Чужая победа - Максим Хорсун

– Угу…

Снова мелькнула струя, на этот раз Такуми выпустил совсем чуть-чуть воздуха.

– Как вы? Порядок?

– Угу…

– Ну и все будет отлично, – пообещал Бэнксфорд.

Я взялся за правую руку капитана и аккуратно прижал к подлокотнику. Точнее, не прижал, а просто положил так, чтобы ее легко можно было удержать, если до этого дойдет дело. О’Браен сделал то же самое с левой рукой Шеремет. Трещина на ее шлеме теперь была видна отчетливо. А что, если уже началось?.. Черт бы побрал этих американцев с их гигантоманией! Ждать полчаса, пока ангар наполнится воздухом, – это же уму непостижимо!

– Надя, если почувствуешь, что воздух выходит, сразу же дай нам знать! – сказал я.

– Угу…

Она пошевелила пальцами, я вложил в ее ладонь свою. Мне показалось, что чувствую, как Надежда дрожит – там, под слоем наружной металлизированной ткани, под слоями экранно-вакуумной изоляции, под трубками водяного охлаждения.

– Угу… – снова сказала она, и я понял, что сделал правильно.

– Командир, – Такуми шумно сглотнул, затем продолжил. – Сделайте три глубоких вдоха-выдоха, затем я отключу систему жизнеобеспечения.

Я поглядел на шлем Надежды. Хорошо, что под затемненным забралом было не разглядеть выражение ее лица. Но трещина на стекле… она стала походить на паутину. Всему виной была, скорее всего, микропробоина. Пока в рубке имелось давление, забрало держалось, а в вакууме стекло пошло трещинами.

– Как только вы услышите, что подача воздуха прекратилась, – выдыхайте! Все понятно?

– Угу…

Тут я ничего не понял, конечно. Капитанский шлем ведь еще держался! И скоро подойдут спасатели, у них должно быть всякое оборудование. Залепят трещину каким-нибудь хитропоиметым скотчем, скажут, мол, и сами могли справиться…

Такуми одним движением разблокировал прижимное кольцо. Шлем сорвало с Надежды и подбросило к потолку, – точно пробку от бутылки с шампанским. От удара окаянное забрало разлетелось вдребезги.

Надежда дернулась, точно в конвульсии. Подалась вперед и выдохнула облако густого пара. Вот теперь ее пришлось держать изо всех сил. Я чувствовал, как под моими пальцами скафандр капитана теряет упругость, опадает. Такуми схватил Надежду за плечи и прижал к спинке кресла, и Бэнксфорд сейчас же надел на ее голову запасной шлем. Беззвучно защелкнулось прижимное кольцо, и Такуми снова запустил систему жизнеобеспечения. За щитком шлема загорелся зеленый огонек.

Капитан обмякла, навалилась грудью на ремни безопасности; правая рука сорвалась с подлокотника. У меня сжалось сердце, собственный скафандр показался невыносимо тяжелым в условиях половинной силы тяжести, которая поддерживалась на «Мемфисе». Я схватился за капитанский пульт, чтобы не упасть.

Такуми взял капитана за руку, открыл биометрический монитор, который находился на запястье.

– Без сознания… – объявил он.

– Сильно досталось? – торопливо спросил я. В вакууме Шеремет находилась всего несколько секунд, но и это могло быть чревато ожогом слизистой, разрывом барабанных перепонок и повреждением органов дыхания. Еще тот наборчик, в общем…

– Пульс нормальный, дыхание есть. Все будет хорошо. А я боялся, что ее придется реанимировать…

– На хрена было делать так, а?

– Я служил на спасательном корабле, – спокойно ответил Такуми, и это спокойствие отозвалось во мне гневом, который удалось подавить, лишь сжав до хруста зубы. – Если бы мы стали ждать, когда в шлеме появится дыра, то шансы нашей Надежды утекли бы через нее вместе с воздухом. Она потеряла сознание, скорее всего, от испуга, чем от воздействия вакуума. Ныряльщикам за жемчугом, чтоб ты знал, приходится выдерживать еще более сильные перепады давления!

Бэнксфорд перевел дыхание.

– Ну, вот… вы видели, да? – Он сделал жест, точно снова надевает на капитана шлем.

– Молодец, – одобрил Такуми. – Четко сработано! – Он повернулся к О’Браену: – Клайв, ты бы отпустил капитана…

О’Браен, похоже, нервничал еще больше, чем я. Наблюдатель разжал пальцы, которыми все еще стискивал локоть Шеремет, резко отодвинулся и едва не упал на пульт Бэнксфорда.

– Спасатели у внешнего люка, – проскрипел Сан Саныч. – Они уже в курсе, что вы натворили, пацанва. Приготовили носилки.

Я потянулся к пульту Такуми, ткнул пальцем в монитор: сейчас же на корабле-разведчике открылись все люки. Палуба задрожала: в рубку вошли спасатели, одетые в металлические скафандры цвета начищенной бронзы. Под их подошвами захрустели осколки злополучного забрала. Нас оттеснили к переборкам и пультам. Надежду подняли и переложили на узкие носилки. Мне показалось, что она в сознании: вяло шевелит пальцами. Но я мог и ошибаться.

После того что случилось, оставаться в рубке не хотелось. Она выглядела обветшалой и безжизненной, точно заставленная хламом комната предназначенного под снос дома. Гарь осела на переборках, на пультах и на иллюминаторе желто-коричневыми разводами; повсюду валялись битое стекло и куски внутренней обшивки, шлем Надежды лежал под нашими ногами, и осколки забрала походили на прозрачные клыки, расположенные вокруг чудовищной пасти. Мы же молча пялились то друг на друга, то на шлем, то на пустое капитанское кресло.

В общем, я махнул рукой и вышел на посадочную палубу. Увидел, как сходятся лепестки люка-диафрагмы за спинами спасателей. Ангар постепенно наполнялся звуками; низкий, на пороге слышимости, гул с каждой минутой обретал мощь и объем; через какое-то время я уже мог различить многоголосье работающих компрессоров и принудительной вентиляции. Под высоченным сводом сверкали мигалки, сигнализируя о том, что без скафандра здесь все еще находиться нельзя.

Корабль выглядел хуже, чем после тренировочного полета, о котором, думаю, скоро на всех флотах будут рассказывать анекдоты. Антенны РЛС изувечены. Внешняя обшивка оплавлена; темнеют мелкие пробоины, из продырявленного танка испаряются остатки окислителя, основной объем которого вытянуло в космос.

А потом мигалки отключились. Прозвучал гудок, и в одночасье распахнулись все люки, которые отделяли ангар от внутреннего пространства космического авианосца.

Я схватился за шлем двумя руками. Толкнул вперед до щелчка, затем – вверх…

От корабля шел тяжелый химический запах топлива, горячего железа и жженой пластмассы. Моя команда уже была на трапе, и все – со шлемами под мышками. Все растрепанные и краснолицые.

Сверкая погонами, пуговицами кителей, начищенными сапогами, нас шли встречать вице-адмирал Иванов, командир «Мемфиса» капитан первого ранга Джозеф Гвини и коммандер Ирвин. Стоило старшим офицерам «Мемфиса» раз взглянуть на разбитый в пух и прах, но живучий Дзета-Альфа-Ноль, как их лица вытянулись, глаза погрустнели, губы нервически задрожали… Да, легче будет построить новый корабль, чем залатать и снова заставить летать этот.

Потом они посмотрели на нас, и в их взглядах читалась смесь противоречивых чувств, в которой было место и радости, и нелепого укора, и надежды. Коммандер Ирвин украдкой показал большой палец.

– Товарищ вице-адмирал! – проскрипел в своей обычной манере Сан Саныч. – Задание выполнено. Потери – один человек ранен. К следующему вылету готовы.

Часть третья

Глава 17

Миссия: «Почему мы воюем?»

Задача: сбор информации.

Звезда: Звезда Тигардена (тусклый красный карлик).

Планета: нет.

Особые примечания: да какие здесь могут быть примечания? Мотай на ус, космолетчик!

– Кажется, у тебя на каждой планете по бабе, – заключил Бэнксфорд, исследовав папку с входящими письмами в «читалке»: она успела пополниться новыми посланиями от Настасьи Козловской и от Камиллы. Я стоял перед зеркалом и очищал китель от несуществующих пылинок, а гравитронщик в это время без зазрений совести просматривал мою почту, усевшись на мою же идеально заправленную койку.

Настасья сообщила, что вырвалась-таки из отчего дома, упав на хвост стажерам-биологам, которых эвакуировали с Убежища на более безопасный Хуракан.

«Приветики! – писала она. – Здесь нельзя слушать музыку, и за нами отовсюду следят камеры. «пучу глаза» Настроение – так себе.

Пятые сутки сидим на транзитной станции, Крылатые не разрешают выходить из зоны карантина. «хмурюсь» Причина самая дурацкая, какую только можно выдумать. У Петера Дворжака (это такой веселый, симпатичный и очень талантливый парень) каждый раз появляется угревая сыпь после шоколада или специй, а Крылатые решили, что это какая-то инфекция, типа прятунской оспы. У нас всех взяли анализы (мазки всякие, фу-фуки!), теперь нужно ждать, пока взрастут и заколосятся посевы. Я сначала загрустила, но потом поняла, что это – лишь испытание на пути в новую жизнь. В карантине скучно, но хоть какое-то разнообразие после каменюк Убежища и простых, как сто баксов, рож прятунов! А Мирка Павич (это, кажется, мой парень) даже подсказал правильный термин: зона комфорта. «подмигиваю» Когда я жила в своей зоне комфорта в Долине Туманов, то не могла больше развиваться, как личность, и самосовершенствоваться. Чтобы продолжить расти, я должна была покинуть зону комфорта и войти в зону риска. Да! «танцую» Я сделала это!!! «танцую»