Сквозь завесу времени (сборник) - Евгений Рысс

— Чем мы разгневали богов? — спросил ее старший сын Футтах. — Почему они хотят взять к себе мою дочь?

— Ты мог бы сам спросить это у них, — сказала старая Фарида. — Ты ведь дружишь с богами, носишь им молоко и сыр, хотя боги могли бы за это увеличить твое стадо и дать тебе рабов, а не заставлять гнуть спину от зари до зари.

— Они говорят, что они не боги, — сказал Футтах.

— Ты же знаешь, что это не так. Их огненная колесница появилась с неба…

— Это видели только мы с тобой, — сказал Футтах. — Они все делают втайне. Я только один раз видел, как Сын неба летал над озером. Но он не знает, что я видел. Сын неба добр ко мне.

Он встал и решительно сказал:

— Я пойду к нему и попрошу исцелить мою дочь.

— Тогда ее проклянут другие боги, — сказала Фарида.

— Я попрошу исцелить мою дочь, — упрямо сказал Футтах.

Он долго ехал вокруг озера на старом осле. Пот струился у него по лицу: горы, окружавшие долину, не пропускали сюда свежие ветры с моря. Воздух был прозрачным, и Футтах хорошо видел на том берегу белые домики, в которых жили эти странные люди. Фарида говорит, что они боги. Наверное, так и есть. Но Фарида говорит, что они должны жить среди людей, раз уж они спустились на Землю: ведь не просто так, полакомиться виноградом и козьим молоком прилетели они с неба. Но Сын неба и те, другие, что вышли вместе с ним из огненной колесницы, как будто боятся людей…

"Нам не дано судить дела богов", — подумал Футтах и ударил ослика пятками.

Солнце было уже над головой, когда Футтах обогнул озеро. Сын неба внимательно выслушал его и сказал, что он сейчас же поедет в деревню, все будет хорошо, пусть Футтах присядет в тени оливы и подождет, пока он соберется.

Футтах сел под деревом и стал смотреть, как Сын неба собирается в дорогу. Если бы он мог понимать язык богов, он бы услышал такой разговор:

— Но гравилет ушел еще утром, а на лодке я как раз снял редан!

— Пустяки… Возьму его в охапку и сбегаю по озеру.

— Я вам не советую. Вы знаете, что Устав не рекомендует демонстрировать аборигенам явления, которые могут быть истолкованы ими как сверхъестественные.

— Все это верно, мой друг, но мы живем не в пустыне… Девочка умирает, а по этому поводу в Уставе тоже кое-что сказано… Не могу же я на скорую руку объяснить ему, что пойду по озеру на поверхностном натяжении.

— Решайте сами, вы капитан…

Футтах уже задремал, когда к нему подошел Сын неба.

— Твой ослик слишком стар, чтобы нести нас двоих, сказал он. — А я молод. Сейчас я перенесу тебя через озеро, и мы вылечим твою дочь.

Футтах ничего не понял, но почему-то сделал шаг назад. Сын неба молча подошел к нему и взял на руки, точно ребенка. У Футтаха перехватило дыхание. Он хотел сказать, что ослик еще совсем не стар, пусть Сын неба едет на нем один, пусть торопится к девочке, а он, Футтах, доберется пешком, но ничего сказать не смог, потому что ужас сдавил ему горло.

Сын неба ступил на зеркальную гладь, как на твердь, и пучина не разверзлась под ним, не поглотила дерзнувшего нарушить установленный богами уклад вещей… Футтах закрыл глаза и затих. Он был в руках бога, самого главного из богов, и Сын неба шел в его убогую лачугу, чтобы Арите снова могла смеяться и бегать.

Пусть же теперь трепещут те, другие боги, напускавшие мор на его скот, град на его виноградники, напустившие болезнь на его дочь — он больше не боится их, потому что он в руках Идущего по водам!

…До рождества Христова оставалось еще несколько столетий.

Шестая галактическая уходила к Эпсилону Бениты.

Командир звездолета "Двина" Александр Дронов обходил притихший корабль, который привык считать домом. Это и был его дом, потому что большую часть своей жизни он просидел за пультом, провалялся на залитом кофе диване, который никак не мог собраться отремонтировать, простоял в рубке астронавигатора. Да мало ли мест на корабле, где он, устав от однообразия вахт, присаживался с Ксантием сыграть в шахматы или с Витчером вспомнить годы Высшей навигационной школы…

Правда, то был совсем другой корабль — неуклюжий и старый грузовик местных линий, но при постройке "Двины" оказалось, что компановка жилых помещений как-то сама собой стала за последние годы классической, лучше не придумаешь, да и экипаж привык к своим обжитым кубрикам, поэтому все оставили как было. Представитель Регистра не обратил внимания и на то, что Дронов перетащил на новый суперсветовой корабль раздерганный и скрипучий диван, прожженный сигаретами; что астронавигатор Ксантий повесил у себя в кубрике старый озонатор, оклеенный какими-то девицами из журналов, а доктор Витчер, и того более, перенес на "Двину" все внутреннее убранство своего прежнего жилища.

Представитель Регистра не обратил на это внимания.

Он знал, что человек в дальней дороге должен жить удобно. Так, как ему хочется. А дорога экипажу предстояла дальняя… Чтобы не сказать больше…

Вчера был прощальный ужин. Веселая встреча старых друзей. Каждый — космонавт, каждый — звездолетчик: одни уже ходили к Сириусу и Лебедю, другим этот путь предстоит. Те, что ходили, вернулись опаленные временем; они знали, что ждет Александра и его друзей, и были потому сдержанней других. Но тоже хлопали пробками, смеялись, рассказывали старые анекдоты, делали все, чтобы никто не мог подумать, что им грустно.

А им было грустно. Потому что слишком дорогой ценой платили они за полет к звездам. Они знали, что будут платить и дальше эту неизбежную дань времени, знали, что их дети и внуки тоже уйдут в космос, но, вернувшись домой, каждый раз все труднее заново знакомиться с людьми, которых ты оставил десятки лет назад, а сам успел постареть всего лишь на год-другой; смотреть на фотографию и знать, что эта старая, давно умершая женщина твоя младшая сестра…

И все-таки они возвращались в свою эпоху, к людям, которые помнили их. Александру и его друзьям предстояло вернуться в другом веке.

Это был первый полет по тоннелю времени. Открытие академика Ларина позволило людям шагнуть в такие бездны Вселенной, о которых раньше могли только догадываться. Световой год перестал быть мерой расстояний, потому что скорость "Двины" была почти мгновенной. Но даже это почти, помноженное на расстояние до ближайшей галактики, оборачивалось ста земными годами…

Вчера во время ужина Ларин сказал:

— Далековато, конечно… Но вы хоть отдаете себе отчет, что лучу света понадобилось бы на этот путь гораздо больше времени?

— Отдаем, — сказал Дронов. — Нас это очень радует. Если оставить в стороне физическую абсурдность такого сравнения.