Тропическая природа - Альфред Уоллес

И вот подобно тому как для дальнейшего развития геологии вообще понадобилась геоморфология, или геология земной поверхности, точно так же понадобилась и геобиология, чтобы сделать науку о живых существах более законченной и придать ей всеобщий интерес; чувствовалась необходимость объяснить и осветить результаты, достигнутые отдельными исследователями, и выявить внутреннюю связь важных явлений, бесконечное разнообразие и красота которых составляют главную прелесть изучения природы. Зоолог, например, дает нам вначале признаки животных, анатом изучает их строение, гистолог – тончайшее строение их тканей; эмбриолог терпеливо наблюдает за развитием отдельного животного; систематик группирует отдельные существа в классы, отряды, семейства, роды и виды; полевой натуралист изучает их питание, образ жизни и положение в общей экономии природы. Тем не менее до последнего времени существовало множество самых простых вопросов, касающихся внешних признаков и взаимоотношений животных и растений, которых не были в состоянии удовлетворительно объяснить, даже не пытались еще объяснить ни один из поименованных выше добросовестных исследователей, ни даже все они общими силами.

Почему цветки так разнообразны по своей окраске и форме? Почему в Арктике песец и белая куропатка становятся белыми зимой? Почему в Америке нет слонов, в Австралии – оленей? Почему так редко наблюдается совместное нахождение двух близко родственных видов? Почему самцы многих животных так часто окрашены ярче? Почему вымершие животные так часто превосходят по величине своих ныне живущих родичей? Чем обусловлено появление великолепного хвоста у павлина и двоякого рода цветков у примулы?

При старых методах исследования редко когда задумывались над ответом на эти и сотни других вопросов; приступая же к их объяснению, отделывались беспочвенной спекуляцией. Установкой единой, великой и стройной системы изучения природы мы обязаны знаменитому автору «Происхождения видов». Под прикосновением его волшебной палочки бесчисленные факты, касающиеся жизни животных и растений, их внутреннее строение, внешняя форма, развитие, географическое распространение, геологическая история, – все заняли подобающее им место; и хотя вследствие трудности предмета и множества пробелов в наших познаниях многое еще покрыто мраком, не остается ни малейшего сомнения в том, что даже самые мелкие, самые, по-видимому, несущественные свойства животных и растений служат или служили им на пользу или же выработались под влиянием общих законов, которые в будущем будут для нас несомненно понятнее, чем сейчас. И так велик был переворот в нашем понимании природы, вызванный изучением явлений изменчивости, наследственности, скрещивания, соперничества, распространения, защитных приспособлений видов и подбора, нередко выявлявших смысл наиболее темных явлений и взаимосвязь наиболее удаленных друг от друга животных, что мы можем его сравнить лишь с переворотом, который вызвало в нашем миросозерцании великое открытие Ньютоном закона всемирного тяготения.

Я хорошо знаю, что можно возразить (и уже возражали), что Дарвина переоценивают и многие из его теорий совершенно неправильны, другие же наполовину ошибочны, что он очень часто возводит смелое здание на очень непрочном фундаменте сомнительно истолкованных фактов. Однако, если бы такой упрек был справедлив – а до известной степени я сам считаю его таковым, – все же, по моему глубокому убеждению, Дарвина не переоценивают, да и нельзя его переоценивать, ибо его великое значение заключается вовсе не в том, что он непогрешим, но в том, что он с редкой последовательностью и критикой создал новую систему наблюдения и исследования, обосновав ее на почве известных всеобщих законов, почти столь же простых и в то же время всеобъемлющих, как и закон всемирного тяготения. И если возникнут новые теория, если будет доказано, что некоторые из вспомогательных теорий Дарвина совершенно или только частично неправильны, то даже сами эти доказательства станут возможными лишь потому, что мы следуем за Дарвином, что мы применяем метод, которому учит он, и пользуемся богатым материалом, им же собранным. «Происхождение видов» и длинный ряд последующих работ революционизировали изучение биологии; они обогатили нас новыми идеями, новыми плодотворными принципами, вдохнули в науку жизнь и силу и открыли невиданные до тех пор области исследования, разрабатываемые теперь сотнями неутомимых ученых. Каких бы изменений ни требовали некоторые из его положений, Дарвин есть и останется творцом философской биологии.

В качестве небольшого вклада в эту обширную область я сперва изложу некоторые любопытные отношения организмов к своей обстановке, заслуживающие, по-моему, более строгого изучения, чем им до сих пор уделялось. Вопросы, о которых я главным образом буду говорить, заключаются в следующем: о влиянии местности на характер окраски многих насекомых, а до известной степени и некоторых птиц; затем о том, каким образом многие особенности географического распространения растений вызываются их зависимостью от известных насекомых.

О некоторых отношениях живых существ к окружающему

Из всех внешних признаков животных наиболее заметными разнообразными и красивыми являются яркая окраска и удивительные, нередко элегантные узоры, которыми они разукрашены. Однако из всех признаков животных именно окраску труднее всего вывести из законов целесообразности ифизической необходимости. Как известно, Дарвин показал, насколько далеко простирается на нее влияние половой жизни; он пришел к заключению, что активный, сознательный половой подбор является одной из главных, если не самой главной, причиной появления пестрой окраски, наблюдаемой у высших животных. Однако именно по поводу этого-то пункта и существует, даже среди приверженцев Дарвина, большое разногласие, и признаться, я тоже не разделяю его взглядов. Я всегда отстаивал взгляд, в правильности которого убежден и теперь, что потребность защиты является гораздо более могущественной причиной изменения окраски, чем это принято думать; тем не менее крупное влияние оказывают и другие моменты, одним из которых можно считать непосредственное воздействие местности, воздействие, истинную сущность которого мы еще не знаем, но эффект которого мы встречаем повсюду, стоит нам только обратить на него внимание.

Правда, тщательные опыты сэра Джона Леббока с несомненностью доказали, что насекомые могут различать цвета; действительного можно видеть хотя бы из того, что их привлекают яркие цветки. Однако трудно поверить, что предпочтение, которое они оказывают определенным цветам, настолько уж велико, что может пересиливать и умерять самый сильный из инстинктов – инстинкт размножения. Следовательно, для объяснения разнообразной окраски, преобладающей у насекомых, мы должны искать другие причины, и, так как она наиболее замечательна у бабочек (отряда, известного, кроме того, лучше всякого другого), эти насекомые являют нам наилучший материал для изучения интересующего нас вопроса. Действительно, у представителей этого отряда насекомых мы находим изумительное разнообразие красок и рисунка. Известно примерно 10 000 различных видов бабочек и примерно половину из них очень легко различить по одним лишь особенностям окраски и рисунка. Представлены почти все цвета, какие только можно себе вообразить; почти все узоры и оттенки достигают нередко такой красоты и чистоты, что никакая птица, никакой цветок не могут идти в сравнение. Несомненно, всякая попытка, имеющая целью выявить причины этого великолепия и разнообразия, представляет известную ценность; и пусть это послужит мне извинением в том, что я изложу здесь наиболее важные случаи, в которых я усмотрел связь между окраской и местностью.

Влияние местности на окраску бабочек и птиц

Первый пример я беру из тропической Африки, где имеются две группы бабочек, мало родственные между собой, так как они принадлежат к двум весьма различным семействам, Nimphalidae и Papilionidae; они отличаются интенсивной сине-зеленой окраской, какой не встретишь ни на каком другом материке.[140] Кроме того, в Африке существует группа белянок (Pieridae) белых или светло-желтых с каемкой из круглых черных пятен; там же встречается и представительница семейства голубянок, или Lycaenidae (Leptena erastus), столь близкая по окраске к только что упомянутым, что раньше ее описывали в качестве белянки. Ни про одну из четырех групп не установлено, является ли их окраска покровительственной, так что причину их сходства нельзя искать в подражательной мимикрии.

В Южной Америке есть еще более поразительные примеры; в трех подсемействах – Danainae, Acraeinae и Heliconinae, отличающихся специальной покровительственной окраской, можно встретить полное совпадение окраски и рисунка, нередко до мельчайших деталей, причем каждый тип окраски типичен для известной географической провинции материка. Девять родов участвуют в этих параллельных вариациях – Lycorea, Ceratinia, Mechanitis, Ithomia, Melinaea, Tithorea, Acraea, Heliconius и Eueides. Из них группы от трех до четырех, даже до пяти родов являются в совершенно одинаковом наряде в пределах известной области, будучи все совершенно различны в соседней. В Гвиане известны представители родов Ithomia, Mechanitis и Heliconius с желтым узором, и все они заменяются в южной Бразилии близко родственными видами с белым узором. Из родов Mechanitis, Melinaea и Heliconius, а также Tithorea виды, свойственные южным Андам (Перу и Боливии), отличаются окраской оранжево-красной с черным; видам же северной части Анд (Новой Гренаде) по большей части свойственна оранжево-желтая с черным окраска. Случаи подобных же изменений, которые скучно было бы перечислять, но которые поражают наблюдателя, существуют среди видов той же группы как в названных местностях, так и в Центральной Америке и на Антильских островах. Внешнее сходство, наблюдаемое иногда между совершенно в сущности различными насекомыми, носит временами общий характер; иногда же оно сказывается и в столь тонких признаках, что лишь точное исследование всего животного может обнаружить различие. И тем не менее все это нельзя приписывать настоящей мимикрии, ибо все виды оказываются защищенными своими противными выделениями, делающими их несъедобными для птиц.