«Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности - Валерий Георгиевич Виноградский

все выкрашено. И избы выкрашены, и коридоры, и сени. А тогда они кулаки вроде были, а избы никудышные. Вот я и думаю – какие же они кулаки были?! А их тоже ведь раскорчевали. Ну, у них лошадь была. Вот за что их корчевали, как я понимаю – у них была наемная сила, работники у них были нанятые. Сейчас, например, многие зажиточно живут. По три коровы имеют. И таких полно у нас в Красной Речке. Но сейчас наемной силы нет! Сейчас все собственным трудом. А тогда была наемная сила. И кто ее нанимал, те назывались кулаками. Богатыми. У богатого и лошадь и земля. И он еще захватывает земли! Вот хотя бы от меня, от отца. Отец сдавал половину земли-то. А это потому, что нам нечем ее обрабатывать, и я отдаю землю пополам. Поэтому он и богатый. Потом у него и сеялка, у него и лобогрейка, плуг. И у него и молотилка. У него весь инвентарь свой. Конечно, он будет богатый! Сейчас люди богаче живут – трактора, грузовики покупают. А мы как были бедные, так и остались. Например, вот еще как получается. Коммунисты – они себе тянут больше! А простой человек если возьмет, его судить будут. А коммуниста судить нельзя! Потому что его надо сперва из партии исключить. Вот коммунист и живет – будь-будь. И хоть партию сейчас, похоже, разогнали, а все равно коммунисты живут хорошо! У нас вот в Гремячке коммунисты в начальстве остались. Бывший председатель был коммунист. Сахар привезут в деревню или подсолнечное масло – первым долгом ему налей ведро масла! Сахара мешок насыпь! И вот поэтому нам масла на паек не выделили, по талонам. Должны были дать по полкило, а дали всего по триста граммов вот… Его, наверное, за это и сняли. А получал он много! Теперь вот Лидию Михайловну поставили. Не знай уж, как она будет властвовать? И тут у нас сейчас многие живут колхозом. Работают в колхозе и живут колхозом. Воруют страшно! То тут пропала скотина, то там. Сделают так, как будто она околела, скотина-то. И врачи ветеринарные этому способствуют. Чай, одна бражка, одна компания! Сейчас, видишь ли, люди в деревне, в колхозе воровством живут. А своим собственным трудом у нас никак не разживешься! Вот, например, у меня штурвальная была, девушка. Ну, я мешок куришкам принесу зернеца, натаскаю. А она заходит на работу за мной и говорит: «Люба, что это ты мешок так оставила?» Я спрашиваю: «А что?» А она мне: «Чай, куды-нибудь прибрала бы его». Я говорю: «А куды ж его прибрать-то? Ухоронка-то нет!» А она мне: «Хм! А у нас тятя до войны еще на 12 центнеров яму сделал. И вот такая вот дырочка сверьху. Заложишь ее – и не видать ничего!.. И ничего не найти!» Я говорю: «Ну, у меня тяти-то нету». Вот. А я и не боялась! Принесу мешок, и у меня боле ничего нет. Даже если придут проверять. Вот поэтому и живут люди, и живут! А колхозом многие у нас разжились, многие. Там, в колхозе, то коровы пропадут, то овцы пропадут, то свиньи. А куда они пропадают?! Воруют.

В школе я не больно хорошие знания получила. Потому что разута-раздета была. Который день пойдешь, а который и не пойдешь в школу-то. Мы ведь в «Яме» жили, а снегу-то раньше было во-он как! Много было снегу. И не всегда ходила я в школу, не всегда. Я больше шла в рукоделие. Мать меня прясть научила. На курсы я пошла уже молодухой, когда схоронила отца с матерью. В тридцать третьем году, зимой, под новый, девятьсот тридцать четвертый год. В Озерках я училась на курсах, четыре месяца. И мне присвоили квалификацию тракториста. И я до тридцать седьмого года работала в МТС, трактористом. А потом я пошла на курсы комбайнеров, в Баланде. Там знаменитая школа была, называлась она имени Мичурина. Там красивое место – Поповая шишка, лес. Я там начала учиться в тридцать седьмом году. Там нас учили хорошо. И у меня были хорошие и отличные отметки. Двойков не было. Я вот по машинам больше шла, а вот по грамоте плохо. Русский язык у меня барахлил. А потом, в 1938 году, меня отправили на шофера учиться, в Аткарск. На шесть месяцев. А в Баланде я училась почти что год. И в июле нас отпустили, на жнитво. Новый комбайн мне дали. Работала я комбайнером до конца 1938 года, а в зиму, уже в 1939 году, меня послали учиться на шофера. МТС послал опять. Я ведь была МТС-овский работник!..

На войне убили одного брата, он с 1924 года рождения. Убили его в сорок втором году. Я вот помню, что. когда меня командировали на курсы механиков, братишка был в то время в Вольской школе. Их там к войне готовили, обучали. И вот меня командируют. Я бы не пошла. Мне сестренку жалко оставить тут одну и с братом повидаться охота. Ведь меня же на курсы как раз в Вольск посылают, командируют. И вот раскорячился разум у меня – что делать? Как быть? Ну, ладно, посоветовались мы с сестренкой и решили, что поеду. А мне и сестренку жалко оставить, и его, братишку, может, больше не увижу. Ну, приехала я туда, в Вольск, на курсы. Нам сразу дают 800 граммов хлеба. Теперь, я за неделю этот хлеб получаю, ем его мало, экономлю. Я-то сама в Вольске учусь, а он служит в Привольском, на другом конце города. И вот в выходной день я к нему туда иду. А он любил – мы воспитывались эдак – тыкву. Она называлась «дятелом». Это так делается: тыкву разрежешь, половинку ставишь на сковородку – и в печку. Она упекется, ужарится, и вот ее продают на базаре. Он такую тыкву очень любил.

А называется такое блюдо из тыквы «дятел». Он любил ее, потому что воспитывался на тыкве. Вот куплю ему тыквы, махорочки и иду туда, в казармы. А там, у одной старушки, я квартиру сняла. Брата у командира отпрошу, и в этой квартире мы сидим. Я этой старушке полы вымою, самовар почистию для того чтобы, когда братишка придет, самовар поставить и вместе покушать. А он сахарку возьмет из армии – комочки. Селедочки возьмет. Мы с ним сидим, кушаем, а он говорит: «Люба, ты вот тута, и я себя