построек. Позднее, в XVIII веке, в дворянских усадьбах сформировался курдонер — парадный, чистый двор перед главным домом, а хозяйственные постройки и сад были отнесены за дом. Ремесленники и торговцы, напротив, стремились располагать свои дома ближе к улице для удобства общения с покупателями и заказчиками. В раннесредневековой Москве, как свидетельствуют результаты раскопок в Зарядье, твердых традиций на этот счет еще не сложилось: дом кожевника в усадьбе XII— XIII веков стоял в глубине двора, дом литейщика-ювелира XIV—XV столетий выходил на улицу, дом сапожника XV века стоял во дворе. В усадьбе литейщика рабочее помещение было устроено позади дома под навесом и углублено в землю; там же находились печь-домница, хозяйственная постройка (видимо, хлев) и колодец{194}.

Деревянные жилые дома в XII—XV веках были срубными. Они строились обычно из сосны и ели; реже применялся дуб — обычно его использовали для хозяйственных построек и оборонительных сооружений. Чаще всего дом имел подклет, где хранились припасы; над ним располагалась жилая комната с печью. В жилище поднимались по наружной лестнице. Встречались также и поземные дома, стены которых утеплялись земляной подсыпкой — завалинкой. Но и в этом случае дом мог иметь погреб, заглубленный в землю. Конструктивную основу дома составляла квадратная клеть, которая рубилась «в обло» — на концах бревен сверху делалась полукруглая выемка, огибавшая вышележащее бревно.