Нил Сорский и традиции русского монашества - Елена Романенко

На расстоянии суточного пути от «пустыни Келлий», по описанию Руфина, находилась «местность, называемая Скит» (М. И. Хитров, вслед за П. С. Казанским предполагал, что название «скит» происходит от коптского Schiet, что значит «пространная равнина»)[410]. Монастырь, основанный здесь в IV в. святым Макарием Великим (390–391), получил такое же название. Впоследствии подобные ему по укладу жизни и духовному строю монастыри стали называться скитами. Принципы жизни скита и монахов «Пустыни Келлий» были похожи, но сами условия жизни в скиту отличались еще большей суровостью. В описании Руфина скит Макария Великого выделен как наиболее высокий уровень монашеского жития: «Там живут только мужи, уже усовершенствовавшиеся в духовной жизни. Кто ж иначе может жить в таком страшном месте, кроме людей, обладающих безповоротной решимостью и Совершенным воздержанием?»[411]

Скитский патерик говорит, что не стоит даже («лихо есть и глаголати») рассказывать об аскетических подвигах и постах подвижников скита, т. к. там «и в ленивых несть обрасти обьядение или бесчиние.., скудости ради потрѣбъ, и ревности подвига сущих и тамо» (РНБ. Кир. — Бел. № 20/1259. Л. 77).

Одновременно с Египтом скитская форма монашеской жизни распространилась и в Палестине. Первые палестинские лавры (первоначальное палестинское название монастырей скитского типа) со строгой уставной жизнью основал преподобный Харитон (ок. 350): Фаран, лавру Сука и Иерихонскую лавру[412].

Лавра другого палестинского подвижника — Илариона Великого (371–372), в отличие от монастырей преподобного Харитона, не имела строгого устава. Устройство лавры святого Илариона можно представить по его житию. Как и в монастыре Антония Великого, иноки лавры жили обособленно (каждый вел свое собственное хозяйство: возделывал огород), но всегда могли пользоваться советами своего старца (РГБ. Тр. № 684. Л. 62 об. — 64).

Наиболее известными палестинскими лаврами стали монастыри Евфимия Великого (473) и Саввы Освященного (532). Правила жизни египетского скита строго соблюдались в лавре святого Евфимия, который был ревностным подражателем подвигов одного из знаменитых подвижников скита — Арсения Великого (449–450): «и въ сладость послушаше от приходящихъ к нему отець изъ Египта о великомъ Арсении.., и велми тщашеся дѣланиа его подражати» (РГБ. Вол. № 630. Л. 165 об.). В тексте «Жития Евфимия Великого» неоднократно встречаются поучения подвижников египетского скита, которые Евфимий Великий рассказывал в назидание своим ученикам (РГБ. Вол. № 630. Л. 167 об. — 168).

Савва Освященный в своей игуменской деятельности также использовал опыт своих предшественников. Известный церковный писатель XV в. архиепископ Симеон Солунский писал: «Святой Савва изложил Устав, приняв его от святых Евфимия и Феоктиста, а они приняли от бывших прежде них и исповедника Харитона»[413].

Афонские скиты, более поздние по своему происхождению по отношению к древним скитам Египта и Палестины (наиболее древний Свято–Аннинский скит, был основан по предположению епископа Порфирия (Успенского), при лавре Афанасия Афонского в конце X в.)[414] повторяли основные принципы скитского жития.

Русский путешественник Василий Григорович–Барский в описании своего второго посещения Афона (1744 г.) дал общую характеристику афонского скитского жития, в основном согласующуюся с описанием древних египетских скитов пресвитера Руфина, что говорит об устойчивой традиции принципов скитского жития. «Скиты же имянуются, иже на уединенных и далеких местах обретаются, идеже частыя келии, недалече едина от другой..; в них же обитают по единому или по два, или по три.., и питаются от рукоделий различных, но паче всех подвизаются в молитвах, постах и бдениях и безмолвствуют наедине в работные дни, в недели же и праздники все собираются с вечера и утра в общий храм, на се нарочно устроен, и в нем согласно все совершают правило и пение»[415].

Скитской путь подвижничества многие святые отцы почитали «золотым», т. е. наиболее удобным для тех, кто мог избрать любую форму монашеской жизни: отшельничество, скит, киновию.

«Устав скитского жития», известный на Руси с 80–х гг. XIV в.[416], насыщен цитатами из творений святых Иоанна Лествичника, Василия Великого, которые доказывают преимущества скитского жития: «Великыи Василие въ предании своемь сице глаголеть: яко иноку самому наединѣ без брата пребывати никакоже, но уставляет на троеиночское житие» (РНБ. Кир. — Бел. № 25/1102. Л. 232).

«И повсюду обретается въ святыхъ писаниихъ», — писал в своих главах «О мысленном делании» преподобный Нил Сорский, «похваляемо иже съ единѣмъ или съ двема безмолвие, яко же и самовидцы быхомъ въ святки гopi Афонстѣи и въ странахъ Цариграда, и во иныхъ мѣстохь многа суть такова пребываниа»[417].

Следуя традиции Иоанна Лествичника, святого Варсонофия, Нил Сорский называл скитской путь «царским», «непадательным», подчеркивая его наибольшую безопасность (в духовном понимании) для подвижника.

Отшельническое житие «ангельскыа требует крепости» и грозит многими духовными опасностями. Говоря об отшельничестве, Нил Сорский ссылался на слова Иоанна Лествичника: «Единому бо горе, рече: аще впадет въ уныние или сон, или разленение, или отчаяние несть въздвижаи его в человецех»[418]. (Эта же цитата из творений Иоанна Лествичника в несколько измененном виде приведена в «Уставе скитскаго жития»: «Горе единому речѣе, аще в леность владеть въ уныние или отчаяние, яко не имат въставляющаго или помогающаго ему въ человецѣх» (РНБ. Кир. — Бел. № 25/ 1102. JI. 232 об.). Поэтому, замечал Нил Сорский, даже такие совершенные безмолвники, как святой Исаак, Арсений Великий, Нил Синайский, Даниил Скитский, имели учеников и жили рядом с ними, а не в полном уединении[419].

«Молвы и соблазны», свойственные общежительным монастырям, также могут быть, по мысли преподобного Нила, неполезны для «безмолвия» и созерцания, как и полное уединение. Малая же соборность скита (в отличие от киновий), возможность получить духовное наставление, чего лишены живущие в полном уединении, помогают избежать опасных «прелестей» духовного пути и создают наилучшие условия для «безмолвия».

«Того ради намъ удобно зрится, — писал в своих главах «О мысленном делании» Сорский подвижник, — с верными братиами и единомудреными въ Дѣло Божие пребывание съ единѣмъ или двѣма, да от Святыхъ писании воли Божии научяющеся, и аще кому Богь подасть вящше разумѣти, брать брата да назидаетъ и другъ другу помогаетъ»[420].

Сам принцип скитского жития — когда двое или трое иноков собирались вокруг опытного старца, безусловно, не мог быть новым для русской монастырской жизни. Так составлялся любой монастырь. В книгах преподобного Кирилла Белозерского находится, как установил Г. М. Прохоров, «Устав скитскаго жития», переписанный рукой святого Кирилла[421]. И, вероятно, именно по этому Уставу жил Кирилло–Белозерский монастырь на ранней стадии своего становления. Особенность же Нило–Сорского скита, его уникальность состоят в том, что это первый русский скит, длительное время просуществовавший как самостоятельный монастырь со своим определенным типиконом, уставом и укладом скитской жизни.

Многих исследователей закономерно интересовал вопрос о святоотеческих источниках аскетических сочинений Нила Сорского, т. к. его «писания» не имеют себе аналогий в истории русской духовной литературы (эта тема исследовалась в работах А. С. Архангельского, С. П. Шевырева, Г. Левицкого и др., наиболее фундаментально — в книге Ф. Лилиенфельд «Нил Сорский и его сочинения: Кризис традиции в России Ивана III»)[422]. Представляет также значительный интерес, на какие примеры монастырского устройства ориентировался Нил Сорский, создавая свой скит, ведь он был устроителем нового для истории русского монашества типа монастыря.

Изучение устройства Нило–Сорского скита поможет, на наш взгляд, определить, что есть скит как монастырь. В историографии не существует единого мнения о том, что можно считать скитом. В соответствии с поздней традицией Русской Церкви (ΧΙΧ–ΧΧ вв.) под скитами часто подразумеваются уединенные монашеские кельи, находящиеся на небольшом удалении от основного монастыря. Здесь подвижники живут по более строгому уставу, посещение скита мирскими людьми строго ограничено[423].

Характеризуя монастырскую жизнь средневековой Руси, Н. К. Никольский считал, что скиты были распространены на Русском Севере, при этом исследователь подразумевал под скитами особножительные монастыри. А. Никитский, автор монографий по истории церковной жизни в Новгороде и Пскове, называл скитский образ жизни («два или три») отшельничеством[424]. При этом он, доказывая в своих исследованиях особую распространенность отшельничества на севере Руси, ссылался на грамоты митрополита Макария к Василию III[425]. Однако сам святитель Макарий говорил в своих грамотах не о скитах, а о большом количестве особных монастырей, которые стали настоящим бедствием тогдашей монастырской жизни. В грамоте 1528 г. митрополит просил великого князя осуществить реформу этих монастырей. Указывая на их недостатки, он писал: «…а прочие монастыри, иже окрест града, особь живущи, койждо себе в кельях ядяху и всякими житейскими печалми одержими бяху; а в лучших монастырех шесть черньцов или семь, а в прочих два или три»[426]. Таким образом, никаких доказательств распространенности скитов в XV–XVI вв. на севере Руси в исследованиях Никитского не приведено.