С точки зрения Ганнибала. Пунические войны. - Гай Аноним

На территориях, которые управлялись непосредственно Карфагеном, основной рабочей силой были рабы. Но вовсе не они присоединились к наемникам, а ливийцы — жители внутренних сельских районов[40]. Эти люди были лично свободны, однако им приходилось платить Карфагену дань (натуральный оброк). Именно этот натуральный оброк и был источником финансирования военных расходов государства. Иными словами, ливийцы оплачивали Пуническую войну с Римом, и им это не нравилось — в первую очередь потому, что за годы войны на Сицилии оброк вырос до неприличных размеров. Ганнон, один из тех, кому требовались средства на продолжение кампании, настаивал на увеличении оброка, поэтому среди ливийцев не пользовался популярностью. Они наотрез отказались вести с ним переговоры.

Два города, отказавшиеся поддержать восстание, — Утика[41] и Гиппакрит (Бизерта) — были осаждены мятежниками, которые для этого разделились на два отряда.

Ситуация оборачивалась для Карфагена серьезной проблемой.

До сих пор карфагеняне предпочитали набирать в сухопутные армии наемных солдат, а не собственных граждан — последние служили строго на флоте. Когда наемники взбунтовались, карфагеняне утратили возможность воевать чужими руками. Ливия была плодородной, и терять ее не хотелось категорически.

Кампанию против повстанцев возглавил Ганнон. У него уже имелся опыт войн с ливийцами.

Ганнон набрал дополнительных наемников, обучил граждан Карфагена, достигших подходящего возраста, мобилизовал в свои войска конницу столичного гарнизона, озаботился ремонтом кораблей из тех, какие еще можно было спустить на воду[42].

Мятежники базировались в Тунете (ныне Тунис) — точнее, их лагерь находился недалеко от этого города, на берегу озера. Осаждали они, как уже говорилось, два города, оставшихся верными метрополии, — Утику и Гиппакрит. Карфагеняне оказались, таким образом, отрезаны от Ливии «линией фронта».

Ганнон начал действовать. Он сумел вывезти из осажденной Утики катапульты, разбил лагерь перед осадными сооружениями повстанцев и для начала двинул на врага слонов. Их у Ганнона имелось не менее сотни.

Эти «живые танки» ворвались в лагерь мятежников и разнесли там все. Многие погибли, другие спаслись на холмах, надеясь, что там слоны не станут их преследовать.

Ганнон привык иметь дело с нумидийцами — те после подобной атаки обычно бежали не останавливаясь два-три дня. Поэтому и сейчас Ганнон решил, что битва закончена, враг разгромлен и больше не поднимет голову.

Но он имел дело отнюдь не с нумидийцами. Не так давно его противники сражались под знаменами Гамилькара Барки. Слонов они хоть и опасались, но панического страха не испытывали и далеко отступать не собирались.

Как только мятежники увидели, что Ганнон отошел от Утики и возвращается в метрополию, они развернулись и нанесли по расслабившимся карфагенянам контрудар. Обоз и осадные орудия (те, которые Ганнон забрал из Утики) перешли в руки противника Карт-Хадашта.

Только теперь в Карфагене приняли новообретенного неприятеля всерьез. Командовать кампанией на этот раз поручили Гамилькару.

Гамилькар, вероятно, понимал, во что выльется эвакуация с Сицилии в Африку оставшейся части пестрой толпы солдат-наемников, которым к тому же не заплатили полностью. Карфагенские сенаторы тоже были хороши — сначала Гамилькара отстранили от командования, а теперь, когда ситуация стала угрожающей, вернули. Существуют предположения, что после воз-

Серебряный сикль с профилем Гамилькара Барки и боевым слоном.

вращения из Сицилии Гамилькар — непобежденный, но все же проигравший, — находился в своего рода опале. Так или иначе, опала закончилась, и Гамилькар снова вышел на войну, с небольшой армией и семьюдесятью слонами.

Теперь наемники контролировали перешеек, который соединял Карфаген с континентом. Они перекрыли все дороги, тропы и единственный мост через реку Макару (Меджерду).

При определенном направлении ветра в устье реки наметало большое количество песка и появлялся брод. Гамилькар, то ли обнаружив, то ли исходно зная об этом феномене, воспользовался им и темной ночью переправился со своим войском на другой берег, застав врасплох мятежников, охранявших мост.

Отряд Гамилькара оказался меж двух огней: с одной стороны охрана моста, с другой — мятежники, которые еще подходили от Утики на помощь своим товарищам. Гамилькар развернул войско, словно собирался отступить. На самом деле главные ударные силы карфагенян находились в арьергарде и именно они нанесли противнику поражение. Мятежники в беспорядке отступили. Гамилькар занял мост и добил всех, кого сумел догнать. Погибло восемь тысяч мятежников, а еще две тысячи были взяты в плен. Прочие разбежались. Но Гиппакрит все еще был в осаде, да и положение Гамилькара было небезопасным: его армия стояла на небольшом плацдарме, окруженном горами, а в тылу у него оставался отряд нумидийских всадников.

Сначала Гамилькар решил договориться с нумидийцами. Он лично знал их командира; тот был связан с Карфагеном родственными узами, и Гамилькар обещал ему в жены свою дочь, если будущий зять перейдет на его сторону со своими всадниками. Предложение сработало, и нумидийцы согласились поддержать Гамилькара.

Побежденным наемникам он предложил перейти на службу Карфагену, а тех, кто этого не пожелал, просто отпустил.

Вождям повстанцев доброе отношение Гамилькара к побежденным не сулило ничего хорошего, и в армии мятежников началось дезертирство. Теперь никто не боялся мести карфагенского полководца. Предводителям мятежа нужно было срочно что-то предпринимать, чтобы уничтожить любую возможность мира с карфагенянами.

Весьма удачным оказалось для них то обстоятельство, что в их руках находился Гискон и с ним несколько десятков воинов, ранее бывших в его подчинении. Как помним, Гискона мятежники заковали в железо и арестовали; с тех пор он и мыкал горе в плену.

Один из бывших наемников родом из Галлии по имени Автарит свободно говорил на языке пунийцев. Он начал уговаривать солдат казнить Гискона и всех его людей, причем самым мучительным образом. Уговоры не пропали втуне — Гискон был умерщвлен. Когда весть о расправе над Гисконом дошла до Карфагена, в городе поднялось волнение.

Беда пришла не одна — на Сардинии взбунтовалась наемная армия и захватила власть над островом. Впрочем, эти мятежники продержались недолго, однако начало было положено: вскоре Сардиния отложится от Карфагена.

В довершение несчастий Утика и Гиппакрит перешли к неприятелю, а большой караван с продовольствием и оружием, который морем шел к Карфагену из Эмпорий (одной из факторий, подвластных Карфагену), был застигнут бурей и бесследно исчез.

Карфаген находился почти на краю гибели, но спасение пришло, откуда не ждали.

Сиракузский правитель Гиерон не собирался вечно хранить верность Риму. Слишком сильный «старший брат» ему не был нужен. Напротив, Гиерону, чтобы сохранить свое маленькое царство, требовалось своего рода равновесие между двумя крупными хищниками. И когда один из них начал слабеть, Гиерон поспешил