Полное собрание сочинений. Том 21. Декабрь 1911 — июль 1912 - Владимир Ленин (Ульянов)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Переверните пару страниц стенографического отчета. Перед вами речи, которые не могли быть сказаны в России ни пятьдесят, ни двадцать, ни даже семь лет тому назад, если взять эти речи в их совокупности. Дуэль Маркова 2-го и Петрова 3-го – люди с номерами, как нарочно, чтобы показать, что перед нами типичные представители соответствующих классов, такие, каких много. Марков 2-ой нападает по-старому, Петров 3-ий обороняется и переходит от обороны к наступлению не по-старому.
Марков 2-ой: «… Голословные и совершенно не вызванные фактическим положением дела нападки объясняются, конечно…. тем, что, что бы ни делало правительство русское, необходимо наш народ бунтовать»… «в западных губерниях… люди трудятся на земле и делают то, чего у вас на Волге не хотят делать» – (к кому обращается оратор со словами: «у вас на Волге», не совсем ясно, ибо раньше него говорил лишь трудовик Кропотов из Вятской губернии; очевидно, «у вас на Волге», – это сказано не про думских депутатов, не про то, что есть или было в Думе, а про нечто другое), – «ибо на Волге слишком много лодырей, и это надо помнить… Мы знаем, что у вас много среди голодающих тех, кого действительно надо заставить поголодать, дабы он работал, а не бездельничал».
Петров 3-ий, хотя он не с Волги, а от Пермской губернии, отвечает: «Опять напоминаю, господа, если Марков 2-ой не лодырь, то он должен вспомнить 1905 и 1906 года, после которых господа помещики получили миллионные пособия из государственного казначейства. Что это значит? Прежде об этом должны вспомнить, а бросать вызов крестьянам вы не имели на то права».
Марков 2-ой (с места): «Потише, любезный».
– Как грубо ведут себя эти «вторые» и «третьи», не правда ли?
Какая разнузданность – по сравнению с тем чинным, достойным, государственным языком, которым Дзюбинские доказывали предводителям дворянства несовершенство продовольственных правил 1850… то-бишь 1900 года! – Точно из приличного кабинета приличного «общественного деятеля» мы попали куда-то на площадь, на улицу, в толкотню, суматоху. Какое неприличие, какое беспокойство! Но мы увидим сейчас, как водворил «порядок» – не подумайте: председатель, нет – приличный общественный деятель, член конституционно-демократической партии г. Шингарев. Но сначала покончим с современной картинкой нравов.
Петров 3-ий: «…Говорят, что если вы отпустите средства на продовольствие, то они их снесут в кабак. Господа, это неправильно. От кого зависит предупредить это? Ведь в настоящее время население многих губерний просит убрать кабаки, а их не убирают. Может быть, да, известную часть пропивает население. Но надо Маркову 2-му и другим посмотреть на себя, на сколько вы, господа дворяне, пропиваете? Может быть, если мы разложим на единицы, то получится, что вы пропиваете куда как больше, чем крестьяне… Пока та земля, которая должна принадлежать крестьянам, находится в руках таких Марковых, Пуришкевичей и компании, само собою, голодовки непрерывно будут продолжаться. А эти господа будут говорить, что голодовки оттого, что крестьяне лодыри.
Марков 2-й (с места). Наши не голодают.
Петров 3-ий. Я думаю, господа, коренной вопрос, как уничтожить всякие голодовки, именно заключается в том, чтобы взять землю из рук тех, которые ее не возделывают, этих господ «не лодырей», и передать тем, которые ее возделывают, и до тех пор, пока вы не передадите, – а вы ее не передадите, я это знаю наверно, – крестьянское население будет голодать. Само собою ясно, что та война, которая была в 1905 году, она неизбежна, к этому ведете вы, потому что голодный человек, он что зверь, и в этом отношении вы вызываете население на то, чтобы оно создало революцию и силой вырвало то, что ему принадлежит по праву».
Если бы председателем III Думы был Муромцев, он, наверное бы, оборвал оратора: в первой Думе он обрывал за такие неуместные речи. За отсутствием Муромцева «порядок» водворил следующий оратор Шингарев. Маркова 2-го он прямо пристыдил за «балаганные ноты», а Петрову 3-му преподал урок, как следует полемизировать с Марковыми. Товарищ Маркова по фракции, Вишневский – сказал г. Шингарев – «говорил искренне» и говорил за принятие запроса. Он, Шингарев, «надеется, что правительство будет умнее, чем речь депутата Маркова… долг русского народного представителя сказать таким господам: стыдно вам».
Родичев и Шингарев окончательно пристыдили Маркова, а Шингарев своей образцовой полемикой с Марковым уничтожил совсем «третьего».
* * *Последний из запросов, которым посвящены настоящие заметки, был запрос о «временных» правилах 14 августа 1881 года, т. е. о знаменитом Положении об охране, возобновляемом неуклонно в течение тридцати лет и представляющем из себя фактическую российскую конституцию. Главные речи по этому запросу произнесли Тесленко и Милюков, причем заключительным эпизодом явилось «исключение Еллинека», т. е. исключение на 15 заседаний Тесленко за цитату из Еллинека, несмотря на заявление Тесленко, что его слова «были чужды того смысла, который, очевидно, хотят придать теперь те, кто желает голосовать» за исключение.
Не входя подробнее в оценку этого интересного эпизода, отметим только, что даже по этому – политически столь простому и ясному – вопросу о положении 14 августа 1881 года лидер партии к.-д. г. Милюков сумел проявить во всем «блеске» специфически кадетскую узость и фальшь постановки вопроса. «Господа, – восклицал Милюков, – нет вопроса более жгучего, чем тот вопрос, который мы поставили, ибо это есть основное, коренное противоречие русской жизни (можно ли назвать противоречие между бумагой и русской жизнью противоречием русской жизни?), это есть противоречие между существующей формой государственного строя и приемами государственного управления…».
Неправда, г. Милюков. Именно положение 14 августа 1881 года, именно его тридцатилетний юбилей, именно его «своеобразная» «юридическая природа» доказывает, что между «существующей формой государственного строя» и приемами управления есть полнейшее соответствие, а вовсе не «противоречие». Усматривая тут противоречие, пытаясь конструировать пропасть между «строем» и «управлением», г. Милюков тем самым низводит свою критику зла с уровня демократической борьбы до уровня либеральных благопожеланий. Создавая на словах, фиктивно, пропасть между тем, что в жизни неразрывно связано, Милюков именно этим поддерживает юридические и государственно-правовые фикции, облегчающие оправдание зла, затемняющие его действительные корни. Милюков именно этим становится на почву октябризма, который тоже зла не отрицает, но старается устранить формальные противоречия, не устраняя реального всевластия бюрократии снизу доверху и сверху донизу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});