Гоголь в жизни - Викентий Вересаев

М. С. Щепкин по записи его сына А. М. Щепкина, «М. С. Щепкин». Изд. А. С. Суворина, 1914. Стр. 343.

В Москве Гоголь виделся с И. И. Дмитриевым, который принял его со всей любезностью своею. Вообще тамошние литераторы, кажется, порадовали его особенным вниманием к его таланту. Он не может нахвалиться Погодиным, Киреевским и прочими.

П. А. Плетнев – В. А. Жуковскому, 8 декабря 1832 г. Соч. Плетнева, III, 522.

В Москве я заболел и остался, и пробыл полторы недели, в чем, впрочем, и не раскаиваюсь. За все я был награжден. Теперь я выехал и дожидаюсь на первой уже станции лошадей, – дожидаюсь часов шесть.

Гоголь – Н. Я. Прокоповичу, 8 июля 1832 г., из Подольска. Письма, I, 216.

Я ехал в дождь и самою гадкою дорогою, приехал в Подольск и переночевал, и теперь свидетель прелестного утра. Ехать бы только нужно, но препроклятое слово имеет обыкновение вырываться из уст смотрителей: «нет лошадей». Видно, судьба моя – ехать всегда в дурную погоду. Впрочем, совестливый смотритель объявил, что у него есть десяток своих лошадей, которых он, по доброте своей (его собственное выражение), готов дать за пятерные прогоны. Но я лучше решился сидеть за Ричардсоновой «Клариссою» в ожидании лошадей, потому что ежели на пути попадется мне еще десять таких благодетелей человеческого рода, то нечем будет доехать до пристанища. Впрочем, присутствия духа у меня довольно: вот скоро уже 12 часов, а мне еще все люли и нипочем. Не знаю, так ли будет после двенадцати.

Гоголь – М. П. Погодину, 8 июля 1832 г., из Подольска. Письма, I, 218.

В дороге занимало меня только небо, которое, по мере приближения к югу, становилось все синее и синее. Мне надоело серое, почти зеленое северное небо, так же, как и те однообразно-печальные сосны и ели, которые гнались за мною по пятам от Петербурга до Москвы.

Гоголь – И. И. Дмитриеву. Письма, I, 219.

Наконец я дотащился до гнезда своего, проклиная бесконечную дорогу и до сих пор не опамятовавшись после проклятой езды. Верите ли, что теперь один вид проезжающего экипажа производит во мне дурноту? Что-то значит хилое здоровье! Приехавши в Полтаву (17 июля), я тотчас объездил докторов и удостоверился, что ни один цех не имеет меньше согласия и единодушия, как этот… Теперешнее состояние моего здоровья таково: понос прекратился, бывает даже запор. Иногда мне кажется, будто чувствую небольшую боль в печенке и в спине; иногда болит голова, немного грудь. Вот все мои припадки. Дни начались здесь хорошие. Фруктов бездна, но я есть их боюсь. Остаток лета, кажется, будет чудо; но я, сам не знаю отчего, удивительно равнодушен ко всему. Всему этому, я думаю, причина болезненное мое состояние. Притом же приехал в имение совершенно расстроенное. Долгов множество невыплаченных. Пристают со всех сторон, а уплатить теперь совершенная невозможность… Покамест я еще только отдыхаю. Впрочем, родились у меня две крепкие мысли о нашей любимой науке, которыми вам когда-нибудь похвастаюсь.

Гоголь – М. П. Погодину, 20 июля 1832 г., из Васильевки. Письма, I, 220–221.

Приезд брата был для нас истинный праздник. Со мною он был ласковее, чем с другими, и чаще играл и шутил. У старшей сестры была огромная датская собака «Дорогой»: брат часто сажал меня на нее и заставлял катать, а сам погонял. Приезжая, брат всегда привозил много разных гостинцев, конфект и проч., очень любил нам делать подарки и никогда не отдавал их все вдруг. Дома он очень входил в хозяйство и занимался усадьбой и садом; он сам раскрасил красками стены и потолки в зале и гостиной, наденет, бывало, белый фартук, станет на высокую скамейку и большими кистями рисует, – так он нарисовал бордюры, букеты и арабески. По утрам он занимался со мною и Annette и учил нас географии и истории; расскажет сначала сам, а потом заставит повторить сперва Annette, потом меня. Брат приехал за нами, чтоб отвезти нас в Петербург в Патриотический институт, где он преподавал историю. Он хлопотал сам обо всем, входил во все подробности, даже в заказ нашего гардероба, делал нам платья дорожные, для поступления в институт и для других случаев.

Ел. Вас. Гоголь-Быкова (сестра писателя). Записки. Русь, 1885, № 26, стр. 6.

Весь август здесь был прелестен, начало сентября похоже на лето. Я в полном удовольствии. Может быть, нет в мире другого, влюбленного с таким исступлением в природу, как я. Я боюсь выпустить ее на минуту, ловлю все движения ее, и, чем далее, тем более открываю в ней неуловимых прелестей.

Гоголь – И. И. Дмитриеву, 23 сент. 1832 г., из Васильевки. Письма, I, 223.

Приехал брат, чтобы взять сестер в Петербург, и сам занимался с ними, а меня прогонял и дверь закрывал, чтобы не мешала. Помню, я отворила немного двери, просунула голову, а он мазнул меня по носу кисточкой с краской. Чтоб не брать в дорогу няни для сестер, брат женил своего лакея Якима на горничной Матрене, которая была у сестры.

О. В. Гоголь-Головня. Из семейной хроники, 6.

Перед отправлением дочерей в институт Мария Ивановна Гоголь была очень озабочена назначением к ним горничной, но все находила, что было бы лучше, если бы человек Николая Васильевича Яким был женат. И вот она призывает Якима и предлагает ему жениться на выбранной горничной, объясняя, что против желания женить его не хочет, а что желает только слышать его мнение. Но Яким на все отвечал: «Мне все равно-с, а это как вам угодно». Видя такое равнодушие, его женили за три дня до отъезда, и таким образом совершенно неожиданно для себя и для всех Яким отправился в Петербург с женою, и барышни – с горничною; а Марья Ивановна была очень довольна, что все так устроилось по-семейному.

Анна Вас. Гоголь по записи Н. П. Быкова. Русь, 1885, № 26, стр. 6.

Поправившись немного в здоровье своем, собрался я было ехать совсем; но сестры, которых везу с собою в Патриотический институт, заболели корью, и я принужден был дожидаться, пока проклятая корь прошла. Наконец, 29 сент. я выехал из дому.

Гоголь – П. А. Плетневу, 9 окт. 1832 г. Письма, I, 223.

Уезжая из дому, мы очень плакали. Мать и старшая сестра (Марья Васильевна) проводили нас до Полтавы; пробыв здесь два дня, мы тронулись далее. В Полтаве снова прощание с матерью и сестрой, и снова обильные слезы; брат старался нас рассеять и утешить, как мог.

Е. В. Гоголь-Быкова. Русь, 1885, № 26, стр. 6.

Не сделавши четырехсот верст, переломал я так свой экипаж, что принужден был прожить целую неделю в Курске, в этом скучном и немом Курске! Оборони вас испытать, что значит дальняя дорога! А еще хуже браниться с этими бестиями, станционными смотрителями, которые если путешественник не генерал, а наш брат мастеровой, то всеми силами стараются делать более прижимок и берут с нас, бедняков, немилосердно штраф за оплеухи, которые навешает им генеральская рука.

Гоголь – П. А. Плетневу, 9 окт. 1832 г., из Курска. Письма, I, 223.

Вот уже четвертый день, как мы в Москве. Почти две недели мы тянулись к ней за проклятым экипажем, беспрестанно ломавшимся… Все мы здоровы; я же чувствую себя, даже против моего собственного чаяния, гораздо здоровее прежнего и бодрее… Москва так же радушно меня приняла, как и прежде, и умоляет усердно остаться здесь еще на сколько-нибудь времени. Но мы очень опоздали, и потому 23-го я думаю непременно выехать.

Гоголь – матери, 21 окт. 1832 г., из Москвы. Письма, I, 225.

На возвратном пути из родины Гоголь отыскал в Москве своего земляка М. А. Максимовича, который был тогда профессором ботаники при Московском университете. Знакомство их началось с 1829 года, когда Максимович, посетив Петербург, видел Гоголя за чаем у одного общего их земляка, где собралось еще несколько малороссиян. По словам его, Гоголь ничем особенным не выдался из круга собеседников, и он не сохранил в памяти даже его наружности. Гоголь не застал Максимовича дома, и Максимович, узнав, что у него был автор «Вечеров на хуторе», поспешил к нему в гостиницу. Гоголь встретил его как старого знакомого, видев его три года тому назад не более как в продолжение двух часов, и Максимовичу стоило большого труда не дать заметить поэту, что он совсем его не помнит. По словам Максимовича, Гоголь был тогда хорошеньким молодым человеком, в шелковом архалуке вишневого цвета. Оба они заняты были в то время Малороссией: Гоголь готовился писать историю этой страны, а Максимович собирался печатать свои «Украинские народные песни», и потому они нашли друг друга очень интересными людьми.

П. А. Кулиш со слов М. А. Максимовича. Записки о жизни Гоголя, I, 116.

Не помню, через сколько времени, Гоголь опять был в Москве проездом на самое короткое время; был у нас и опять попросил меня ехать вместе с ним к Загоскину, на что я охотно согласился. Мы были у Загоскина также поутру; он по-прежнему принял Гоголя очень радушно и любезничал по-своему; а Гоголь держал себя также по-своему, то есть говорил о совершенных пустяках и ни слова о литературе, хотя хозяин заговаривал о ней не один раз. Замечательного ничего не происходило, кроме того, что Загоскин, показывая Гоголю свои раскидные кресла, так прищемил мне обе руки пружинами, что я закричал, а Загоскин оторопел и не вдруг освободил меня из моего тяжкого положения, в котором я был похож на растянутого для пытки человека; от этой потехи руки у меня долго болели. Гоголь даже не улыбнулся; но впоследствии часто вспоминал этот случай и, смеясь сам, так мастерски его рассказывал, что заставлял всех хохотать до слез. Вообще в его шутках было много оригинальных приемов, выражений, складу и того особенного юмора, который составляет исключительно собственность малороссов; передать их невозможно. Впоследствии бесчисленными опытами убедился я, что повторение Гоголевых слов, от которых слушатели валились со смеху, когда он сам их произносил, не производило ни малейшего эффекта, когда говорил их я или кто-нибудь другой. И в этот приезд знакомство наше с Гоголем не подвинулось вперед.