Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография - Замостьянов Арсений Александрович

Царских жандармов революционное правительство фактически упразднило еще до публикации отречения от престола Николая Александровича и Михаила Александровича. А 13 апреля 1917 года вышло правительственное постановление о расформировании Отдельного корпуса жандармов и полицейских управлений железных дорог.

Временное правительство отважилось арестовать даже начальника штаба Отдельного корпуса жандармов генерал-майора Владимира Павловича Никольского, и ответственных чинов названного штаба, проживающих в доме № 40 по Фурштатской улице. В освободившемся здании на Фурштатской разместилось Управление общественной милиции. 8 июля бывшим чинам жандармской и полицейской службы, а также охранных отделений запретили занимать какие-либо выборные должности в войсковых организациях.

Традиционно в России полицейские функции возлагались на казачьи отряды. Эта практика существовала во всех крупных пролетарских городах. Кстати, сами казаки тяготились этими обязанностями, но исполняли их исправно и иногда «входили в раж», разгоняя рабочие демонстрации протеста. Вся социалистическая, да и кадетская братия казаков, честно говоря, презирала и ненавидела. Так уж сложилось к началу ХХ века. Поэтому «временные», конечно, привлекали казачков к решению своих проблем, но с известной долей осмотрительности. Революция не должна была вызывать ассоциаций с казачьей нагайкой. Поэтому боевую бородатую братию использовали для «наведения порядка» стыдливо и не так часто, как, быть может, хотелось бы охранителям Февраля.

Кто же их защищал? Профессионалов контрразведки под рукой у министров не было. Поэтому, например, решение об аресте Ленина и нескольких его соратников принимали 6 июля 1917 года на заседании Временного правительства. Большевиков обвиняли «в измене родине и предательстве революции».

Тут же в столицах появились ложные сообщения об аресте Ленина. Но схватить его не удалось, хотя вышло грозное распоряжение об аресте одиннадцати видных большевиков, включая их вождя, рыковского приятеля Семашко — и еще семерых, включая знаменитого ленинского телохранителя Василия Васильева, который, конечно, в руководство партии не входил и входить не мог. Слабо работал розыск, разладилась система шпиков и провокаторов, которые опутывали видных партийцев в нелегальные царские годы. Министерства юстиции и внутренних дел пытались снова мобилизовать их на борьбу против большевиков, которых на этот раз объявляли не врагами государства (старомодная формула!), а врагами революции. Их должны были взять под стражу.

Но какими инструментами для реализации этого решения располагали в правительстве? На квартиру Марии Ильиничны Ульяновой отправили… солдата Преображенского полка, который, конечно, мало в чем мог разобраться. Неудивительно, что опытному конспиратору удалось избежать ареста, хотя и пришлось на некоторое время переправиться в Финляндию. Он прятался, без преувеличений, в двух шагах от Петрограда. Трудно разобраться, кто отвечал за его розыск. И министр юстиции, маститый адвокат Павел Малянтович, и министр внутренних дел, и главнокомандующий Петроградским округом, и даже Верховный главнокомандующий… Cамыми верными силами Временного правительства, на которые они могли рассчитывать в случае беспорядков, оказались учащиеся юнкерских училищ, скучавшие по настоящей военной практике и традиционно резко настроенные против левых радикалов. Они были молоды, неопытны и все-таки представляли серьезную силу. Но у большевиков, анархистов, левых эсеров имелись отчаянные боевики, опытные нелегалы, бойцы, с которыми могли тягаться только ушлые «защитники правопорядка».

Старания «временных» выглядели крайне непрофессионально. Так революцию не защищают — в этом в те дни убедились и Ленин, и Рыков. Они постараются избежать этих ошибок.

После этого большевики снова стали почти нелегальной партией — по крайней мере, вне закона оказался их лидер. А для Рыкова представлялось очень важным, что в те июльские дни он работал в Петрограде, прочувствовав неуправляемость и своеобразную капризную силу «революционных масс». Он и сам после этой бойни порядком «полевел». Ощутил, что этого требуют те, кто верит в большевиков и анархистов. И не мог примириться с попыткой Временного правительства возродить политический сыск и устранить с политической сцены Ленина. Понимал ли сам Старик из своего финляндского укрытия, что Рыков стал меньше колебаться, что теперь на него можно положиться во время захвата власти?

Для него Алексей Иванович оставался в лагере «умеренных» большевиков, на которых Ленин взирал с недоверием, а то и с раздражением. Представители других партий надеялись именно на таких ленинцев: считали, что они в критический момент удержат своих коллег от крайнего авантюризма. Как в прежние времена, Рыков погрузился в партийную жизнь Москвы и Московской губернии. Только вместо конспирации приходилось заниматься борьбой с другими социалистами — недавними товарищами. Он работал в Комитете общественных организаций при Моссовете, а в мае Рыкова избрали в президиум Московского Совета рабочих депутатов.

А все-таки почему в те дни Алексея Ивановича не арестовали и не поставили вне закона? Почему? Безусловно, столь авторитетный большевик, хорошо знающий две столичные партийные организации, был опасен для Временного правительства. Он мог сыграть решающую роль в уличном противостоянии. Скажем жестче — в уличной войне. Можно предположить, что в то время Александр Керенский видел в Рыкове возможного переговорщика. В правительстве понимали, что совсем исключить большевиков из политического процесса — дело взрывоопасное. Керенский намеревался «приручить» левых радикалов, найти общий язык с некоторыми из них, быть может, согласовать с ними работу в Советах, в других органах власти. Ведь правительство тоже месяц от месяца левело — по крайней мере, внешне. А Рыков действовал, не складывал оружия, активно включившись в политическую жизнь.

В июле Моссовет рассматривал вопрос о коалиционном Временном правительстве, и Рыков от имени фракции большевиков заявил, что нельзя оказывать никакой поддержки такому правительству. По его словам, престиж «революционных партий» в стране резко пал, ибо «нигде не было так тихо, как в Совете рабочих депутатов» в то время, как казаки и юнкера обыскивали в Петрограде рабочие кварталы, закрывали профсоюзы и громили левые типографии; о каком же доверии правительству можно говорить? О значительном (быть может, вынужденном) сближении с позицией Ленина говорит нашумевшее выступление Рыкова за установление рабочего контроля на производстве и против смертной казни. Он стремился лишить Временное правительство рычагов управления, в том числе карательных.

Отметим и еще одно важное последствие тех событий. Для Временного правительства с того времени не было более опасного противника, чем ленинцы. Главное было достигнуто: само понятие «большевик» уже звучало грозно. И притягивало недовольных. Их усиленно демонизировали — и это шло партии на пользу. Еще в начале 1917 года это место — вакансию крайне левой силы — занимали эсеры. Правда, к концу лета у Керенского и его ситуативных соратников возник еще один сильный противник — Лавр Корнилов, кандидат в русские Наполеоны и перспективный вождь патриотически настроенных граждан. Сразу отметим двусмысленность его положения: в отличие от Ленина, Корнилов не располагал партией. Ни спаянной, ни иллюзорной — никакой. И его политический опыт оставлял желать лучшего, хотя генерал старался прислушиваться к опытным советникам и выглядел достаточно революционно. По крайней мере, на монархиста он летом 1917 года не походил нисколько. От идеи восстановления «царского трона» в то время бежали как от чумы даже генералы и епископы. И, кстати, почти никто не вспоминал о судьбе бывшего императора Николая II и его семьи. По крайней мере, в политических спорах, в которых принимал участие Алексей Рыков, никто и не помышлял судачить о Николае Александровиче. Его считали безнадежно устаревшей моделью политического лидера. Мало кто вспоминал и об идее суда над бывшим царем, которая сохраняла популярность в первые недели после Февральской революции. Совсем другие персоны и совсем другие решения обуревали большевиков в те дни.