Разноцветные “белые вороны” - Ирина Медведева

На первый взгляд, это даже звучит логично. Но разве что на первый — самый поверхностный. Точно также, как мотивы агрессии подсказывают психотерапевту конкретное наполнение лечебных занятий, знание психиатрического диагноза помогает выбрать максимально верную линию поведения с агрессивным ребенком и представить себе, каковы перспективы, каков прогноз, чего и в каких пределах с ним можно добиться. С поправкой на некоторое упрощение можно сказать, что знание психологических мотивов агрессии необходимо для выбора тактки, а диагноз — для определения стратегии.

Так, например при работе с невротиками не следует, как нам кажетеся, акцентировать внимание на их агрессивности, ибо она есть лишь знак отчаяния, отверженности, забитости. (Исключение составляют случаи агрессивности при избирательном мутизме — см. главу «Заговор молчания») Мы столько раз убеждались вот в чем: как только самооценка ребенка повышается, как только даешь ему минимальную возможность самоутвердиться, вспышки агрессии исчезают начисто. Примеров здесь можно привести ,уйму. Вот, на наш взгляд, один из интересных.

Полный, медлительный, с добродушно–рассеянным выражением лица, восьмиклассник Юра Л. особенно поражал (такое несоответствие внешности) внезапными агрессивными выходками.

— Он всю посуду в доме перебил, — жаловалась мать. — А недавно так ударил кулаком по кухонному столу, что ножка подломилась. Он же вон какой здоровый!

Юра действительно был богатырского телосложения и ростом уже со взрослого мужчину. Но при этом больше всего на свете боялся маленькую, сухонькую старушку — учительницу истории. Против нее он был бессилен. А когда мы на первичном осмотре задали спрятавшемуся за ширмой Юре несколько простейших вопросов, он отвечал так односложно и примитивно, что впору было согласиться с диагнозом районного психоневролога: «Интеллектуально и эмоционально снижен». Разве что испарина, покрывшая все его лицо, не свидетельствовала в пользу сниженной эмоциональности…

А потом на одном из первых занятий мальчик, закрыв лицо маской, вдруг удачно сострил. Мы, естественно, этого не ожидали и пришли в восторг. Юра окрылился и вскоре сострил еще раз. А уже на следующем занятии был прямо–таки гвоздем программы.

Ах, какой же изящный юмор жил в этом увальне! Как хохотали до упаду и дети, и взрослые над каждой его шуткой! Это был тот редкий случай, когда мы не только для пользы дела, но и на полном серьезе говорили мальчику, что он талантливый артист. А на прощанье даже посоветовали матери ориентироваться на эстрадное училище.

Что же касается вспышек гнева, этот вопрос отпал сам собой. Мы им практически не занимались. Уже через неделю после первого Юриного удачного выступления мать сообщила, что он стал спокойнее, заметно повеселел, ничего не крушит и не ломает. А еще через некоторое время он настолько внутренне раскрепостился, что сумел преодолеть свой страх перед историчкой в добиться ее безусловного расположения.

У детей психопатического сюяаа агрессия, как правило, иной природы. Что нужно иметь в виду, работая с такими детьми?

Нам кажется, тут–то как раз стоит обращать особое внимание на агрессию, фиксироваться на ней. Это нужно делать по нескольким причинам. Прежде всего, чтобы одернуть, остановить, не дать еще больше распалиться. Ведь если невротики обычно зажаты и их надо растормошить, агрессия психопата происходит, наоборот, от излишней расторможенности, ему совершенно необходимы жесткие рамки, чтобы, насколько это возможно, упорядочить царящий внутри хаос. Далеко не все родители это понимают, и еще меньше таких, которые способны наделе оказывать стойкое сопротивление разбушевавшемуся ребенку. Большинство пасуют и даже подводят под свою слабость теоретическую базу: дескать, жесткий отпор вызывает чуть ли не стрессовое состояние. Во всяком случае, только усиливает агрессию.

Что ж, поначалу психопатичный ребенок может на строгое отношение к своему буйству «дать свечку»: забиться в истерике, броситься на взрослого с кулаками, сокрушать все вокруг. Но если не дрогнуть, не сорваться на ответную истерику или не поспешить «загладить свою вину», мгновенно уступив ребенку и задабривая его ласками и подарками, — произойдет неожиданное: «агрессор» испытает что–то вроде душевного просветления после бурного переживания. Древнегреческий философ Аристотель назвал такое просветление словом «катарсис». Для тех же, кто не очень любит философию, приведем житейский пример. Помните, как себя ведут необъезженные жеребцы? А что они вытворяют, котда их начинают объезжать? Горе тому наезднику, который не устоит, а вернее, не усидит на лошади. Но зато если удержаться до конца, в один прекрасный момент (а этот момент поистине прекрасен!) бешеное четвероногое создание, как по мановению волшебной палочки, входит в разум.

Только не подумайте, что мы приравниваем ребенка к жеребцу. Это всего лишь метафора. У нас есть и неметафорические примеры.

Очаровательный голубоглазый Вадик С; был классическим психопатом и терроризировал всю семью: молодую маму, не очень молодого папу и бабушку–пенсионерку. Мы решили поначалу смотреть на это как бы сквозь пальцы, улыбались, пропускали мимо ушей его грубости, ограничиваясь время от времени лишь мягкими замечаниями, на которые он, если и реагировал, то ненадолго. И дома все оставалось по–прежнему: этот пятилетний малявка прямо–таки с оперным пафосом кричал, что убьет себя, убьет всех! И так каждый день. Репетировать лечебные этюды он категорически отказывался. Это было в самом начале нашей психотерапевтической практики, и, честно говоря, мы растерялись. Более того, мы готовы были отказаться от него, признав, что такой Вадик нам пока не по зубам. Так что случившееся на пятом занятии (в конце которого мы собирались сообщить родителям Вадика, что «медицина бессильна») было скорее спонтанной реакцией отчаяния, чем продуманной педагогической мерой.

В какой–то момент Вадик ударил ногой робкого, безответного мальчика. Выведенные из себя (неизвестно, чем больше — агрессивностью Вадика, бездействием его родителей или своей собственной беспомощностью), мы выставили драчуна за дверь. Он, понятное дело, впал в неистовство и, вероятно, был уверен, что мы «одумаемся». Но мы не одумались, а, не обращая внимания на его крики, угрозы и ругательства, доносившиеся из коридора, продолжали вести занятие. И, конечно, не сомневались, что видим его в последний раз. Каково же было наше удивление, когда после занятий Вадик ни в какую не хотел уходить! Он стоял в углу (как будто сам себя наказал) и умоляюще смотрел на нас своими огромными голубыми глазами. А как только мы уже не строго, а ласково спросили:

— Ну как, ты больше не будешь безобразничать? — подбежал к нам и бросился на шею.

На следующем занятии мы записали: «Вадик впервые вошел в комнату с поднятой головой, уже не так сутулясь. Глаза блестят. Впервые не отказывался выступать, показывал этюды с удовольствием и был очень рад, когда его похвалили. Родители сказали, что дома он впервые за все это время согласился репетировать и делал это по нескольку раз ежедневно. На занятие принес солдатиков и в перерыве не скандалил, не дрался, а предлагал ребятам в них поиграть».

Впоследствии мы взяли Вадика в лечебный спектакль, и этот малыш выдерживал двухчасовые репетиции лучше, чем некоторые школьники–подростки!

Случайность стала закономерностью. Мы убедились в том, что катарсическая разрядка целительна для психопатов. И теперь, когда к нам попадают такие дети, не только не боимся бурной реакции на жесткий отпор, а напротив — в какой–то мере провоцируем ее. Поэтому нам кажется, что с детьми психопатического склада эффективнее работать в дошкольном возрасте, когда они еще совсем (или почти) не умеют сдерживаться. В школьном возрасте ребенок волей–неволей приучается умерять свои капризы на людях. И хотя это, вроде бы, положительный момент, однако агрессивная психопатическая энергия, загнаивая внутрь, исподволь дестабилизирует психику. Как мы считаем, в работе с агрессивными детьми–психопатами следует, с одной стороны, вызвать катарсическую разрядку, а с другой — обеспечить сильное, положительное подкрепление. Получив отпор, ребенок не должен почувствовать себя отвергнутым бесповоротно и навсегда. Дав ему понять, что «номер не пройдет», не менее важно, как только он прекратит свое буйство, немедленно возвысить, элевировать его, «назначить» (в чем–то) самым лучшим, самым главным.

Так, Вадику в момент примирения мы сказали, что он очень похож на примерного мальчика Иванушку, сценки про которого регулярно разыгрываются нами на лечебных занятиях. А в следующий раз сообщили о сходстве Вадика с Иванушкой всей группе. Мальчик был настолько горд этим, что постоянно хотел держать куклу–Иванушку в руках и озвучивать его реплики. А дома слова, что он перестает быть похожим на Иванушку, стали самым действенным педагогическим сред–ством — намного более действенным, чем окрики, угрозы и даже ремень.